Смекни!
smekni.com

Дети Арбата (стр. 26 из 114)

Надо _уточнить версию_, продумать детали. Где, когда, день, час, минута, место, убедительные подробности. Если Ленка умрет, Будягин с него не слезет. А может, не захочет скандала? Видный деятель, а дочка изгоняет плод самым что ни на есть деревенским способом. И если докопаться до основ, то они, Будягины, и виноваты, на них-то и лежит главная ответственность: они воспротивились их браку, именно из-за них Лена не хотела ребенка, объективно они толкнули ее на этот поступок. Может быть, не только объективно? Не хотели огласки. Вот как обстоит, как представляется, как рисуется дело, если смотреть в самую глубину. К чему они ее готовили? Чему научили? Переводить с английского? Этого мало для жизни. Он всегда ненавидел эту семью, опять они хозяева положения, он в их руках, мечется в своей комнатушке, а они там, в Пятом доме Советов, в своей неприступной крепости, мобилизуют врачей, спасают Лену. И спасут, наверно. А потом рассчитаются с ним.

Мать угрюмо молчала, обо всем догадывалась, но не хотела говорить, боялась, что разговор обернется обвинениями. А что она? Хотела как лучше, все так-то делают, подумаешь, какая барыня! Да и он хорош, дорвался, шпарит ей копыта, меры не знает.

Юра поехал в больницу, но не вошел, прошелся в отдалении - боялся встретить Будягиных, боялся новых свидетелей. Чем меньше людей будет его видеть, тем лучше.

Он вернулся на Арбат, не из дома, а из автомата позвонил в больницу, спросил о состоянии больной Будягиной Елены Ивановны. "Состояние тяжелое, температура тридцать девять и восемь". Звонил каждый день и только к концу недели услышал: "Состояние средней тяжести, температура тридцать восемь и два". Еще через три дня: "Состояние удовлетворительное, температура нормальная". В конце второй недели Агахен Степановна привезла Лену домой.

Как раз в этот вечер мать спросила Юру:

- Как твоя краля-то?

Он усмехнулся.

- Жива-здорова, не кашляет.

Он не звонил ей, не знал, как она отнесется к его звонку: ни разу не пришел в больницу, не написал, никаких оправданий у него нет. Плевать! Правильно сделал, что не пошел! Ему надо знать только одно: сказала ли она кому-нибудь? Но поднять трубку не решался. И она тоже не звонила. Позвонила Нина.

- Юра, ребята собираются сегодня к Лене, пойдем?

- Сегодня я занят.

- Приедешь попозже.

- Я поздно освобожусь.

Звонила она сама или по просьбе Левы? Надо ввести ясность.

Он позвонил Лене. Услышал ее тихий, глубокий, ласковый голос:

- Наконец-то. Я так волновалась за тебя.

- Это я волновался за тебя.

- Я все время думала: как ты это переживаешь? Почему не приходил?

- Каждый день звонил, справлялся.

- Да? - радостно переспросила она. - Сегодня ко мне собираются ребята, может быть, приедешь?

- Не хотелось бы в такой куче.

- Я тебя понимаю, а когда?

- Позвоню.

18

Нина вернулась из школы в пять часов. Возле дверей на ступеньках лестницы сидела Варя с Зоей, своей подругой.

- Дверь прихлопнула, а ключи забыла.

Ключи забыла... Все врет. Запрещено приводить Зою в дом, вот и уселась на лестнице - лестница не твоя, как ты можешь запретить?

- Даю полминуты на размышление, две минуты на исполнение, - сказала Варя Зое.

И этот цыплячий язык.

- Была у Софьи Александровны? - раздраженно спросила Нина.

- Выла.

- Все купила?

- Все.

- Карточки?

- Отоварила.

- Сколько у тебя осталось денег?

Варя протянула сдачу.

- Я взяла пятьдесят копеек на каток.

- А уроки?

- Сделаю.

Каждый должен выполнять свои обязанности. Сама Нина работает как вол, пообедает и в вечернюю школу, не может отказаться от полставки. А у Варя каток, театр, кино, подруги, значит, не так много времени отнимает хозяйство.

- На ужал разогреешь кашу, я оставлю на сковороде, масло в буфете, - сказала Варя.

- Позже одиннадцати не возвращайся, - предупредила Нина, застегивая пальто.

Дверь за ней захлопнулась, Варя позвонила Зое.

- Приходи, Нинка укаталась.

Она убрала со стола, приготовила ужин, помыла посуду - порядок. Нинка никогда ничего не положит на место.

Раздался телефонный звонок. С полотенцем в руках Варя взяла трубку и услышала:

- Наташа, ты?

Это мальчик, с которым ода познакомилась по телефону, но ни разу его не видела, и он ее не видел. Его звали Володей, а себя она назвать отказалась.

- Может быть, Наташа?

- Пусть будет Наташа.

Так он и стал ее называть. Но каждый раз спрашивал:

- Наташа, как тебя все же зовут?

Ей нравился его голос, она была с ним откровенна - никогда его не увидит и может рассказать все. Он тоже уверял, что ни с кем так не откровенен, как с ней.

- У Наташи должны быть светлые волосы.

- У меня как раз светлые.

- А глаза?

- Оранжевые с голубым небом.

- Бывают ли такие? Как ты провела вчерашний вечер?

- Великолепно, Были в одном техникуме на танцах, играли все такое, под что хорошо танцевать румбу.

- Завидую. А я делал уроки.

- Учись, мой друг, учись, старайся, ученье - сладкий плод, ученье - верная дорога, она из тьмы на свет ведет...

- Когда мы встретимся?

- Никогда.

- А вдруг мы полюбим друг друга?

- Нет, у нас с тобой слишком одинаковые взгляды.

- Что ты сегодня собираешься делать?

- Иду на каток.

- На какой?

- При заводе.

- Каком заводе?

- Мыльно-гвоздильном.

- Возьми меня, я хорошо катаюсь.

- А я плохо, тебе будет неинтересно. И прощай, ко мне пришли.

Зоя явилась в белой шапочке и длинных шароварах под юбкой, угреватая - цветок помойки, как называла ее Нина. Зоина мать, билетерша кинотеатра "Карнавал", пропускала ее и Варю без билетов в кино.

- Зачем ты надела белую? - спросила Варя, разглядывая Зоину шапочку. - Ведь договорились.

- На красной резинка лопнула. Надень ты красную, она тебе идет.

- К белому свитеру надеть красную шапочку?! Ты наденешь мою красную, а я белую.

- Почему всегда должно быть по-твоему?

- Не по-моему, а как договорились.

Зоя обиженно пожала плечами.

- Ну, если ты очень хочешь...

- Не делай мне одолжения! Я вообще не пойду на каток.

Варя сбросила туфли и с ногами взобралась на кровать.

- Глупо, - пробормотала Зоя, - хорошо, я надену красную.

- Не пойду на каток.

Некоторое время они сидели молча, Зоя, растерянная, жалела, что из-за пустяка они повздорили.

- Пойдем, - жалобно уговаривала она.

- Я никуда не могу идти, когда _он там_.

- Ведь ты собиралась.

- Собиралась, а теперь передумала.

Арест Саши сразу выделил Варю среди подруг. Теперь она одна из тех, дружки которых вдруг пропадают, потом снова возникают, подруги их ждут, а если ждут _нечестно_, с ними жестоко расправляются. Все знали, что она танцевала с Сашей в "Арбатском подвальчике", их там видели и драку видели. Теперь Варя дружит с Сашиной мамой, возит передачи в тюрьму...

Варя уезжала рано утром, занимала очередь, выстаивала на морозе, потом приезжала Софья Александровна, и они вместе двигались к окошку, Софья Александровна не умела спорить, боялась рассердить того, кто сидел за окошком, стеснялась задерживать очередь - усталых людей, с пяти часов утра стоявших на улице, вдоль высокой, длинной в холодной тюремной стены. Варя никого не боялась, не стеснялась. Они искали Сашу по всем тюрьмам. В окошке им давали анкету: фамилия, имя, отчество арестованного, адрес. Софья Александровна заполняла анкету, они снова стояли в очереди, сдавали анкету, ждали ответа два, а то и три часа... "Не здесь..." И тогда Варя дерзко спрашивала: "А где?" - "Неизвестно". - "А кому должно быть известно? Вы его забрали, вам и должно быть известно".

Она прислушивалась к советам, которые давал всезнающий арбатский двор. Одна девчонка с Новинского бульвара, ее парень сидел в Таганке, показала, как вложить в белье записку, сказала, что надо посылать побольше сахара и яблок, они там из сахара и яблок гонят вино. Софья Александровна слушала ее, качала головой.

- Нет, Варенька, не нужно Саше вина...

За одну ночь из красивой пожилой женщины Софья Александровна превратилась в седую старуху. Первое время ей казалось, если она предстанет перед теми, кто арестовал Сашу, их сердца дрогнут, ведь у них тоже есть матери. Потом увидела много таких матерей - их вид не трогал ничьих сердец. Они стояли в длинных очередях, и каждая боялась, что та доля сострадания, которая еще, быть может, теплится за глухими дверьми, достанется не ей, а той, кто пройдет в эту дверь.

Увидела часовых с винтовками, неприступные каменные стены, за ними Саша, ее мальчик лишен того, на что имеет право каждое живое существо: свободно дышать воздухом земли. Какую участь ему готовят? Ночью она не спала - на чем спит он? Не могла есть - что ест он, сгорбившись над тюремной миской, он, живое и дороге ей существо, ее жизнь, ее кровь? Подушки пахли так, как пахла его головка в детстве, ботинки - сухой землей, по которой мальчишкой он бегал босиком, стол - чернильным запахом его школьных тетрадей.

Она ходила по улице, надеясь увидеть тех, кто перед арестом следил за ним. Они знают, что ему грозит, в чем он нуждается. Если она встретит того маленького, в бобриковом пальто, подойдет и спросит про Сашу. Скажет, что не имеет на них зла, у них такая работа. Но, когда они ужо сделали свое дело, они могут быть милосердными, ведь им теперь все равно. Она ходила по Арбату, и но топ стороне, и по этой, заходила в магазины, делала вид, что стоит в очереди. Но ей не попадался ни маленький в бобриковом пальто, ни тот, в шапке, ни третий, высокий и злой.

Окоченевшая, угнетенная сознанием своего бессилия, она возвращалась домой, в пустую комнату, и там, одинокая и страдающая, возносила молитвы богу, которого давно покинула, а сейчас молила, чтобы дух добра и милосердия, вездесущий и всепроникающий, смягчил сердца тех, кто будет решать Сашину судьбу.