В масштабах всей Империи контрабандная торговля только выиграла, поскольку одновременно был введен еще более унифицированный внешний таможенный тариф, по которому все иностранные изделия или вовсе запрещались, или же облагались пошлиной столь высокой, что она равнялась почти запрещению.
Подобное законодательство, как и следовало ожидать, придало такой стимул дальнейшему расширению контрабанды, что по своим размерам она вскоре достигла половины оборотного капитала, вложенного в законную торговлю[272]. Однако теперь собственная прибыль контрабандистов оседала в карманах лишь тех из них, кто существовал только за счет товаров, перевозимых через внешние границы.
Несомненно, однако, что контрабандная торговля не могла ограничиваться только переброской товаров непосредственно через границу: их нужно было доводить до потребителя, а потому перемещать нелегальными путями от границ до основных внутренних торговых центров. Из контрабанды как таковой система грузопотоков за десятилетия, последовавшие с 1780 года, трансформировалась во всеобщую нелегальную торговую и транспортную сеть, пронизывающую все внутренние области Империи.
Но такие изменения, как в 1817 году, произведенные одним ударом, переворачивали всю структуру прежних нелегальных отношений, устанавливавшихся десятилетиями и даже веками. Не удивительно, что кому-то удавалось пережить такую революционную трансформацию, а кому-то нет.
В числе сильно пострадавших, надо полагать, оказались и семейства Шикльгруберов и Пфайзингеров.
Старый Иоганнес Пфайзингер, тесть Иоганнеса Шиккельгрубера, в 1817 году просто умер – он, по-видимому, не смог пережить обрушившихся на него неприятностей, а он-то, очевидно, и был одним из патриархов местной контрабандистской мафии – об этом явно свидетельствует только легальная часть оставленного им наследства.
Его зять, 53-летний Иоганнес Шиккельгрубер, как сообщалось, решил попросту выйти из игры. Нажитых денег, как он рассчитал, ему должно было хватить на всю его оставшуюся жизнь и, похоже на то, действительно хватило.
Семейное же дело было перевалено на плечи старших детей – Марии Анны Шикльгрубер и ее брата Йозефа. Им предстояли непростые испытания.
В любом варианте прежняя схема переброски товаров через богемскую границу мгновенно изжила себя.
Теперь следовало пересмотреть все свои отношения с уцелевшими грузопотоками, ориентированными на преодоление только внешних имперских границ. Ближайшей из них оставалась граница с Баварией, которая, однако, лежала значительно дальше, чем прежняя граница с Богемией. Даже если баварская граница и раньше принадлежала к зоне интересов данного семейства, их соседей и компаньонов, все равно в любом варианте такая перестройка должна была сопровождаться сокращением местных кадров контрабандистов и ожесточенной конкуренцией между пытающимися закрепиться в деле.
Альтернативой был бы полный отход от прежней деятельности – и что дальше? Некоторые (включая Иоганнеса Шиккельгрубера) могли себе позволить превратиться в рантье при своих подпольных капиталах, но его детям такой возможности, очевидно, не было предоставлено – да это и не сулило никаких дальнейших перспектив.
Становиться этим детям не опереточными крестьянами, тщательно укрывающими свою разбойничью сущность, а подлинными землепашцами? Но кому же мог понравится такой переход, на какой оказались не способны целые народы Кавказа? Тем более, что австрийская контрабандная торговля в целом продолжала процветать, а ее доходы – расти.
И молодым контрабандистам, уже привыкшим ощущать себя элитой местного региона, предстояло вступить в борьбу за собственные права и за удержание достигнутых привилегий. Это казалось довольно естественным решением в их ситуации.
Заметим, однако, что, судя по всем дальнейшим событиям, когда вокруг сокровищ, накопленных за всю предшествующую деятельность клана, развернулась жесточайшая борьба, затянувшаяся на целый век, размеры этих сокровищ оказались весьма не малы – и явно могли удовлетворять вожделения не только одного Иоганнеса Шиккельгрубера, но и его ближайших родственников.
Поэтому им вовсе не обязательно было превращаться в истинных землепашцев, а можно было заняться чем угодно другим.
Этого, однако, не произошло, а в результате Шикльгруберы-Гитлеры не пополнили собою перечень тех всемирно известных семейств, отпрыски которых, начав со средневекового разбоя или с пиратства эпохи Великих географических открытий, превратились затем в процветающих европейских аристократов и даже монархов или же в американских миллионеров, а потом и миллиардеров.
Предкам же Гитлера предстояло почти до конца XIX века действительно оставаться в заданных социальных рамках, начисто сбивших с толку всех позднейших историков.
Кто и что оказался виновником того, что предки Гитлера, будучи, скорее всего, богатейшими людьми, обладавшими, к тому же, в тот момент колоссальными степенями личной свободы, не перестроились сразу после 1817 года на какую-либо деятельность совершенно иного рода, обратив свои усилия на гораздо более перспективные занятия, нежели горный грабеж и пограничная контрабанда, уже заметно изживавшие свои прежние возможности – по меньшей мере в той местности, в какой все это и происходило?
Была ли виной всему этому жадность и скупость Иоганнеса, усевшегося на весь остаток своих дней практически бесполезно и бессмысленно хранить доставшиеся ему сокровища, или же косность, негибкость и необразованность его непосредственных потомков, прежде всего – Иозефа и Марии Анны, оказавшихся не способными ни к чему иному сверх того, чему их обучили с детства?
Точный ответ получить уже невозможно. Заметим только, что во всем последующем долгом и мучительном проистечении событий проявилась колоссальная инертность человеческой ментальности, каковую вовсе не смогли преодолеть, повторяем, некоторые кавказские народы – практически в полном своем составе.
Ситуация безусловно трагическая и очень тяжело переживаемая!
Так или иначе, но стратегически правильные решения тогда приняты не были, расплата за что и постигла данное семейство уже через четыре года, а все остальное человечество, на которое обрушилась всепобеждающая энергия заключительного отпрыска этого клана, – много позднее.
По опыту того, что происходит при переделах нелегальных рынков в другие времена и в других местах, можно смело заключить, что австрийские мафиозные группировки после 1817 года должны были втянуться в затяжные кровавые разборки.
Аутсайдеры новейшей структуры нелегальной торговли, которым не досталось наиболее выгодных и доходных ролей, должны были вернуться к своему древнейшему ремеслу – и подвергнуть рэкету, нападениям и грабежу более удачливых коллег, перешедших на обслуживание новых грузопотоков или сохранивших свои позиции на старых, оставшихся неизменными. Жертвам это никак не могло понравиться, и на старых лесных тропах теперь должна была разгореться уже новая партизанская война – прежних партизанских группировок друг против друга.
Нечто подобное периодически происходило и продолжает происходить в величайших масштабах после Второй Мировой войны, гражданской войны в Китае, изгнания затем американцев из Индо-Китая, а потом и развала Советского Союза по всей гигантской территории Центральной и Юго-Восточной Азии – и все это вокруг производства и транспортировки наркотиков.
К какой именно стороне, нападавшей или защищающейся, должно было относиться семейство Шикльгруберов – это совершенно неважно: в любом варианте, если они хотели укрепиться в деле, им приходилось браться за оружие.
Находилось место в этой борьбе и правительственным вооруженным силам, состоявшим из все тех же прежних таможенников, также переключившихся на борьбу с нелегальными грузопотоками по всей территории Империи.
Согласно букве осуществленных преобразований, уничтожение внутренних таможенных границ должно было бы сопровождаться также и сокращением таможенных структур и кадров таможенников.
Но легко ли любому государству производить подобные сокращения? Тем более, что и объективно существующий фронт работ в действительности совсем не сократился: изменились, повторяем, только маршруты нелегальных грузопотоков, а их обороты продолжали возрастать.
Естественно, что и таможенная служба нисколько не желала сокращаться, а наоборот, согласно объективным условиям и общим принципам всех бюрократических систем, должна была расти и укрепляться.
В результате создался гигантский бюрократический монстр.
Таможенная граница, включавшая в себя внешние границы Империи и сохранившиеся внутренние линии, отделявшие Австрию от Венгрии, Далмации и Трансильвании, составляли теперь вместе протяженность в 1170 географических миль (8681 км[273]).
На этих линиях находилось[274]:
1) 685 пограничных таможен (229 первого класса – Zoll-Amt и 456 второго – Hilfs-Zoll-Amt);
2) 63 главных внутренних таможен (Haupt-Zoll-Amt);
3) 50 второстепенных (Zollegstutten);
4) 71 бюро под различными наименованиями (как-то: Aufsichts-Posten, Controll-Aemter, Revisoriats-Aemter, Passual-Stationen, Bolleten-Stationen) и все это обслуживалось штатом в 51 924 человек пограничной стражи вместе с чиновниками[275].
Нетрудно прикинуть, что в среднем по одному таможенному пункту (большому или маленькому) приходилось на восемь километров границы, а на каждый ее километр приходилось по шесть пограничников и таможенников!