Развеселить ее попытался Юра Шарок, начал за ней ухаживать, как бы скрывая этим свои отношения с Леной. Выглядело это странно. Их связь давно перестала быть тайной для всех, кроме Вадима Марасевича. Вадим еще не знал женщин, не допускал мысли об отношениях, которых сам не испытал и которые, по убеждению его, коренным образом меняют человека. В Лене он таких изменений не заметил.
Вадим рассуждал о разных разностях, перескакивал с оправдания Димитрова на постановку "Мертвых душ" во МХАТе, с "нового курса" Рузвельта на смерть Луначарского в Ментоне. Даже о вещах всем известных Вадим умел говорить так, будто их подноготная известна ему одному.
Перед тем как прийти сюда, Юра Шарок выпил с отцом, был оживлен и развязен. Его ухаживание за Викой всех бесит? Прекрасно! Тем более он будет ухаживать за ней.
Варя осталась дома якобы из-за гуся, не могла доверить его Нине. На самом деле взрослая компания привлекала ее больше, чем школьная. И Максим сказал, что приведет товарища, танцующего румбу. Сейчас этот молоденький курсант со странным именем Серафим старательно крутил ручку патефона.
Рядом с Серафимом стоял грустный Макс. Произошло решительное объяснение с Ниной, она отказала ему, даже не обнадежила. И делами Сашки он был расстроен - любил его, уважал, преклонялся перед ним.
Каково бы ни было настроение Саши, он не мог не прийти, он должен жить, как жил раньше. Новый год, он встретит Новый год.
И вот они сидят за столом, покрытым белой скатертью. Во главе стола - Нина, справа от нее - Максим, Саша, Варя, Серафим, слева - Вадим, Лена, Юра и Вика. Все блестит и сверкает, все расставлено, вкусно пахнет, вызывает аппетит, возбуждает веселье. За окнами морозная ночь, а им тепло, девушки в фильдеперсовых чулках, в туфлях на высоких каблуках. Планета несется по своему неумолимому пути, звездный мир совершает свое вечное движение, а они встречают от рождества Христова одна тысяча девятьсот тридцать четвертый год, у них водка, портвейн и рислинг, так они встречали одна тысяча девятьсот тридцать третий год, и селедка у них есть под горчичным соусом, и ветчина из коммерческого магазина, так они встретят и тридцать пятый, и тридцать шестой, и тридцать седьмой, и еще много других годов. Они молоды, не представляют себе ни смерти, ни старости, они рождены не для смерти, не для старости, а для жизни, для молодости, для счастья.
- Проводим старый год, - сказал Вадим Марасевич, - он был годом нашей жизни. Как говорят в Одессе, никто не устлал нашего пути розами. Но путь, устланный розами, это не путь жизни. Путь истинной жизни выстлан терниями...
Раздался бой часов, все задвигали стульями, встали, подняли рюмки.
- С Новым годом, с новым счастьем, ура! - гаркнул Вадим.
Зазвенели рюмки, тарелки с закуской пошли по рукам. Макс ловко резал гуся.
- Мастер! - сказал Саша.
- Был бы гусь... - Юра протянул свою тарелку.
- Максим, мне ножку, - подала наконец голос Вика.
- Вторую мне! - Вадим любил поесть.
- Марасевичи все заграбастают!
- Остановите Марасевичей!
Вадим постучал ножом о тарелку.
- Подымаю бокал за Макса, надежду Красной Армии!
- Макс! Максимушко! Не обдели, родной!
- Товарищи, у меня сперли вилку!
Вадим опять постучал ножом о тарелку.
- Выпьем за Серафима, единственного нашего гостя и тоже надежду Красной Армии.
- Молодой человек, ваше здоровье!
- Молодость не порок, а большое свинство!
- Серафим, где твой брат Георгий?!
Серафим порозовел лицом, встал, раскланялся, робея в этом шумном обществе.
Вадим провозгласил тост за Лену - нашу красавицу, за Вику - тоже ничего, он никому не хотел уступать площадку, этот говорун Вадим.
- Выпьем за школу! - предложил Максим.
- Привет сентиментальному бегемотику! - вставил Юра.
Макс исподлобья посмотрел на него.
- Отречемся и отряхнем?
- Я поддерживаю тост Макса, - вмешался Вадим, - не следует забывать о родных пенатах, об альма матер, о дорогих пепелищах.
- За школу, единую, трудовую! - иронически возгласил Юра.
Сопли! Слюни! Но хрен с ними! Хотят выпить за школу, он выпьет за школу, ему все равно за что пить.
- Юра, не делай нам одолжения, - заметила Нина. Ей не нравилось его ухаживание за Викой, она терпеть ее не могла, никто не звал ее сюда, возмущало, что Шарок обижает Лену.
Вадим обошел опасный риф.
- За Юрия Шарока, будущего генерального прокурора!
- Когда посадят - выручай, - добродушно добавил Макс.
- А теперь, - Вадим салфеткой вытер губы, - за хозяйку дома, за нашу Нину, сердце, душу и мозг нашей компании!
- Ниночка! Нинок!
- Тогда уж за обеих хозяек, - Саша обернулся к Варе.
Тоненькая, изящная, самая юная среди них, она молчала, опасаясь сказать что-то не так, Серафим делал робкие попытки с ней заговорить. Сашу забавляло его смущение, он сам обратился к ней, пытаясь втянуть в разговор и Серафима. Варя ответила охотно, обернулась к Саше, он близко увидел ее малайские глаза, нежное лицо.
Загремели стулья, отодвинули стол, все пошли танцевать. "Ах, эти черные глаза меня пленили, их позабыть не в силах я", - неслось из патефона. Юра танцевал с Викой, Вадим с Леной, Варя с Серафимом. Потом к ним присоединились Макс и Нина.
Когда меняли пластинку, Саша сказал:
- Братцы, дайте и мне потанцевать.
Он пошел с Варей, чувствуя ее гибкую фигурку, ее легкий шаг, ее радость. И он понял: все, что раздражало Нину - пудра, духи, подворотня, мальчики, - чепуха, не более как жадное любопытство маленькой женщины, входящей в жизнь, в прекрасный мир, молодой, светлый, от которого его теперь отрывают с кровью.
Ссора произошла неожиданно. Юра и Вика вышли в коридор, это и взорвало Нину.
- Ведь я просила не шуметь. У меня со-се-ди! - с красным от гнева лицом говорила она. - Нет! Обязательно надо толкаться в коридоре, как будто здесь мало места.
- Перестань, ну что такого, - улыбаясь, возразила Лена. Ей было неудобно: Нина подчеркнула и без того оскорбительное поведение Юры.
- Не заводись, - добродушно посоветовал Макс.
- Поражает такая беспардонность, - с тем же возбужденным лицом продолжала Нина. - Они уйдут, а мне с этими людьми жить.
- Прекрати, - сказал Саша. Ему тоже были неприятны и Юра и Вика, но он не хотел скандала.
Вадим попытался все обернуть в шутку:
- Моя сестра редко находит дорогу в туалет.
Все знали эти вспышки бешенства у рассудительной Нины, они проходили так же быстро, как и начинались. И наступил тот переломный час новогодней ночи, когда все уже устали, хотят спать и раздражаются по пустякам.
Юра сел с Леной, положил руку ей на плечо, холодно сказал:
- Очередная истерика старой девы.
Юра сказал это спокойно, обдуманно, положив руку на плечо Лены и тем подчеркивая, что их отношения касаются только их двоих. У него это не вырвалось.
- Прикуси язык, Шарок! - Саша исподлобья смотрел на него. Теперь есть повод за все с ним рассчитаться. Это Юркина мать рассказала Сашиной маме об исключении из института, вылезла с новостью. Саша чувствовал за этим Юркину недоброжелательность.
- Все выпили... - примирительно начал Вадим.
- Я давно знал, _что_ ты такое, - продолжал Саша. - Хочешь обрадовать этим открытием и других?
Юра побледнел.
- Что ты знаешь? Что, скажи!
- Не место, не время и не всем интересно!
- А почему ты выбираешь время и место? Почему _ты_ диктуешь? Высоко себя ставишь. Вот и допрыгался.
- Заткнись! - сказал Макс.
- Удар ниже пояса, - пробормотал Вадим.
- Это касается только меня, - спокойно ответил Саша, - а никак не тебя и твоих родственников. Мое мнение о тебе? Ты мелкий эгоист и себялюбец. На этом моя сторона заканчивает дискуссию.
- А ты голый король, - ответил Юра, - генерал без армии. На этом моя сторона тоже заканчивает дискуссию. - Он встал. - Идем, Лена!
- Лена! - окликнул ее Саша.
- Что? - Лена обернулась, дружелюбной улыбкой пытаясь сгладить конфликт.
- Большего дерьма ты себе не нашла?
Лена залилась краской и выбежала из комнаты. Юра задержался в дверях, посмотрел на Сашу и вышел за ней.
- Зря ты его так, - беззлобно заметил Макс.
- Не люблю прохвостов, - ответил Саша мрачно.
Но стало еще грустней. Не сумел сдержать себя и испортил новогодний вечер. 9
Лучше бы мама плакала. Она застыла, онемела, не спрашивала о подробностях. С Сашей катастрофа - вот главное.
Ее остановившийся взгляд разрывал Саше сердце. Вечерами она читала, не видя букв, механически переворачивала страницы, днем и ночью думала только об одном: рядом с Сашей нет мужчины, она не сумела сохранить семью, их несчастная жизнь травмировала его с детства.
Павел Николаевич сообщил, что приедет, как только освободится, месяца через полтора. Софья Александровна знала мужа - он рассчитывал, что за эти полтора месяца все уладится без него. Спрашивал: "Неужели Марк не может ничего сделать?" Вечный упрек, адресованный ее родственникам! Она написала Марку. Тот ответил, что скоро приедет на съезд и надеется все уладить. Эти письма ее не успокоили, Саша по-прежнему беззащитен.
Софья Александровна стала надолго уходить из дома. Саша смотрел, как она идет по двору, маленькая, полная, седая, одинокая. Он сам разогревал обед, иногда не разогревал - обеда не было. Куда она исчезает? Он звонил ее сестрам - она там не появлялась. Ходит по учреждениям, хлопочет за него, ищет влиятельных знакомых? Но нет у нее таких знакомых, всех ее знакомых он знал наперечет.
- Где ты была, где ты пропадаешь?
Она отмалчивалась или отговаривалась - нигде не была, ходила по Арбату, сидела во дворе.
Саша тоже бродил по Арбату, по знакомым с детства переулкам, вдоль старых барских особняков: колонны, лепной орнамент, ярко-зеленые крыши, белые оштукатуренные фасады. В Кривоарбатском на месте школьной площадки теперь выстроил дом архитектор Мельников; странное круглое здание. В школе окна подвалов, занавешенные ситцевыми занавесками, светились по-прежнему - как и раньше, здесь жили технические работники.