Зоя совсем не менялась. Возбужденная, экзальтированная, привязчивая, многословная. Никто с ней в Бюро не дружил, никого Зоя здесь не интересовала. Варе она тоже была неинтересна, но отталкивать подругу она не могла, терпеливо выслушивала ее болтовню - Зоя была напичкана слухами.
- Проект гостиницы Игоря Владимировича и еще одного архитектора, - говорила Зоя, - они получили первую премию на конкурсе, а им назначили в соавторы академика Щусева, мало того, назначили Щусева главным руководителем. Конечно, им обидно. Щусев даже сидит не здесь, а в своей мастерской в Брюсовском переулке, знаешь в доме, где живут Качалов и другие знаменитые актеры. Знаешь?
- Я не знаю, а откуда ты знаешь: бываешь у Качалова в гостях? - насмешливо спрашивала Варя.
- В гостях у него я не бываю, но, где этот дом, знаю. Я носила Щусеву чертежи.
Варя видела Щусева, он каждый день почти бывал в Бюро, приятный старичок лет шестидесяти. Как-то зашел в их комнату. Левочка в это время делал _перспективу_ гостиницы для какого-то высокого начальства. Работа срочная, работал день и ночь.
Щусев посмотрел чертеж, одобрительно кивнул головой.
- Очень хорошо, только надо показать окна поуже.
И вышел.
Левочка в растерянности опустился на стул.
- Ты что? - спросила Рина.
- У меня между окнами кирпичная кладка. Если сузить окна, придется перерисовывать все камни. Еще ночь.
- Хочешь, я тебе помогу, - предложила Варя.
Помогать Левочке не пришлось. Игорь Владимирович сказал.
- Не трогайте. Завтра скажете ему, что сделали.
На следующий день Щусев опять зашел.
- Сделали?
- Да.
- Вот видите, совсем другое дело.
Над этим потом долго смеялись. Над Щусевым вообще подтрунивали. Он спроектировал боковой фасад гостиницы, выходящий в сторону Манежа, в виде столбов, поддерживающих коробку, где будет ресторан. Эту коробку в Бюро называли "сундук", насмешливо, но любовно. Все здесь была энтузиасты стройки, огорчались поправками, радовались успеху, небольшой, но дружный и сплоченный коллектив.
Игорь Владимирович никогда не критиковал Щусева и в своем присутствии не позволял этого делать, никогда не оспаривал его указания, хотя и делал все по-своему, как в случае с окнами. Это нравилось Варе, все же Щусев! Если бы Игорь Владимирович иронизировал над ним, это унизило бы его самого. А Игорь Владимирович - личность. Просматривая эскизы и наброски своих подчиненных, он черным углем, здесь его называли "соус", наносил несколько штрихов - это и были его указания, они выполнялись беспрекословно. Корректный, сдержанный, элегантный. Многие девчонки в него влюблены, но репутация его в этом смысле была здесь безукоризненна.
Как-то возвращались из столовой вчетвером: она, Игорь Владимирович, Рина и Левочка. Рина и Левочка ушли чуть вперед. Игорь Владимирович и Варя шли рядом. Показав глазами на окна "Националя", Игорь Владимирович сказал:
- Вам это ничего не напоминает?
Варя проходила мимо "Националя" два раза в день, когда шла в столовую и когда возвращалась из нее, и ничего он ей, в общем, не напоминал. Была здесь один раз с Викой, давно, весной, и впечатление от этого посещения вытеснили впечатления от других ресторанов, где она бывала с Костей.
- Помню, - спокойно ответила Варя, - мы тут с вами познакомились, я была тогда с Викой Марасевич.
- А Александровский сад помните? Вход, загороженный скамейкой, свисток сторожа... Ваше бегство... Ваш порванный чулок...
Видно, эти воспоминания ему дороги. Варе они тоже щемили сердце - другое время, другая жизнь, другие надежды... Но в тоне Игоря Владимировича она уловила ожидание... Зачем? У нее есть муж! Надолго ли? Теперь уже, наверное, ненадолго. И все же...
- Да, - равнодушно ответила Варя, - было дело...
Игорь Владимирович ей, безусловно, нравится. Но только как человек. И тогда, в "Национале", она сразу поняла, что он не таков, как Вика и ее приятели. И сейчас увидела его в работе, среди выдающихся людей. Приходил Щусев, приходил известный художник Лансере, расписавший залы Казанского вокзала, теперь он будет расписывать потолок в главном ресторане новой гостиницы, приходил американец консультант по холодильникам и другой новейшей кухонной технике, приходили архитекторы и инженеры, согласовывавшие детали проекта. Потом Левочка называл имена этих людей, сплошь знаменитости.
Варе не хотелось вечером уходить с работы, не хотелось возвращаться домой, жить жизнью Кости она не может, она не любит его, просто жалеет. Он говорил ей тогда: "Может быть, рядом с тобой и я стану человеком". Пустые слова, он не стал человеком и не станет.
После истории с накидкой он вел себя так, будто ничего не случилось: такова жизнь игрока, сегодня в выигрыше, завтра в проигрыше, сегодня при деньгах, завтра зубы на полку, что же, надо потерпеть, преодолеть временные неудачи. Варя молчала, он понимал, что она не принимает его доводов, видел ее отчужденность, замкнутость. И все же упорно хотел подчинить своему образу жизни. Как-то принес золотой браслет, надел ей на руку, небрежно бросил:
- Носи!
Она сняла браслет, положила на стол.
- Я его носить не буду.
- Почему?
- Я никогда не носила золотых вещей и не собираюсь носить.
Он метнул на нее бешеный взгляд, но сдержал себя.
- Можешь не носить, браслет твой.
Он положил браслет в коробочку, аккуратно завернул в бумагу, засунул в стол, запер ящик, пошутил:
- Даме полагается иметь шкатулку для драгоценностей. Но, пока у тебя шкатулки нет, пусть полежит здесь.
Она ничего не ответила, знала - этот браслет исчезнет так же внезапно, как внезапно появился.
В тот же день он оставил в ящике стола и деньги. Варя к ним не притрагивалась, даже не знала, сколько он туда положил.
- Почему не берешь денег? - спросил он как-то.
- Зачем? Ты дома не ешь, а я обедаю на работе.
- За обед тоже надо платить.
- На это хватает моей зарплаты.
Вскоре деньги исчезли, исчез и золотой браслет. Деньги ей не нужны, браслет тоже не нужен, но о пропаже она должна ему сказать, чтобы не было недоразумений.
- Ляленька, - ответил Костя ласково, - прости меня и на этот раз, отыграюсь, все будет на месте, не расстраивайся.
- Я не расстраиваюсь и ничего возвращать не надо. Мне не нужны ни деньги, ни браслет. Они исчезли, и я сочла нужным поставить тебя об этом в известность. Хотя понимала, что их взял ты.
Он повысил голос:
- А если понимала, что взял, зачем мне же и сообщать?
- Тебе неприятно получать такие сообщения? Не приноси больше дорогих вещей и денег, храни их в другом месте.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Здесь не ломбард и не сберкасса. Там это будет сохраннее, а здесь мне и Софье Александровне приходится за них отвечать.
- Ты не хочешь понять условий моей жизни.
- Да, не хочу. Такой жизни я ни понять ни принять не могу.
- Ты говоришь со мной, как с чужим человеком.
Она повернулась к нему, посмотрела прямо в глаза.
- Да, мы чужие люди, и самое правильное нам - разойтись.
- Ах, так! - Он скривил рот, медленно выговаривая слова: - Когда я в удаче, я хорош, а пришла неудача, стал не нужен.
- Ты хорошо знаешь, что это не так. Я тебе не набивалась с Крымом, не просила чернобурок и золотых браслетов. Просто я убедилась: у нас нет общей жизни и не может быть.
Он по-прежнему презрительно цедил:
- Начинаешь роман с архитектором?!
- Дурак ты! - пренебрежительно ответила Варя. Но про себя отметила: кто-то насплетничал. Кто же? Левочка или Рина?
- Конечно, дурак, - он растягивал слова, сдерживая бешенство, - рестораны, видите ли, тебе не нравятся, а где я с тобой познакомился, не в ресторане разве?
- Ты хочешь сказать, что подобрал меня в ресторане, что я ресторанная шлюха?
Он взял себя в руки.
- Я хочу сказать только одно: мы познакомились в ресторане, и не надо искажать фактов.
- Мне нечего искажать, и нам нечего обсуждать. Мы должны разойтись. Немедленно! Сегодня же освободить эту комнату.
Он удивленно, даже насмешливо поднял брови.
- Сегодня?.. Интересно... Куда же мы переедем?
- Я домой. А у тебя есть квартира, где ты прописан.
Он опять скривил губы, на этот раз в усмешке.
- Я же тебе говорил: прописка эта формальная, жить там я не могу. И никуда отсюда не выеду. Мне здесь нравится.
Он улыбался широко, победоносно, понимал, какой удар наносит Варе, торжествовал, видя ее растерянность. Варя действительно растерялась. Оставить Костю у Софьи Александровны она не может. Софья Александровна с ним не вправится, выселять его через милицию побоится, побоится скандала, побоится, что отберут комнату. Господи, как легкомысленно она поступила, в какую историю втянула Софью Александровну.
- Софья Александровна сдала эту комнату мне.
Он перебил ее:
- Нам! Не "мне", а нам. И я, кстати, ее оплачиваю.
- Я тебе верну эти деньги.
- Так вот, слушай меня внимательно, - внушительно проговорил Костя, - когда мы познакомились, еще тогда, в "Савое", ты мне сказала об этой комнате, обещала поговорить с хозяйкой, значит, для меня ее снимала. А теперь, видите ли, я должен выметаться отсюда. Куда? На улицу? Нет, на улице я жить не могу, я буду жить здесь. А ты можешь жить, где хочешь.
Варя сидела, опустив голову... Беспощадный, неразборчивый в средствах человек, ни к кому не знающий снисхождения. И его она называла своим мужем. И самое ужасное, вынуждена все терпеть, оставить его Софье Александровне она не имеет права.
Костя наслаждался ее унижением, ее бессилием.
- Не хочешь со мной жить - дело твое, мы не расписаны, разойдемся в разные стороны. Я тебе не навязываюсь. - В его голосе опять звучали гордые нотки. - Я вообще никому не навязываюсь, в том числе и Софье Александровне. Я уеду отсюда, освобожу комнату. Но не раньше, чем найду другую - в центре, с телефоном, со всеми удобствами. Для этого нужно два-три месяца. Один я тут останусь или останемся мы оба, мне безразлично, мы друг другу не помешаем. Таковы мои условия: два-три месяца. Впрочем, если комната найдется раньше, то я выеду раньше, - он опять усмехнулся, - если ты в этом очень-очень заинтересована, помоги мне найти новую комнату.