- Напрасно. Так вот, работает. И скажите спасибо мне... Я попросил МТС обязательно его исправить. Исправили в тот же день.
Значит, Вида сказала правду.
Алферов покосился на Сашу.
- Как вы понимаете, я сделал это вовсе не из альтруизма. А потому, что если _наш_ подопечный испортил аппарат, то _наша_ обязанность его исправить.
- Ваш "подопечный" не портил аппарата.
- В деревне об этом думают иначе. Во всяком случае, сепаратор исправлен, инцидент исчерпан. Впрочем, выразимся более точно: приглушен. Заявление на вас лежит у меня, - он показал на ящик стола, - я не собираюсь вас им шантажировать, но о нем может вспомнить председатель колхоза. Впрочем, к этому мы еще вернемся. А вот и чай!
Средних лет женщина, дородная, вальяжная, в длинной юбке и короткой кофточке, внесла самовар, поставила на стол тарелку с брусникой, с рыбой, запеченной в яйцах, с пирожками, начиненными опять же рыбой, брусникой, черникой.
- Чай завариваю сам, - говорил Алферов, засыпая чай, - большое, знаете, искусство, я ему выучился в Китае.
Он поставил чайник на самоварную конфорку, прикрыл сложенным полотенцем.
- Пока чай дойдет, закусите, - Алферов обвел рукой стол.
- Спасибо, чай попью, а есть не хочу, завтракал.
- Ну, ну, смотрите, а захотите - ешьте, аппетит приходит во время еды. Как вам живется в Мозгове, скучаете?
- Веселого мало.
- Не сахар, конечно, - согласился Алферов, - впрочем, у вас там довольно интересные люди. Жилинский Всеволод Сергеевич, философ, ученик Бердяева. Мог в свое время уехать за границу - отказался, как говорит, из-за любви к России. Сейчас бы, конечно, уехал, да поздно. Уж если любишь Россию, то работай для нее, а не против нее. Так ведь?
Саша пожал плечами.
- В принципе, так, но я не знаю, что он делал против России.
- И Жилинский, и все другие будут вас уверять, что попали сюда зря. Но, поверьте, зря сюда никто не попадает.
Саша усмехнулся.
Его усмешка не ускользнула от Алферова.
- Вы имеете в виду себя, но вы совсем другое дело. Ваша ссылка - это наши внутрипартийные дела, как говорил Пушкин: "Старинный братский спор..." Вы попали в определенную ситуацию, вели себя в ней не слишком осторожно. Думаете, я приехал в эту дыру по собственному желанию? Видели вы богучанского уполномоченного? Здесь можно и таким обойтись. Я, как вы, надеюсь, понимаете, несколько иное. Но я в своей ситуации тоже оказался не на высоте и вот попал сюда. Ну и что? Я коммунист и я выполняю свой долг. Да, так о Жилинском... Умный человек, эрудит, но с ним будьте начеку.
- Я с ним почти не общаюсь, так, шапочное знакомство.
- Общаться вам придется волей-неволей, - возразил Алферов, - три года в молчанку не проиграешь, общение неизбежно. Есть у вас еще Маслов Михаил Михайлович, бывший полковник Генерального штаба.
- Вот уж кто меня совсем не интересует, - сказал Саша, начиная, как ему казалось, догадываться, какую цель преследует Алферов.
- Безусловно, - подхватил Алферов, - другое поколение, другая формация. Те, с кем вы этапировались, вам ближе хотя бы по возрасту. Тот же Квачадзе... Переписываетесь с ним?
- Нет, даже не знаю, где он.
- Что же вы так забросили своих попутчиков? - полюбопытствовал Алферов. - Впрочем, я вас понимаю: Квачадзе - троцкист, а заядлый. Но вот Соловейчик...
- С Соловейчиком я изредка переписываюсь.
Конечно, он бы мог ему этого не говорить. Мог бы спросить: для чего вы меня вызвали? Для допроса? Тогда ведите его по всей форме, а такого рода беседы меня не устраивают. Но Саша этого не сказал. Ничего плохого Алферов ему не сделал, хочет говорить по-человечески, пожалуйста, он примет такой разговор.
- Давно вы получили от него последнее письмо?
- Разве вы не знаете? - ответил Саша. - Мне казалось, что вы в курсе всей моей переписки.
- Да, иногда приходится просматривать почту административно-ссыльных, это входит в наши обязанности, - подтвердил Алферов, - но я делаю это нерегулярно, выборочно.
- Мои конверты всегда вскрыты.
- А какой смысл их снова заклеивать, - засмеялся Алферов, - все равно увидите, что они вскрывались. Но, повторяю, делаю это выборочно, мог и пропустить последнее письмо Соловейчика.
- С ним что-нибудь случилось? - спросил Саша.
- Особенного ничего. Просит перевести в Гольтявино, утверждает, что там у него невеста. Это правда?
- Да, - подтвердил Саша, - у него там невеста. Я ее сам видел, когда мы проходили через Гольтявино.
- Допускаю, что в Гольтявино у него невеста. Но это не дает ему права самовольно покидать назначенное место жительства. А он без разрешения ездил в Гольтявино. Возможно, я посмотрел бы на это сквозь пальцы, дело молодое, любовь и так далее. Но Гольтявино в ведении Дворцовской комендатуры, а они на это сквозь пальцы смотреть не желают.
- Я об этом ничего не знал, - сказал Саша. - Но его можно понять. Уж если кто случайно попал сюда, то именно Соловейчик, далекий от политики человек. К тому же человек легкий, контактный, все эти ограничения для него очень обременительны. Конечно, странно, что он решился на такое, но любовь не знает границ.
- Лирика, Панкратов, сантименты, на официальном языке это называется _побег_! И за побег наказывают не только бежавшего, а и тех, кто способствовал побегу. В Рожкове есть еще ссыльные, он их всех подвел.
- Если кто-нибудь убежит из Мозговы, я буду за это отвечать?
- Да, представьте себе: один убежит - все отвечают. И надо оберегать невинных людей от эгоистов, думающих только о себе. О любом готовящемся побеге надо сообщать властям, таков порядок. И надо в этом нам помогать. Вот вы утверждаете, что вы честный советский человек. Помогайте!
- Вот кем вы хотите меня сделать?!
- Александр Павлович, ну зачем так? За провокаторство у нас положено строжайшее наказание. Мы не просим вас сообщать о настроениях, о разговорах. Мы хотим предотвратить побеги, спасти легкомысленных людей, которые бегут, и доверчивых людей, которые тому способствуют. Переведем вас в Кежму, разъездным механиком в МТС, будете свободно передвигаться по району, встречаться с ссыльными, в том числе и с теми, кто хочет бежать. А вы их отговаривайте. В крайнем случае, сообщайте нам, чтобы мы могли предотвратить побег. Будете материально обеспечены, жить будете в районе, а не в деревне и людей спасете от безрассудных поступков.
- Вы напрасно тратите время, - сказал Саша, - то, чего вы хотите, я делать не буду. Считаю аморальным.
- Мою работу вы тоже считаете аморальной?
- Вы служите и выполняете свои служебные обязанности. А я ссыльный и тоже буду выполнять свои обязанности.
- Какие?
- Отбывать свой срок.
Алферов помолчал, потом улыбнулся и сказал:
- Александр Павлович, вы ставите меня в очень затруднительное положение.
- Я вас не понимаю.
- Вы сказали "любовь не знает границ", вы правы, допустим. Но ваша жена - учительница. Можем мы доверить воспитание подрастающего поколения жене человека, политически нелояльного?
- У меня нет жены, с чего вы взяли? Учительница? Я захожу к ней иногда за книгами, только и всего.
- Александр Павлович, мы с вами мужчины и хорошо понимаем друг друга. Я и не рассчитывал на другой ответ. Но учительница - ваша жена. И если вы будете благоразумны, то мы не только вас, но и ее переведем в Кежму, и тут нужны учителя.
- Никакой жены у меня нет, - нахмурился Саша, - о таким же успехом вы можете объявить моей женой любую женщину в Мозгове. Если вы тронете учительницу, то совершите величайшую несправедливость.
- Никто не собирается ее трогать. Но оградить ее от чуждых влияний мы обязаны. Скажем, переведя вас в другое место.
- Вы хозяева! - Саша вздохнул с облегчением. Черт с ним! Переедет в другую деревню, лишь бы Зиду не тронули.
Алферов встал, прошелся по комнате...
- Скажите, Панкратов, каким вы мыслите свой путь в жизни?
- После ссылки вернусь домой, буду хлопотать о пересмотре дела.
- В Москву вы не вернетесь, получите минус.
- Работать можно не только в Москве.
- Пересмотр дела? - продолжал Алферов. - Вряд ли вы его добьетесь. Судимость на вас будет висеть.
- Бывает, что судимость снимают.
- Бывает, - согласился Алферов, - но за заслуги перед государством. А я не вижу у вас особого стремления совершить нечто особенное. Ведь вы обижены.
- Я не обижен. Но, как билась моя мать в коридоре, когда меня уводили, не забуду. И, как шил мне дело следователь, тоже не забуду.
- Ну хорошо, - Алферов снова уселся против Саши, - перейдем к делу. Соловейчик убежал!
Он пытливо смотрел на Сашу. Саша ошеломленно смотрел на него.
- Этого не может быть. Соловейчик не так глуп, он хорошо понимает, что убежать некуда.
- И все же он сбежал, он писал вам что-либо?
Саша усмехнулся.
- Сбежать глупо, писать об этом еще глупее.
- Безусловно, - согласился Алферов, - и все же вы здесь его единственный друг, единственный товарищ.
- Вы хотите меня обвинить в пособничестве побегу?
- Панкратов, - внушительно сказал Алферов, - я к вам отношусь гораздо лучше, чем вы думаете. Никто вас в этом не обвиняет. Но Соловейчик хорошо продумал маршрут побега. Этих маршрутов два: первый - по Ангаре к Енисею, второй - через тайгу в Канск. И по тому и по другому пути он далеко не уйдет, в первой же деревне его задержат. Идти в обход селений - нужен большой запас продовольствия, которого у него нет. Но возможен и третий путь - вверх по Ангаре, на Иркутск. Эта дорога длиннее, но на пути есть Мозгова, где живете вы, и дальше вверх еще два селения, где живут единомышленники его невесты. Не исключено, что он выбрал именно этот путь, не исключено, что он явится к вам.
- Как же он ко мне явится? На глазах у всей деревни?
- Этого я не знаю. Может, и не явится. Но может и явиться. В этом случае вам следует продумать свое поведение.
- Задержать его? - засмеялся Саша. - А если я с ним не справлюсь?
- Задерживать его не надо, мы сами его задержим. Хорошо бы уговорить вернуться. В этом случае обвинение в побеге отпадет, просто самовольная отлучка, можно ограничиться мерами административного характера. Я говорю честно, Панкратов, я не хочу побега, мне не нужно чрезвычайное происшествие.