Установив подголовник и проверив, хорошо ли он держится, Липман пригласил Сталина сесть. Сталин сел. Липман повязал ему салфетку, мягким движением рук опустил его голову на подголовник.
- Удобно?
- Хорошо.
- На что жалуетесь?
- Зуб шатается, особенно когда снят протез.
- Сейчас посмотрим, - Липман подал Сталину стакан с водой, - прополощите, пожалуйста... Так, хорошо... Теперь откиньте, пожалуйста, голову... Так, прекрасно...
Осторожным движением Липман снял протез, потрогал зуб. Пальцы у него мягкие, пахли чем-то приятным - аккуратный врач... Потом перебрал разложенные на столе инструменты, вынул ручное зеркало, снова осмотрел зуб, сказал:
- Этот зуб придется удалить, другого выхода нет, ничего, кроме неприятностей, вы от этого зуба не будете иметь, протез на нем не держится. Совсем плохой зуб.
- Сколько времени это займет?
- Ну, ранка, я надеюсь, заживет за два-три дня, протез сделаем за сутки. Думаю, на все уйдет дней пять, не больше.
- И я пять дней буду ходить без зубов, - нахмурился Сталин.
- Почему же без зубов, - улыбнулся Липман, - у вас не будет пока только верхних коренных. Можно, конечно, временно приспособить и этот протез, - Липман повертел в руках старый бюгель, - тогда у вас не будет только одного зуба. Но при любом перекосе вы можете повредить здоровый зуб - слишком большая на нем нагрузка. Зачем рисковать? Потерпите несколько дней?
- Хорошо, - согласился Сталин. - Когда надо рвать?
- Когда угодно, могу сейчас.
- А если завтра утром?
- Можно и завтра утром.
- У меня сегодня гости, неудобно принимать гостей без зубов, как вы считаете?
- Гостям, - улыбнулся Липман, - если они хотят поесть, нужно прежде всего самим иметь зубы.
Сталин встал. Липман поспешил развязал на его шее салфетку.
- Отдыхайте, - сказал Сталин, - завтра утром, после завтрака вас пригласят.
Киров приехал днем. Сталин велел Жданову ввести его в курс их работы по учебнику истории и пригласить вечером на ужин.
Ужинали втроем: Сталин, Киров и Жданов.
- Хорошо, что ты приехал, Сергей Миронович, - говорил Сталин, усаживаясь по праву хозяина во главе стола, - а то вот Андрей Александрович, - он кивнул на Жданова, - не пьет, не ест, сидит за столом, как Иисус Христос, и меня хочет с голоду уморить. А я на этот счет согласен с Чеховым: все эти болезни доктора выдумали. Есть надо все, понемногу, конечно, в разумных пределах. Травка полезна кавказская: кинза, тархун, джон-джоли... Фрукты полезны, вино сухое, грузинское вино - хорошее вино. Пей, ешь - все на пользу будет. Что на столе - сам видишь, ты человек кавказский. Иле, может быть, в Ленинграде забыл, что такое хачапури, что такое лобио, что такое сациви?
- Не забыл, - ответил Киров, смеясь и накладывая себе в тарелку понемногу от каждого блюда, - все помню и все люблю.
- Не знаю, какая теперь в Ленинграде кухня в моде, - задумчиво проговорил Сталин, - раньше у дворян французская кухня была в моде, у народа - немецкая: сосиски, колбасы. А сейчас?
- Сейчас в моде пролетарская кухня, - сказал Киров, - щи, борщ, котлеты, Макаровы. Что по карточкам даем, то народ и ест.
- Да, карточки, - по-прежнему задумчиво проговорил Сталин, - отменять будем карточки.
На это Киров никак не реагировал: отмена продуктовых карточек с первого января - вопрос решенный.
- Урожай в этом году ожидается хороший, - продолжал Сталин, - хлеба должно хватить. Получили мы сведения по Казахстану, урожай, пишут, небывалый, десятки лет такого не было, надеются получить по двадцать пять центнеров с гектара. Боюсь, твой друг Мирзоян не справится с таким урожаем.
- Мирзоян - энергичный человек, не подведет.
Как бы не слыша реплики Кирова, Сталин задумчиво продолжал:
- Богатый урожая, - это, конечно, хорошо, но таит в себе и опасность: застает людей врасплох, приносит с собой настроения самоуспокоенности, благодушия, беспечности. Богатый урожай тогда хорош, когда он собран, вывезен, не расхищен, не растерян.
Киров знал, Сталин ничего не говорит зря, разговор о Казахстане затеял не случайно. За столом Сталин обычно не вел деловых разговоров, сегодня завел. Начинает издалека, говорит банальные вещи - такая у него манера преподносить самые неожиданные решения. И опять о сельском хозяйстве. Месяц назад, на июньском Пленуме ЦК, Киров получил нахлобучку за невыполнение и без того сниженных планов заготовки хлеба и мясопродуктов. Никаких сниженных планов не было. Произвели обычное уточнение по отдельным культурам - по одним план снизили, по другим повысили, Сталин в этих делах разбирается плохо, сельского хозяйства не знает. И никакого отставания тоже не было, для Ленинградской области июнь - еще не решающий месяц заготовок. Однако Киров против постановления не возражал: партия готовится к отмене карточной системы, надо сосредоточить все силы на обеспечении страны хлебом, надо всех подтянуть, и если делать выволочку, то, конечно, на примере парторганизации ведущей - будет хорошим предупреждением всем. Дело обычное, никакого подвоха против себя лично Киров не увидел, хотя с большей пользой можно было сослаться на московскую, столичную организацию. Недостатки те же, а заготовки начинаются раньше. Но московскую организацию возглавляет Каганович, а его-то Сталин задевать не хочет - характерное для пего политиканство: обидеть одного, вознаградить другого и стравить их между собой. Когда-то Степан Шаумян говорил: "У Кобы змеиный ум и нрав". Но Киров был выше этого: когда решаются партийные дела, нет места личным обидам. К тому же Киров презирал Кагановича. Во всяком случае, июньское решение ЦК было понятно Кирову, разговор о заготовках в Казахстане непонятен. Участие его в работе над учебником истории - фикция, какой он историк! Сталин тоже не историк, но он таковым себя считает. Зачем же его вызвали?
- Ладно, - неожиданно сказал Сталин, - с чего это мы вдруг заговорили об урожае, о Казахстане, о Мирзояне? У нас здесь одно дело - вопросы истории, - он повернулся к Жданову. - Вы ввели Сергея Мироновича в курс дела?
- Ознакомил. Предварительно, - ответил Жданов.
- Историческую науку надо взять в свои руки, - хмуро проговорил Сталин, - иначе она попадет в чужие руки, в руки буржуазных историков. Впрочем, наши историки не лучше. Я уже не говорю о Покровском, он, в сущности, тоже буржуазный историк.
- У Покровского, безусловно, были ошибки, - возразил Киров, - но Ленин оценивал его по-другому...
Сталин не сводил с Кирова испытующего взгляда.
- А как оценивал его Ленин?
- Вам, наверно, известно его письмо Покровскому по поводу "Российской истории в самом сжатом очерке"?
- А что он писал Покровскому?
Знает ведь, что писал Ленин Покровскому, хорошо знает, но думает поймать его на неточности.
- Я не помню дословного текста... Можно посмотреть, письмо много раз публиковалось. Но Ленин поздравлял его с успехом, писал, что ему чрезвычайно понравилась книга, что ее надо перевести на иностранные языки.
- Да, - согласился Сталин, - такие комплименты Ленин отпускал, это было. Но тут же предложил дополнить книгу хронологическим указателем, чтобы не было верхоглядства... Вот в этом замечании и суть оценки Ленина...
- Я не историк, - сказал Киров, - но я так не думаю. Общая оценка была ясная, точная и похвальная. Предложение составить хронологический указатель есть не более как частное добавление, не исключающее общей положительной оценки. Покровский написал свою книгу в 1920 году, в сущности, его книга - первая попытка осветить историю России с позиций марксизма-ленинизма. И книгу эту, рассчитанную на широкие массы, он написал по заданию Ленина. При всех своих недостатках эта работа имела большие достоинства - мы по ней учились. Конечно, наука ушла вперед, и сейчас, вероятно, нужен новый учебник, но охаивать работу Покровского, как это делают некоторые историки, неправильно, травить его, как травили последние годы, недопустимо, Покровский, безусловно, был честным человеком...
- Вот видишь, - усмехнулся Сталин, - а говоришь, что плохо разбираешься в истории... Ты в истории всех нас перещеголяешь. И ты прав, надо создать новый учебник истории. Для этого я тебя и пригласил сюда, ты не хотел ехать, а оказывается, ты-то как раз здесь и нужен. Но сейчас речь не о Покровском. Я говорю о некоторых членах партии, старых членах партии. Вот товарищ Надежда Константиновна тоже занялась историей. Ты читал ее воспоминания о Ленине?
- Читал, кивнул головой Киров.
- А статью Поспелова в "Правде" по поводу этих воспоминаний?
- Тоже читал.
- Хорошая статья, дельная, - Сталин обернулся, взял в журнального столика папку, перебрал, достал вырезку из "Правды", проглядел отчеркнутые красным карандашом места, - вот... Поспелов пишет: "Крупская некритически преувеличивает роль Плеханова в истории нашей партии, а Ленина изображает как почтительного ученика Плеханова". Правильная мысль. Почему правильная? Потому что Крупская смотрит на эти фигуры из далекого прошлого, а Поспелов смотрит из сегодняшнего дня. И, исходя из опыта сегодняшнего дня, мы при всем нашем уважении к Плеханову, при всей высокой оценке его деятельности _теперь_ даже не можем поставить эти фигуры рядом.
Киров по-прежнему внимательно слушал Сталина. Он хорошо помнил статью Поспелова. Дело, конечно, не в Плеханове. Криминал заключен в следующем высказывании Крупской: "После Октября на первое место стали выдвигаться люди, которым условия старого подполья не давали развернуться... К числу таких людей принадлежал товарищ Сталин". Киров отлично представлял себе, в какую ярость приведут Сталина эти строки, и понимал, что ответ не замедлит. Так и оказалось. Ответил Поспелов в "Правде" длинной статьей, в которой критиковал разные аспекты мемуаров для того, чтобы высказать следующее главное положение: "И в период подполья _ведущая_ роль таких авторитетных организаторов - вождей партии, как Сталин и Свердлов, была совершенно очевидна основным большевистским кадрам, работавшим не за границей, а непосредственно в Россия". Это, конечно, не так. Однако Сталин не переносит малейшего покушения на версию о том, что еще до революции он был вторым человеком в партии, что Ленин руководил партией из-за рубежа, а он, Сталин, руководил ею в России. Это не соответствовало истине, но способствовало сплочению партии вокруг нового руководства, и Киров эту версию принимал. Но одно дело принимать версию как политическую необходимость, другое - искренне верить в нее.