Аристотель. Не могли бы.
150
Парменид. Но если в едином пребывает малость, то она содержится либо в целом, либо в его части.
Аристотель. Непременно.
Парменид. Допустим, что она пребывает в целом. Не будет ли она в таком случае либо равномерно простираться по всему единому, либо охватывать его?
Аристотель. Очевидно, будет.
Парменид. Но, простираясь равномерно по единому, не окажется ли малость равна ему, а охватывая его – больше, чем оно?
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Выходит, что малость может быть равной чему‑либо или больше чего‑либо и выступать в качестве великости или равенства, а не в качестве самой себя.
Аристотель. Нет, это невозможно.
b
Парменид. Итак, малость не может находиться в целом едином, разве только в его части.
Аристотель. Да.
Парменид. Однако и не во всей части, иначе роль малости будет та же, что и в отношении к целому, то есть она будет или равна или больше той части, в которой будет находиться.
Аристотель. Да, непременно.
Парменид. Итак, малость никогда не будет находиться ни в чем из существующего, раз она не может пребывать ни в части, ни в целом; и значит, не будет ничего малого, кроме самой малости.
Аристотель. Выходит, что не будет.
Парменид. Следовательно, в едином не будет и великости: ведь тогда окажется бульшим нечто другое, помимо самой великости,
c
а именно то, в чем будет содержаться великость, и вдобавок при отсутствии малости, которую это великое должно превосходить, если оно действительно велико. Но последнее невозможно, так как малость ни в чем не находится.
Аристотель. Верно.
Парменид. Но сама великость больше одной только малости и сама малость меньше одной только великости.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Следовательно, другое не больше и не меньше единого, так как оно не содержит ни великости, ни малости; далее, эти последние обладают способ пастью превосходить и быть превосходимыми не по отношению к единому,
d
а лишь по отношению друг к другу; и наконец, единое тоже не может быть ни больше, ни меньше великости и малости, а также другого, так как и оно не содержит в себе ни великости, ни малости.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Итак, если единое не больше и не меньше другого, то не необходимо ли, чтобы оно его не превышало и им не превышалось?
Аристотель. Необходимо.
Парменид. Но совершенно необходимо, чтобы то, что не превышает и не превышается, было равной меры, а, будучи равной меры, было равным.
Аристотель. Как же иначе?
e
Парменид. Далее, и само единое будет находиться в таком же отношении к самому себе; поскольку оно не содержит ни великости, ни малости, оно не будет превышаться самим собой и не превысит себя, но, будучи равной меры, будет равно самому себе.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Следовательно, единое будет равно самому себе и другому.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Далее, находясь в самом себе, единое будет также извне окружать себя и, как окружающее, будет больше себя, а как окружаемое – меньше. Таким образом, единое окажется и больше и меньше самого себя.
151
Аристотель. Да, окажется.
Парменид. Не необходимо ли также, чтобы вне единого и другого не было ничего?
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Но существующее должно же всегда где‑нибудь находиться[1222].
Аристотель. Да.
Парменид. А разве находящееся в чем‑либо не будет находиться в нем, как меньшее в большем? Ведь иначе одно не могло бы содержаться в другом.
Аристотель. Конечно, нет.
Парменид. А так как нет ничего, кроме другого и единого, и они должны в чем‑то находиться, то разве не необходимо, чтобы они либо находились друг в друге – другое в едином или единое в другом, либо нигде не находились?
b
Аристотель. Видимо, да.
Парменид. Поскольку, стало быть, единое находится в другом, другое будет больше единого, как окружающее его, а единое, как окружаемое, меньше другого; поскольку же другое находится в едином, единое на том же самом основании будет больше другого, а другое – меньше единого.
Аристотель. Выходит, так.
Парменид. Следовательно, единое и равно, и больше, и меньше самого себя и другого.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Далее, Коль скоро оно больше, меньше и равно, то в отношении к себе самому и к другому оно будет содержать столько же, больше и меньше мер, – а если мер, то и частей.
c
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Но, содержа столько же, больше и меньше мер, оно, следовательно, и численно будет меньше и больше самого себя и другого, а также равно самому себе и другому тоже численно.
Аристотель. Каким образом?
Парменид. Если единое больше чего‑либо, то по сравнению с ним оно будет содержать также больше мер, а сколько мер, столько и частей; точно так же будет обстоять дело, если оно меньше или если равно чему‑либо.
Аристотель. Да.
Парменид. Итак, будучи больше и меньше себя и равно себе, оно будет содержать столько же, больше и меньше мер, чем содержится в нем самом; а если мер, то и частей?
d
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Но, содержа столько же частей, сколько их в нем самом, оно количественно будет равно себе, а содержа их больше – будет больше, содержа меньше – меньше себя численно.
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Не будет ли единое точно так же относиться и к другому? Поскольку оно оказывается больше его, оно необходимо должно быть и численно большим, чем оно; поскольку оно меньше – меньшим, а поскольку оно равно другому по величине, оно должно быть равным ему и количественно.
Аристотель. Непременно.
e
Парменид. Таким образом, единое снова, по‑видимому, будет численно равно, больше и меньше самого себя и другого.
Аристотель. Да, будет.
Парменид. А не причастно ли единое также времени? Будучи причастным времени, не есть ли и не становится ли оно моложе и старше самого себя и другого, а также не моложе и не старше себя самого и другого?
Аристотель. Каким образом?
Парменид. Если только единое существует, ему, конечно, как‑то присуще бытие.
Аристотель. Да.
Парменид. Разве «есть» означает что‑либо другое, а не причастность бытия настоящему времени? А «было» разве не означает причастность бытия прошедшему времени, и «будет» – времени будущему?
152
Аристотель. Да, конечно.
Парменид. Итак, если только единое причастно бытию, оно причастно и времени.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Следовательно, текущему времени?
Аристотель. Да.
Парменид. Значит, оно всегда становится старше себя самого, Коль скоро идет вперед вместе со временем.
Аристотель. Непременно.
Парменид. А разве ты не помнишь, что старшее становится старше того, что становится моложе?
Аристотель. Помню.
Парменид. Но раз единое становится старше себя, оно должно становиться старше себя как становящегося моложе.
b
Аристотель. Непременно.
Парменид. Получается, что оно становится и моложе и старше себя.
Аристотель. Да.
Парменид. А не старше ли оно, когда совершается его становление в настоящий момент, находящийся между прошедшим и будущим? Ведь, переходя из «прежде» в «потом», оно никак не минует «теперь».
Аристотель. Конечно, нет.
Парменид. Итак, не перестает ли оно становиться старше тогда, когда оказывается в настоящем и больше уже не становится, но есть старше?
c
В самом деле, поскольку единое непрерывно идет вперед, оно никогда не может быть удержано настоящим: ведь уходящее вперед имеет свойство соприкасаться с обоими моментами настоящим и будущим, оставляя настоящее и захватывая будущее и оказываясь таким образом между ними.
Аристотель. Правда.
Парменид. Если же все становящееся необходимо должно пройти через настоящее, то, достигнув его, оно прекращает становление и в это мгновение есть то, чего оно достигло в становлении.
d
Аристотель. Очевидно.
Парменид. Следовательно, когда единое, становясь старше, достигнет настоящего, оно прекратит становление и в то мгновение будет старше.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Но не того ли оно старше, старше чего становилось? И не старше ли самого себя оно становилось?
Аристотель. Да.
Парменид. А старшее старше того, что моложе?
Аристотель. Да.
Парменид. Следовательно, единое и моложе себя в то мгновение, когда, становясь старше, оно достигает настоящего.
Аристотель. Непременно.
e
Парменид. Но настоящее всегда налицо при едином в течение всего его бытия, ибо единое всегда существует в настоящем, когда бы оно ни существовало.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Следовательно, единое всегда и есть и становится и старше и моложе самого себя.
Аристотель. Выходит, так.
Парменид. Но большее ли или равное себе время оно есть или становится?
Аристотель. Равное.
Парменид. А если оно становится или есть равное время, то оно имеет один и тот же возраст.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. А что имеет один и тот же возраст, то ни старше, ни моложе.
Аристотель. Конечно, нет.
Парменид. Следовательно, если единое становится и есть равное себе время, то оно не есть и не становится ни моложе, ни старше самого себя[1223].
Аристотель. По‑моему, нет.
Парменид. А другого?
153
Аристотель. Не могу сказать.
Парменид. Но ведь можешь ты сказать, что другие вещи, иные, чем единое, Коль скоро они иные, а не иное, многочисленнее единого, ибо, будучи иным, они были бы одним, а будучи иными, они многочисленнее одного и составляют множество?