Эдмунду в момент фактического возникновения отца в семье был год с небольшим, а Паула родилась через полгода после этого – в январе 1896; они оказались первыми младенцами, все естественные художества которых Алоизу пришлось выносить, не покидая собственного дома – это было определенной новинкой в жизни отца многочисленных детей!
Даже не зная никаких бытовых подробностей, не приходится удивляться тому, что в результате нервозность в доме накалилась до такой степени, что самый старший и решительный из детей, Алоиз-младший, предпочел навсегда покинуть такое родительское гнездо!
Возможно, однако, это произошло даже до рождения Паулы: Залесский указывает, что ему было в то время только тринадцать лет[397].
Заметим, что мотивы конкретных конфликтов двух Алоизов так и остаются неизвестными.
Позднее стало принято считать, что Алоиз-младший был абсолютно непутевым ребенком – об этом как бы свидетельствует и его последующая биография.
После побега из дома он сначала подвизался рабочим на фермах[398], потом – «официантом, в период времени с 1900 по 1902 г. дважды попадал за кражи в тюрьму. В 1907 г. он работал в Париже, откуда в 1909 г. переехал в Ирландию, где женился и где у него родился сын Уильям Патрик. В 20-е годы он жил в Германии, снова попал в тюрьму в Гамбурге по обвинению в двоеженстве и затем вновь возвратился в Англию. Когда Адольф Гитлер стал важнейшей политической фигурой в Германии, Алоиз попытался извлечь из этого выгоду для себя. Незадолго до войны он открыл на Виттенбергерплатц в Берлине ресторан „Алоиз“. Однако Адольф всегда полностью игнорировал его и даже запретил упоминать имя брата в своем присутствии»[399] – Алоиз-младший, таким образом, кроме всего прочего и увернулся от исполнения патриотического долга в Первую Мировую войну.
После же Второй Мировой Алоиз сменил свою фамилию и мирно скончался в Гамбурге в 1956 году[400].
Согласимся – не очень почтенная биография, но и не слишком мрачная для человека, с четырнадцатилетнего (или – даже тринадцатилетнего) возраста оказавшегося на улице. Большая часть его жизни пришлась при этом на достаточно праведную трудовую деятельность – и он, в отличие от своих ближайших родственников, похоже, никого не убивал!
В чем заключались претензии к нему со стороны закона в различных странах – это, вроде бы, вполне очевидно, но вот чем конкретно были недовольны его отец и его младший брат Адольф – это очень и очень неясно.
При этом нам, в отличие от биографов Гитлера периода 1933-1945 годов и позднейших его поклонников, было бы положено воспринимать негативное отношение к кому-либо со стороны Алоиза-старшего и Адольфа Гитлера отнюдь не в качестве отрицательной характеристики этого кого-то!
Заметим, что сам Алоиз-младший (в отличие от Адольфа) никогда не высказывал никаких претензий к поведению собственного отца и никогда не разъяснял причин своего бегства из дома – и строго придерживался этого всю жизнь: и до 1933 года, и в последующий период, и после 1945. Это можно было бы трактовать, как осознание им самим его собственной вины, но какой конкретно?
Да и что мешало бы ему что-нибудь присочинить на эту тему, как это проделывал Адольф? Ведь реальных свидетелей истинных взаимоотношений двух Алоизов, бывших взрослыми и близкими к ним еще во времена их конфликта, уже абсолютно не оставалось после ухода из жизни Клары Гитлер и ее сестры Иоганны Пёльцль, что произошло еще до Первой Мировой войны. Тем не менее, Алоиз-младший упорно молчал на эти темы – и это притом, что и его сын, упомянутый Уильям Патрик Гитлер, и другие лица, возможно общавшиеся с Алоизом-младшим, вовсю распространяли разнообразную конкретную информацию, полученную ими от Алоиза, но, жестко повторяем, нисколько не порочащую Алоиза-старшего и не проясняющую суть взаимоотношений последнего со старшим сыном!
Сильно похоже на то, что Алоиз-младший был не менее озадачен знакомством с собственным отцом, неожиданно случившимся в 1895 году, как и этот последний – знакомством с подросшим собственным сыном. В результате сын позволил себе покопаться в отцовских бумагах – о чем мы уже упоминали. Это-то последнее и привело, вполне возможно, к его бегству из дому, причем, заметим, непонятно: выгнал ли его разгневанный отец, застукав на месте преступления, или он сам предпочел унести ноги – дабы не разделить последующей судьбы своего брата Адольфа, обреченного на продолжение общения с отцом!
Позднее, с 1930 года, когда Адольф Гитлер приобрел общеевропейскую известность, а его старший брат, которому исполнилось тогда 48 лет и он-таки не достиг никакого существенного благополучия, сомнения в истинности избранного пути вполне могли посетить последнего – и он попытался-таки как-то обогреться под крылышком знаменитого братца.
Но и тут, заметим, он не позволил себе ничего большего, чем попытку устройства моднейшего ресторана (что отчасти ему удалось!) – и не подался, например, куда-нибудь в начальники концлагеря, что снискало бы ему если не уважение со стороны собственного брата, то, во всяком случае, признание ближайших соратников фюрера!
Адольф Гитлер, в отличие от старшего брата, неоднократно позволял себе увлекаться залихватскими рассказами об общении с собственным родителем, например: «Позднее Гитлер рассказывал своей свите, что отец подолгу и жестоко избивал его. И мальчик придумал хитрый способ помочь самому себе: во время побоев он начинал громко считать удары. Отец, сильно испугавшись этого, прекратил свои истязания. Он решил, что бедный парень, видимо, совсем спятил»[401].
Это свидетельство, заметим, относится к категории забавных сказок. Едва ли это придумано Гитлером, но сам рассказ свидетельствует не о душевных или физических муках, пережитых юным Адольфом, а звучит бахвальской легендой о маленьком Давиде, победившим могучего Голиафа – и явно доставлял удовольствие рассказчику. Он ссылался и на то, что подражал своему любимому герою – Виннету, который стоически выдерживал пытки[402]. Рассказ этот многократно повторялся Гитлером – с указанием даже окончательного подсчета ударов – 32[403]!
Нелепо думать при этом, что поначалу вынужденное общение отца и сына, начавшись с лета 1895 года и завершившись смертью отца в январе 1903, т.е. продолжавшееся семь с половиной лет – почти до четырнадцатилетия Адольфа, могло сводиться лишь к подобным анекдотическим эпизодам, охотно упоминаемым взрослым Гитлером.
К тому же это рассказ о последнем физическом унижении Адольфа. Еще позднее, следовательно, отношения отца и сына складывались на совершенно иных основах.
Или данный эпизод относится к совсем заключительному времени перед смертью Алоиза? Но Адольф явно не делал на этом упор в своем рассказе!
Заметим притом, что данный анекдот содержит чрезвычайно любопытную информацию и об отце, и о сыне. Последний очень четко предугадал последующую реакцию отца, хотя едва ли мог быть заранее уверен в столь точном попадании в цель. Алоиз же обнаружил в этом эпизоде весьма существенные индивидуальные человеческие качества.
В свое время, приблизительно в начале семидесятых годов, автор этих строк наблюдал на экране телевизора в Москве беседу с Михаилом Михайловичем Громовым – одним из лучших и знаменитейших пилотов в истории советской авиации. Автор этих строк с удивлением отметил, что в нескольких рассказанных эпизодах (не авиационного, а житейского характера) заслуженный ветеран выглядел явным позером и пижоном. Разъяснение наступило тогда, когда ему был задан вопрос о том, как он сам объясняет свою способность совершить те немыслимые подвиги, какие он совершил. Громов ответил, что это потому получалось так, что он привык всю жизнь наблюдать себя со стороны и таким образом контролировать собственные поступки. Стало понятно, что это был театр одного актера и одного зрителя в едином лице: Громов хотел быть героем в своих собственных глазах, старался выглядеть таковым, а в результате и был таким на самом деле!
Вот и Алоиз Гитлер обладал определенным сходным качеством (хотя и не был авиационным героем!): при взгляде на себя со стороны он явно понял и ощутил, что вся эта сцена порки выглядит по-идиотски, а он сам – абсолютно смешон и нелеп: как будто это не он производит экзекуцию над сыном, а тот сам руководит поркой, а отец ему подчиняется! Безо всяких последующих объяснений на эту тему, отец впредь просто не позволял себе снова попадать в ситуацию, в которой он уже оказывался смешон и нелеп себе самому – не говоря уже о сыне, ясно давшему ему понять, как же отец выглядит в его, Адольфа, глазах!
И очень похоже, что это было именно то, чего интуитивно или сознательно и хотел добиться от отца его собственный сын! Последний сам относился к числу людей, никогда не позволявших себе выглядеть смешным в глазах окружающих[404]!
Еще одна интереснейшая особенность: рассказывая этот эпизод, достаточно яркий и, согласимся, оригинальный, Адольф ни слова не обмолвил о том, что же послужило поводом для порки, закончившейся столь необычным образом! Разумеется, и тогдашние слушатели, и позднейшие читатели этого рассказа вполне могли не задумываться об этом: мало ли почему – из-за очередных, допустим, неважных школьных отметок сына!
Нам же представляется, что это умолчание носило совершенно не случайный характер!
Наверняка, конечно, неопытный воспитатель Алоиз, должен был наломать дров на первых порах общения с собственными детьми. В то же время он бесспорно был человеком обучаемым – хотя бы и на старости лет, и собственные неудачи должны были серьезно откорректировать его поведение.
Бегство Алоиза-младшего в 1895 или 1896 году и смерть Эдмунда в 1900 году наверняка заставили Алоиза-старшего более серьезно отнестись к единственному оставшемуся сыну – и узреть в нем естественное собственное продолжение, способное достичь целей, не достигнутых отцом.