Один из бывших членов писал о “прямо-таки ликовании, с которым каждый из нас обрушивался на другого”. На определенном уровне активисты WDU имели довольно много власти друг над другом. В самом деле, существовало активное участие всех членов. В то или иное время почти каждый активист имел благоприятную возможность, например, возглавлять критическое заседание. Разумеется, каждый принимал участие в повседневных обличениях. Тот же самый член писал: “Награда была следующей: внутри партии мы были маленькими властелинами, товарищами-королями, помыкая друг другом”.
Однако это соучастие следует рассматривать в контексте полного обращения. Контроль WDU срабатывал не просто потому, что каждый присоединившийся человек имел желание властвовать или даже желание, чтобы с ним плохо обращались или чтобы его наказывали. Скорее, степень, до которой эта система работала, подчеркивает успех процесса трансформации. Спустя определенное время индивиды с сильной волей и независимые мыслители превращались в “старательных” участников порочного и вредного закрытого общества - все во имя “служения рабочему классу”.
РАБОТА
Работа варьировалась от внутреннего управления, текущих партийных дела, политической организации и академических исследований до черной работы, выполняемой для руководящей верхушки.
Внутреннее управление включало в себя ведение отчетов членов, создание планов вербовки, планирование дисциплинарных действий, осуществление расследований, наблюдение за финансами и исполнение охранного долга. Существовали принадлежащие партии виды бизнеса, которыми необходимо было руководить: графический, машинописный и печатный цех, издательство, медицинская клиника и исследовательский институт. Тысячи и тысячи листовок, выходящая раз в две недели двуязычная газета, академические журналы и книги писались, производились и распространялись партией. Через многочисленные фасадные группы WDU вела избирательные, трудовые и общинные кампании. В одно время WDU руководила массовой (фасадной) организацией приблизительно с тысячей членов, которая работала над местными проблемами. И, конечно, Бакстер и Сандра обслуживались теми, кто убирал их дома, готовил, ходил в магазины и выполнял их поручения, оплачивал их счета, гулял с их собаками, служил им в качестве шоферов, чинил их машины или делал все остальное, что требовалось.
Каждый член также имел массу квот: сбор денег, продажа газет, рекрутирование, подписи под петициями и добровольческая активизация. Начиная с предвыборной организации (1978 год), сбор денег превратился в навязчивую идею и оставался ею. От активистов требовали продавать широкое множество вещей: пуговицы с политическим лозунгами или названием партии, политические плакаты, партийную литературу, лотерейные билеты, билеты на серии фильмов, которые спонсировались партией, даже сладости.
Возможности
Работа всегда выполнялась в коллективных ситуациях. Сначала работа велась в домах избранных членов, в таких местах, которые партия считала “безопасными”. Позднее дома и коммерческие площади арендовались, чтобы быть устроенными в качестве “партийных предприятий” Каждый работал в том или ином подобном месте, в зависимости от его или ее назначения. Например, одно место приютило штаб-квартиру всей внутренней управленческой работы. Складское пространство служило в качестве центрального органа по производству и печатного и издательского предприятия. Другое здание приютило банк данных и исследовательский институт. Еще одно было трудовым организационным центром или публичным офисом для предвыборных попыток. Городской дом Бакстер и квартира Сандры также рассматривались как предприятия партии с наличием определенных активистов, назначенных туда исполнять работу прислуги и канцелярскую работу.
Знание о существовании или разрешение отправиться в любое из этих мест зависело от партийного доверия к данному конкретному члену. Чаще всего активист работал только в одном месте и знал только одно место. Все места имели кодовые наименования. Активисты не должны были говорить никому (внутри или вне партии), в каком месте они работают или что они там делают.
Относительно всех предприятий(даже тех, которые имели публичное лицо, таких, как управляемые партией деловые предприятия) предполагалось, что они являются секретными местами. В некоторые годы машины должны были парковаться, по крайней мере, в одном-двух кварталах от любого партийного дома или места, за углом. Правила безопасности гарантировали, чтобы никто не мог звонить или получать телефонные звонки, так, чтобы государство не было в состоянии проследить по звонкам за этими местами. В течение многих лет никаких телефонных звонков не могло быть из одного партийного дома в другой. Для любых имеющих отношение к партии звонков использовались публичные телефоны по крайней мере за два квартала оттуда.
Графики
Контролирование повседневной окружающей среды было главным средством принуждения. От членов ожидалось, что они должны быть на предназначенном для них предприятии во всякое время, за исключением тех случаев, когда у них имеется внешняя работа или какое-нибудь другое заранее одобренное задание. Докладывая о своем появлении на предприятии, активисты расписывались в журнале; они расписывались, когда они уходили; они должны были отчитываться за каждый момент. Активисты прибывали или рано утром, или сразу после внешней работы и оставались до поздней ночи. Те, у кого была внешняя работа, не должны были сначала идти домой сменить одежду или пообедать; они не должны были нигде больше останавливаться по пути. Обычно активисты покупали какую-нибудь готовую еду на пути туда или ели отбросы или не ели вовсе.
От полных функционеров ожидалось, что они должны находиться на своем предприятии все время. Они сообщали о появлении на работе в 9 часов утра (и часто раньше) и обычно оставались вплоть до 11 часов вечера (и часто позже). Поскольку существовала семидневная рабочая неделя, полные функционеры редко видели дневной свет, еще реже - смену времен года.
Гораздо чаще так, чем иначе, партия была в центре некоей деятельности, что означало работу в пределах от 16 до 20 часов в день, иногда целыми днями без сна или даже без ухода домой. Чтение, обучение и написание самокритики и других отчетов не должны были осуществляться на рабочем предприятии. Это означало выполнение этих дел где-то между полуночью и 6 часами утра, прежде чем следующий день начнет весь цикл сначала.
В какой-то момент было решено, что воскресенье следует сделать выходным для личных поручений, прачечной, покупки продуктов, оплаты счетов и звонков родителям. Однако даже при этом понимании большую часть лет большинство активистов никогда не имели воскресенья в качестве выходного дня, включая тех активистов, у которых были дети.
Задания
Рабочие задания часто имели очень мало отношения к личным умениям, подготовке или предпочтениям. Докторам могли дать производственную работу, интеллектуалов могли отправить в машинописные бюро. Это предназначалось для обучения смирению. В более поздние годы, однако, такие назначения использовались только для наказания -например, партийный интеллектуал, которого критиковали, мог быть назначен на работу в переплетную мастерскую, чтобы дать ему урок. Через определенное время возникло явное различие между умственным и ручным трудом, что имело своим результатом нечто вроде привилегированной группы интеллектуалов и административного руководства и нечто вроде другой неуважаемой группы работников более низкого уровня. Это достаточно бросающееся в глаза классовое разделение никогда бы не было признано, поскольку партия думала о себе как о совершенном социалистическом обществе в миниатюре - с равенством и справедливостью для всех членов.
РЕЗУЛЬТАТЫ
Члены WDU думали о партии как о семье, хотя это слово обычно не использовалось - “семья” считалась бы слишком повышенно чувствительным термином. Активисты скорее смотрели друг на друга как на товарищей - дома, на работе, на собраниях, на партийных предприятиях. После короткого времени после присоединения член не имел другой жизни, кроме партийной. Все, что не имело отношения к партии, рассматривалось как вторжение в это очень специфическое существование, жизнь преданного кадрового работника.
По мере того, как шло время, для большинства членов было все меньше и меньше контактов с внешним миром. Поскольку активисты никогда не могли объяснять кому-либо вне партии, что они делали, где они жили, еще меньше - почему они никогда не бывали дома, почему они никогда не были доступны для общения, как они зарабатывали на жизнь и так далее, они просто находили, что легче не видеть семью или бывших друзей. В жизни членов WDU преобладали дневное задание, повседневная критика и какая-нибудь политическая кампания (внутренняя или внешняя), которая была в это время в центре внимания. Отрезанные от всех внешних систем поддержки, они утратили свое чувство собственного “я” и своего прошлого. Исключение или попытка уйти означали бы осмеяние, унижение состояние оторванности от всякой оставшейся социальной и экономической поддержки.
Суровый и необычный стиль жизни принимался как жертва, необходимая для политического дела, для достижений, которых предположительно добивалась партия. Вновь и вновь активистов учили, что этот вид жертвы был трудным, но осуществимым. Объяснялось, что кадровая жизнь предназначена не для всех; активистам говорили, что они должны чувствовать, что им оказывается честь быть частью революционной кадровой традиции. Также подчеркивалось, что пребывание в WDU несло с собой двойную ответственность, потому что WDU был единственной принципиальной, истинно коммунистической группой, остававшейся среди североамериканских левых. Активисты WDU искренне верили, что если бы не они и их усилия, не существовало бы левого движения. Мы сравнивали себя с борцами против фашизма во время Второй мировой войны, ни на минуту не задумываясь над тем, что фактически мы не жили в стране, где шла война, не были мы и людьми в осаде. Мы вели себя абсолютно так, как если бы мы были в осаде или в условиях войны, и придерживались этих стандартов.