Максим Иванович взял предписание... Да, точно, Панкратов Александр Павлович...
Он поднял глаза... На него смотрело его детство, его юность, его Арбат... И Максим Иванович не удержался, помимо воли спросил:
- Саша, ты?
Голос его дрогнул...
- Я, - ответил офицер.
Саша... Живой... Откуда он взялся? Как? Каким образом?
Максим Иванович прошел не только войну, он прошел в предвоенные годы - и 37-й, и 38-й, в 39-й. На его глазах арестовывали, объявляли врагами народа хороших командиров, верных товарищей, испытанных в боях в Испании, на Хасане, на Халхин-Голе. Были ли они на самом деле врагами? Он не хотел в это верить и не мог не верить, иначе невозможно было бы служить делу, которому отдана жизнь. Правильнее всего было не думать об этом. Эти люди сгинули, перешли в иной, неведомый ему мир, из которого нет возврата никому.
И вот из этого мира возник Саша. Через десять лет! Как он их прожил? Как уцелел? Почему направлен именно к нему, в его корпус? Что стоит за этим? Зря показал, что узнал его, зря назвал Сашей...
Офицер снова поднял руку к козырьку.
- Разрешите доложить, товарищ генерал?!
Он четко выговаривал слова... Это его, Сашкин голос... И все же, все же...
- Вольно! Я вас слушаю.
Саша опустил руку.
- Товарищ генерал! Чтобы была полная ясность. У меня судимость по 58-й статье, это фигурирует в моем личном деле. Я не просился в ваш корпус. Я не хотел ехать к вам. Но приказ есть приказ. Оспорить его было нечем. Единственное, на что я мог бы сослаться, ваше прошлое знакомство. Но такой довод командование бы не приняло. А те, кому положено наблюдать за мной, учли бы. Это могло осложнить ваше положение. Поэтому прошу вернуть меня в штаб фронта; я майор, должность полковника - мотив убедительный. Такое решение было бы самым правильным и для вас, и для меня.
Максим Иванович молчал. Боже мой! Это же прежний Сашка, которого он так любил. Сашка, честный, прямой, принципиальный, никого не хочет подводить, все берет на себя. Какую жизнь, наверное, прожил, а все такой же, все такой же! На Максима Ивановича опять смотрела его юность, открытая, смелая, бескомпромиссная. И в этих вспыхнувших воспоминаниях он и себя увидел прежним Максом, устыдился своей минутной слабости: забыл себя настоящего, дрогнул, поддался тому, что появилось в нем в те смутные годы.
- Разрешите идти, товарищ генерал?
- Ладно, Саша, - сказал Максим Иванович, - раздевайся, выпьем со встречей.
- Максим, - серьезно произнес Саша, - именно поэтому я не хотел ехать к тебе, я слишком хорошо тебя знаю.
...Комок подкатил к горлу, Максим Иванович перевел дыхание, положил руку Саше на плечо.
- Спасибо, Саша... Спасибо, что так думал обо мне. Все, садись!
Он быстро отошел от Саши, открыл дверь, приказал адъютанту:
- Сооруди нам пару капель с закуской и чай.
- Максим, - снова начал Саша...
- Все! - оборвал его Максим Иванович. - Здесь я старший - и по должности, и по званию.
Так видится мне встреча двух моих героев. Однако останется ли в будущем эта сцена в том же виде, не знаю. Персонажи романа обладают способностью жить собственной жизнью, автору остается только записывать ее. Не знаю также, успею ли я дописать следующий роман. Но, если отпустит мне судьба еще несколько лет, я надеюсь довести повествование до 1958 года, до Двадцатого съезда, когда были возвращены к жизни тысячи ни в чем не повинных людей и вернули честные имена тем, кого возвратить к жизни уже было нельзя.