В исследовании в соавторстве с Вильямом Голдбергом (Goldberg & Goldberg, 1982) мы описали бывших культистов, наблюдавшихся с целью консультирования или терапии в пределах двух-трех месяцев после ухода из своих культов, как продолжающих показывать характерные черты и придерживаться некоторых позиций своей культовой группы. Например, те, кто были в восточных религиозных культах, сосредоточенных на раболепстве в отношении духовного лидера, продолжали держать голову опущенной, разговаривать напевной модуляцией и продолжали бороться со своим желанием быть хорошими и святыми, в то время как те, кто были в культах, придававших особое значение сексуальности в качестве приманки для рекрутирования, продолжали обращаться с другими в соблазнительной манере. Большинство бывших культистов, наблюдавшихся в это время, также показывали то, что выглядело как понижение способностей в областях восприятия, принятия решений, проницательности, рассудительности и памяти. Им требовалось время, чтобы собраться с мыслями; речь часто была бесцветной и запинающейся. Бывшие культисты, которые искали консультирования в пределах двух месяцев после ухода из культа, описывались как пребывающие на первой стадии процесса, который типично длился около двух лет. Обычно к двухлетнему указателю индивид интегрировал культовый опыт и двигался в более широкий мир, больше не определяя себя как прежде всего бывшего культиста.
Хотя эти индивиды больше не желали оставаться в обманчивом и контролируемом окружении культа, они первоначально испытывали ощущение смущения, очевидное в их сохраняющемся автоматическом выражении культовых позиций и убеждений. Им было трудно интегрировать эксцентричный культовый мир, из которого они вышли, с внешним миром - миром, в котором они провели свою юность и молодость. Они были незнакомцами для своих собственных семей и для своих собственных прежних “я”; они показывали симптомы, которые раскрывали их ощущение дезориентации, отчуждения и путаницы в определении своей сущности. Сингер и Офше (Singer & Ofshe, 1990) отмечают, что эти индивиды чувствуют себя как иммигранты, входящие в новую культуру. Однако, на самом деле они заново включаются в свою собственную культуру, принося с собой верования из своей культовой жизни, которые вступают в конфликт с нормами более широкого общества. Их докультоввая личность (или подлинное “я”) борется с личностью, которая была навязана культом. Уэст (West, 1992) называет это псевдоличностью.
Пример
Несколько лет назад я интервьюировала женщину, которая ушла из группы восточной медитации за месяц до того, как заняться терапией. Она внезапно вернулась домой после жаркого спора с одним из лидеров. Ее родители организовали ее встречу со мной после того, как она прошла через добровольное консультирование о выходе. (Описание и обсуждение консультирования о выходе смотрите в Разделе два). После пяти лет “служения” она разочаровалась из-за вводящей в заблуждение практики руководства. Однако, на первом лечебном занятии она выразила озабоченность относительно того, буду ли я достаточно “духовной”, чтобы работать с ней, вопрос, который показывал, что она продолжала придерживаться доктрины своей группы. Я ответила, что не уверена, что я достаточно духовна, потому что не уверена в том, что она имеет в виду под этим термином. Так начался долгий процесс попыток определить и таким образом снять покров таинственности с жаргона и идеологии бывшей культистки.
Молодая женщина часто использовала бесформенный язык, разговаривая в такой абстрактной манере, что трудно было следовать за ходом ее мыслей. В то же самое время трудность, которую я испытывала, сосредотачиваясь на том, что она говорила, помогала мне понимать расплывачатую и порождающую транс окружающую среду, в которой она находилась. Говоря ей о своей путанице на занятиях, я помогала ей воплощать ее опыт. Рещающая терапевтическая функция заключается в том, чтобы служить в качестве некоего помогающего клиенту заново научиться говорить более конкретно и ясно. Цель заключалась в том, чтобы “приземлить” эту молодую женщину, выглядевшую плывущей по воздуху с языком и поведением, которые могли заставить меня, ее терапевта, поплыть вместе с ней.
После ухода из своей группы восточной медитации она продолжала одеваться в стиле “хиппи”, заниматься йогой и придерживаться вегетарианской диеты. Эти решения не подвергались сомнению. На наших занятиях, однако, мы исследовали, как воздействует на нее йога, является ли это регрессивным опытом, возвращающим ее к культовому мышлению, или прогрессивным опытом, обеспечивающим ее более четкой структурой и ощущением благополучия в ее текущей жизни. Ее культ поощрял длительные периоды медитации. После ухода она часто оказывалась расщепленной, автоматически дрейфующей в состояние транса. Как только она начала связывать расщепление личности с йгой, она сама перестала заниматься ею.
Хотя она посещала колледж, она сначала полагала, что она была слишком аутсайдером и слишком “медленно думающей”, чтобы преуспеть в обычной работе. Она была превосходной машинисткой, но могла найти только временную работу. Она чувствовала, что ее поведение и одежда были слишком непривычными для того, чтобы добиться взаимопонимания с другими работниками. Иногда у нее были трудности в следовании сложным указаниям, и ей было нелегко сосредоточиться. Хотя до участия в культе она была ненасытной читательницей, она находила чтение трудным после ухода из группы. Она боялась, что утратила нечто в своем интеллекте. Со временем, однако, к ее и моему облегчению, ее познавательные и социальные способности вернулись.
ПЕРЕМЕНЫ В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
В противоположность этим экс-культистам, наблюдавшимся несколько лет назад, большинство экс-культистов, наблюдающихся в последние годы, первоначально не представляют себя в качестве разительно отличающихся от внешнего мира. Их внешность не является до такой степени не от мира сего, как у тех, кто покидал культы в 1970-х годах. Это различие вытекает из нескольких факторов.
Во-первых, большинство культов сегодня не так изолированы от внешнего мира, как в 1970-х. Хотя индивиды все-таки вступают в новую систему верований, когда они присоединяются к культу, теперь часто связь с внешим миром поддерживается. Типично верующие продолжают работать на своих докультовых работах и чаще склонны поддерживать контакт с семьей и друзьями, хотя этот контакт и становится более напряженным по мере того, как начинают меняться поведение, установки и язык культового члена.
Во-вторых, в то время как в конце 1960-х годов и в 1970-е годы было больше культов с восточной религиозной доктриной, сегодня больше культов, основанных на Библии, Новом веке или психотерапии. Поэтому, по крайней мере, поверхностно культовые члены не выглядят до такой степени не от мира сего, как их более ранние двойники.
В-третьих, те, кто ищет помощи сегодня, более вероятно покинули культ сами (в противоположность уходу из культа в результате депрограммирования, как это преобладало в 1970-е годы) и могут не наблюдаться несколько месяцев или даже лет после своего ухода. Следовательно, остаточные идентификации с культом и культовым лидером ослабевают.
Однако, некоторые культовые идентификации и позиции остаются. Например, некоторые бывшие члены культа описывают наличие более критических установок относительно самих себя и других после ухода из своего культа. Кажется, что они приняли суровые установки своих культовых лидеров. Некоторые продолжают верить, что у них нет личной ценности теперь, когда они отделены от группы, которая претендовала на всю ответственность за их достижения. Одна женщина, например, раньше бывшая редактором своей культовой газеты, исполняла простую канцелярскую работу несколько месяцев после своего ухода из культа. Она была убеждена, что все ее редакторские умения были связаны с культом; она была напугана тем, что провалится в работе, предъявляющей большие требования.
Не понимая своего культового опыта, те, кто покинул культ самостоятельно, часто имеют тенденцию подвергаться последствиям дольше, чем те, кто добился такого понимания, например, потому что они прошли консультирование о выходе. Это особенно верно для индивидов, которые провели большую часть своего молодого зрелого возраста в культе. Теперь мы видим растущее число бывших культистов, которые провели в культе 10, 15 или даже 20 лет.
Пример
Один 36-летний человек не проходил у меня терапию вплоть до пяти лет после того, как он ушел из психотерапевтического культа, где он пробыл 10 лет. В годы, последовавшие после его ухода из группы, он даже не подозревал, что был в культовой группе, или что его опыт нанес ему вред, пока он не натолкнулся на книгу Хассена (Hassan, 1988) Сражение с культовым контролем сознания (Combatting Cult Mind Control). Умный человек, он также выглядел несколько впечатлительным и морализирующим. У него были трудности с урегулированием карьеры (он работал ниже своего потенциала), и он имел проблемы с развитием интимных отношений. Через три года после того, как он покинул свой культ, он был достаточно обеспокоен этими проблемами, чтобы заняться поисками терапии, которая сосредотачивалась, главным образом, на его текущей жизни и его отношении к раннему детскому опыту. Он чувствовал себя с этим терапевтом неудобно, испытывал беспокойство от того, что его “контролируют”, и он положил конец этой терапии после короткого периода. Таким образом, его первый терапевтический опыт коснулся его культовой вовлеченности, но не исследовал ее.
Он сознательно понимал, что уйти из культа было в его лучших интересах; однако он также полагал, что он потерпел поражение, таким образом преуменьшая свой свою споосбность культовый опыт. На наших терапевтических занятиях он осознал, что его ощущение стыда и чувство, что он был серьезно испорченным человеком, заставляли его подавлять свои болезненные переживания относительно группы. Он до сих пор придерживался веры в то, что доктрина группы была совершенна, хотя он рассматривал представителей среднего звена управления, которые вели “программу”, в качестве манипулирующих и, следовательно, испорченных. Однако он продолжал высоко ценить культового лидера - более отдаленную фигуру.