Отец Василий стоял, прислонившись к двери, смотрел на Сашу добрыми глазами. Теперь, когда Саша присмотрелся к нему, он выглядел совсем молодым, в первую минуту показался старше - из-за бородки, из-за рясы, из-за того, что был священником, а в Сашином представлении священник должен быть стариком. Ему казалось, что все священники с дореволюционных времен.
- Можно баньку затопить, - сказал отец Василий, - только на берегу она, пойдете обратно - простудитесь, а у вас дорога.
- И так замечательно, спасибо, - ответил Саша.
- Здесь по-черному моются, - продолжал отец Василий, - у вас в Москве, наверное, ванна?
- Да, есть ванна.
- В моих местах, - сказал отец Василий, - тоже черные баньки, а то просто залезут в печь и моются. Здесь народ куда чистоплотнее.
- Вы откуда? - спросил Саша.
- Из Рязанской области, Кораблинского района, слыхали?
- Рязанскую область знаю, а Кораблинский район - нет.
- Наши места южные, - улыбаясь, рассказывал отец Василий, - яблочные. Здесь вы не увидите ни яблочка, ни груш, будете по ним тосковать. Брусника, черника, голубица - вот и вся ягода, ну, морошка еще, черная смородина, мелкая, лесная. А фруктов никаких.
- Придется обойтись без фруктов, - сказал Саша, с наслаждением перебирая пальцами в горячей воде.
- Вы их мыльцем, мыльцем, вот я вам намылю, - отец Василий взял мыло и мочалку.
- Что вы, что вы, не надо, я сам! - испугался Саша.
Но отец Василий уже обмакнул мочалку в воде, намылил ее, наклонился и начал тереть Сашину ногу.
- Не надо! Что вы, в самом деле! - закричал Саша, пытаясь вырвать ноги и боясь в то же время расплескать воду.
- Ничего, ничего, - ласковым голосом говорил отец Василий, растирая Сашину ногу, - вам неудобно, а мне удобно.
- Нет, нет, спасибо! - Саша наконец отобрал у него мочалку.
- Ну, мойте, - отец Василий вытер руки полотенцем.
- Чем вы тут занимаетесь? - спросил Саша.
- Работаю, хозяевам помогаю, кормят - спасибо. Народ хорошие, отзывчивый народ. Вы к ним с добром, и они вас вознаградят. Уведут, наверно, отсюда ссылку.
- Почему?
- Из-за колхоза. Личного хозяйства нет, заработать негде, а в колхоз ссыльных не принимают. Есть тут колхозы из спецпереселенцев, из раскулаченных, и туда не берут...
- Странные сыновья у хозяев, похожи на черкесов.
Отец Василий улыбнулся.
- Согрешила хозяйка в молодости. Жил у них на квартире ссыльный кавказец, красавец, говорят. Ну и случился грех.
- Не раз, видно, случился, - заметил Саша, - сыновей трое.
- Он жил у них девять лет, - охотно объяснил отец Василий, - потом уехал. Дети остались. Хозяин их считает на своих, а они его за отца. Тут испокон веку ссылка, перемешался народ. Живут хорошо, ладно, вот и меня призрели. Веры у них особой нет, в этих местах веры настоящей никогда не было. Сибирь, а все же совесть требует своего.
- Справляете службу?
- Церковь закрыта... Так, поговоришь, утешишь.
Саша вытер ноги, натянул носки.
- Спать ложитесь, отдыхайте, - сказал отец Василий.
- Таз вынесу, тогда лягу, - ответил Саша.
- Я вынесу, - отец Василий поднял таз. - Вы не знаете куда.
Потом вернулся с тряпкой, затер пол и вынес котел.
Опять вернулся, разобрал постель.
- Ложитесь!
- Как? А вы?
- Найду, где лечь, я у себя дома, ложитесь.
- Ни за что! Я лягу на полу.
- Пол холодный, простудитесь. А я люблю спать на печи.
- Я тоже люблю спать на печке, - сказал Саша.
- Хозяева уже легли, придется их беспокоить, - ответил отец Василий - а я лягу тихонечко, никто не услышит.
Он мягко убеждал Сашу, но в его мягкости была твердость человека, которому ничто не помешает исполнить долг. Долг - отдавать другому то, что у тебя есть, а ничего, кроме таза с водой и узкой жесткой кровати, у него нет.
Саша лег на кровать, почувствовал холодок простыни, давно он не спал на простыне, давно не укрывался теплым одеялом, потянулся, повернулся к стенке и заснул.
В тюрьме сон его стал чуток, утренний шорох разбудил его. Это отец Василий встал с пола, где спал на дохе, покрывшись шубой.
- Ну вот, - Саша уселся на кровати, - а сказали, ляжете на печке.
- Сунулся я на печь, - весело ответил отец Василий, - а там уже все занято. Я и здесь неплохо устроился, выспался очень прекрасно.
- Вы не должны уступать свою постель каждому проезжему, их много, вы один.
- Где же много? - возразил отец Василий, причесываясь перед висевшим на стене карманным зеркальцем и завязывая косичку. - Три месяца вовсе не было. И в _дорогу_ бывают не каждый день, и ставят их по домам в очередь. В год, может, один или два попадут на нашу квартиру. Я на этой кровати сплю каждую ночь, мне безразлично, а вам какой-никакой, а отдых. Спите, есть еще время.
Он вышел. Саша повернулся на другой бок и заснул.
И снова его разбудил отец Василий: вернулся, снял грязные сапоги, надел домашнюю рясу.
- Вот теперь вставайте, умывайтесь, будем завтракать.
На завтрак опять яишня, горячие шаньги и кирпичный чай. Все ушли на работу, только старуха хозяйка возилась у печи.
- Сколько вам лет? - спросил отец Василий.
- Двадцать два. А вам?
- Мне? - улыбнулся отец Василий. - Мне двадцать семь.
- И какой у вас срок?
Отец Василий снова улыбнулся.
- Срок небольшой - три года. Два уже прожил, остался год. Тянет в родные места, и уезжать жалко - привык.
- И живите, - сказала хозяйка. - Куда вам ехать? Не дадут вам в России богу служить.
- Богу всюду можно служить, - ответил отец Василий.
Он повернулся к Саше.
- Будет вам скучно первое время, потом привыкнете. Не падайте духом, не ожесточайтесь сердцем, за плохим всегда приходит хорошее. Помню, читал я Александра Дюма. Сказано там: невзгоды - это четки, нанизанные на нитку нашей судьбы, мудрец спокойно перебирает их. Светский писатель, сочинял авантюрные романы, а как мудро и хорошо выразился.
В окно постучали, вызывая Сашу в дорогу.
- Сколько я вам должен? - спросил он у хозяйки.
- Ничего не должны, - махнула та рукой.
Отец Василий тронул его за локоть.
- Не обижайте ее.
Он проводил Сашу, помог положить чемодан. Лодочник размотал бечеву, оттолкнул лодку и сел на кормовое весло. Федя перекинул лямку через плечо и, двигаясь вперед, тихонько натянул бечеву, озираясь на лодку и следя, как лодочник выводит ее. Убедясь, что лодка идет правильно, сказал:
- Как в самую изголовь выйдем, перейдем на матеру.
Саша протянул руку отцу Василию.
- До свидания. Спасибо вам за все.
Федя весело крикнул:
- Тронулись!
Наклоняясь и натягивая бечеву, Саша двинулся вперед.
- Храни вас господь! - сказал отец Василий.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Местом ссылки Саше определили деревню Мозгову, в двенадцати километрах от Кежмы вверх по Ангаре.
Квартира попалась хорошая. Большой достаточный дом, хозяйка - вдова, два взрослых сына и сожитель хозяйки - не ангарец, пришлый, из солдат. В свое время сыновья не позволили матери выйти за него замуж, не хотели совладельца в хозяйстве. Теперь хозяйство отошло в колхоз, но, когда солдат напивался, в нем просыпалась обида за старое, он бегал по деревне, красный, со взъерошенными седеющими волосами, грозился убить пасынков, они его ловили, запирали в чулане, пока не проспится.
Младший сын, Василий, ладный паренек с чеканным лицом, переспал, наверно, со всеми девками в деревне - нравы тут свободные. Являлся домой под утро, а то и вовсе не являлся. Саша его почти не видел, а когда видел, Василий молча улыбался ему, был неразговорчив, но дружелюбен.
Старший, Тимофей, девками не интересовался, вечерами _улицей_ не ходил, ночевал только дома. Не спросясь, заходил в Сашину комнату, разглядывал Сашины вещи: это зачем, а это?.. Смотрел недоверчиво, молчал. Его бесцеремонность коробила, но Саша терпеливо отвечал на все вопросы Тимофея. Народ! Великий, могучий, но еще темный, невежественный, перед которым Саша, как и всякий русский интеллигент, всегда испытывал чувство вины.
Как-то Саша поехал с Тимофеем на остров на покос. Косить он не умел, но решил попробовать. Саша сидел в гребях, на веслах, Тимофей на корме, правил. На дне лодки лежали две косы, брусок для правки, маски от гнуса: грубая, из конского волоса - Тимофея и шелковая сетка - Сашина, купленная в Канске по совету Соловейчика. Рассматривая Сашину сетку, Тимофей сказал:
- Все-то у вас, у городских, есть, а у нас, у крестьян, никого нет, никого мы не видали, а ведь на нашей шее сидите.
В примитивной форме Тимофей излагал теорию прибавочной стоимости: материальные ценности создает Тимофей, создают крестьяне, а Саша и такие, как Саша, ничего не производят.
Так думал Саша, налегая изо всех сил на весла, чтобы не снесло их ниже острова - в протоке течение сильное.
- Высылают вас на нашу голову, - продолжал Тимофей, - нашим потом и кровью живете.
Саша не ответил. Что он мог ответить? Если бы Тимофей хотел разобраться... Он ни в чем не хочет разбираться. Перед ним _сослатый_, бесправный, можно поиздеваться.
- Сжабел? Боишься? - усмехнулся Тимофей. - Шваркну тя косой, скину в реку-ту, пропадешь с чолком! И никого мне не будет, убег, скажу, на матеру. Контры вы, троцкисты, кто за вас спросит? Едак!
Саша подгреб к берегу, шагнул в воду, подтянул лодку, Тимофей не встал, не помог, сидел на корме, ухмылялся и, только когда Саша совсем вытянул лодку и бросил цепь, сошел на берег.
- Что же ты меня не утопил? - спросил Саша.
- Гадиться будешь, взаболь утоплю, - пригрозил Тимофей.
- Зря не утопил.
- Почему такое?
- А потому, что убью тебя сейчас, - сказал Саша.
Тимофей сделал шаг назад.
- Но, но, не балуй!
Пустынный остров на краю земли. Где-то в глубине его работают косари. Роится и гудит гнус, и больше ни звука на реке. Мира нет, человечества нет, есть только они двое, и вот наконец Авель воздаст Каину за грехи его, за все преступления его.
Не спуская с Саши напряженного взгляда, Тимофей медленно отступал, потом повернулся и бросился к лодке, к косам. Саша настиг его, ткнул кулаком в спину, Тимофей упал в воду, поднялся, обернулся, Саша сильно ударил его в лицо, Тимофей опять упал и, расплескивая воду, пополз к берегу.