b
Протарх. Истинная правда.
Сократ. Итак, мы утверждаем, что в более теплом и в более холодном всегда содержится «более» или «менее».
Протарх. Несомненно.
Сократ. Наша речь всегда обнаруживает, следовательно, что более теплое и более холодное не имеют конца; а если они лишены конца, то, несомненно, они беспредельны.
Протарх. В самой сильной степени, Сократ.
c
Сократ. Ты прекрасно схватил мою мысль, любезный Протарх, и напомнил, что и это «сильно», которое ты сейчас произнес, а равным образом «слабо» должны иметь то же значение, что «больше» и «меньше». Ведь, в чем бы они ни содержались, они не допускают определенного количества, но, всегда внося во все действия «более сильное», чем «слабое», и наоборот, они устанавливают «больше» и «меньше» и уничтожают «сколько». Ибо если бы они, как только что было сказано, не уничтожали количества, но допускали, чтобы оно и все, имеющее определенную меру, водворялось на место большего и меньшего, сильного и слабого, то они сами утрачивали бы занимаемые ими места.
d
В самом деле, ни более теплое, ни более холодное, принявши определенное количество, не были бы больше таковыми, так как они непрестанно движутся вперед и не остаются на месте, определенное же количество пребывает в покое и не движется дальше. На этом основании и более теплое и его противоположность должны быть беспредельными.
Протарх. По‑видимому, это так, Сократ. Но нелегко следить за тем, что ты сказал. Вот если еще и еще раз повторить это, может быть, окажется, что и спрашивающий, и вопрошаемый придут к полному согласию друг с другом.
e
Сократ. Ты прав; нужно постараться так сделать. Но вот посмотри‑ка, не взять ли нам такой признак природы беспредельного, не то, тщательно разбирая все, мы окажемся многословными…
Протарх. О каком признаке говоришь ты?
Сократ. Все, что представляется нам становящимся больше и меньше и принимающим «сильно», «слабо» и «слишком», а также все подобное этому, согласно предшествующему нашему рассуждению, нужно отнести к роду беспредельного как к некоему единству;
25
ведь, если ты припоминаешь, мы сказали, что, сводя вместе все расчленяемое и рассекаемое, мы должны по возможности обозначать его как некую единую природу.
Протарх. Припоминаю.
Сократ. А то, что не допускает этого, но принимает противоположные свойства, – прежде всего равное и равенство, а вслед за равным – двойное и все, что служит числом для числа или мерой для меры, – мы относим к пределу; кажется, поступая так, мы поступаем правильно. Как ты думаешь?
Протарх. Вполне правильно.
b
Сократ. Хорошо! Какую же идею заключает в себе третий вид, смешанный из этих двух?
Протарх. Я полагаю, ты скажешь мне это.
Сократ. Скажет бог, если кто‑нибудь из богов внемлет моим мольбам.
Протарх. В таком случае молись и исследуй!
Сократ. Исследую, и мне кажется, Протарх, один из богов стал теперь благосклоннее к нам.
c
Протарх. Что ты разумеешь? Где у тебя доказательство этого?
Сократ. Сейчас разъясню. Ты же следи за моим рассуждением.
Протарх. Говори, пожалуйста.
Сократ. Мы только что произнесли слова: «более теплое» и «более холодное». Не так ли?
Протарх. Да.
Сократ. Прибавь к ним «более сухое» и «более влажное», «более многочисленное» и «менее многочисленное», «более быстрое» и «более медленное», «большее по размерам» и «меньшее» и все то, что мы раньше приводили к единству природы, приемлющей «больше» и «меньше».
d
Протарх. Ты говоришь о природе беспредельного?
Сократ. Да. Но смешай‑ка после этого с ней разновидность предела.
Протарх. Какую разновидность?
Сократ. Ту, что мы только что не сумели свести к единству в соответствии с природой предела, как мы сделали это по отношению к разновидности беспредельного. Но не произойдет ли с ней теперь того же самого? Если мы сведем воедино обе эти [разновидности], то обнаружится и она.
Протарх. Что ты имеешь в виду?
e
Сократ. Я говорю о разновидностях: «равное», «двойное» и прочих, которые устраняют различие противоположностей и, вложив в них согласие и соразмерность, порождают число.
Протарх. Понимаю. Ты, вероятно, имеешь в виду, что при смешении[1247] этих [разновидностей] получаются некие новые роды.
Сократ. Мне кажется, я здесь прав.
Протарх. Продолжай.
Сократ. Разве в болезнях правильное общение этих [разновидностей] не порождает природу здоровья?
26
Протарх. Несомненно, порождает.
Сократ. А в высоком и низком тонах, в ускорениях и замедлениях, которые беспредельны, разве не происходит то же самое: одновременно порождается предел и создается наисовершеннейшая музыка?
Протарх. Безусловно.
Сократ. И когда то же самое происходит с холодом и зноем, уничтожается «слишком много» и беспредельное и порождается умеренное и вместе с тем соразмерное.
Протарх. Как же иначе?
Сократ. Разве не из этого, то есть не из смешения беспредельного и заключающего в себе предел, состоят времена года и все, что у нас есть прекрасного?
b
Протарх. Как же иначе?
Сократ. Я уже не говорю о тысяче других вещей, например о красоте и силе в соединении со здоровьем, а также о многих иных прекраснейших свойствах души. Ведь и наша богиня, прекрасный Филеб, видя невоздержность и всяческую порочность, когда люди переходят предел в удовольствиях и в пресыщении, установила закон и порядок, заключающие в себе предел. Хотя ты и говоришь, что эта богиня[1248] приносит терзания, я, напротив, утверждаю, что она приносит спасение. А тебе как, Протарх, кажется?
c
Протарх. Сказанное тобою, Сократ, и мне очень по сердцу.
Сократ. Итак, я назвал три рода, если ты меня понимаешь.
Протарх. Да, думается мне, понимаю. Одно единство ты, по‑видимому, называешь беспредельным, а другое – пределом в существующем. А что ты разумеешь под третьим, я не очень‑то улавливаю.
Сократ. Потому, любезнейший, что тебя поразило изобилие этого третьего рода. Правда, и в беспредельном есть много родов, но так как они отмечены признаками увеличения и уменьшения, то беспредельное кажется единым.
Протарх. Правильно.
d
Сократ. Что же касается предела, то, с одной стороны, он не заключал множества, а с другой – мы не досадовали на то, что он не един по природе.
Протарх. Да и может ли быть иначе?
Сократ. Ни в коем случае. Но, говоря о третьем, я – смотри – имел в виду все то, что первые два рода порождают как единое, именно возникновение к бытию как следствие ограниченных пределом мер.
Протарх. Понял.
Сократ. Выше нами было сказано, что кроме трех родов нужно рассмотреть еще некий четвертый род. Будем же вести это рассмотрение сообща. Не кажется ли тебе необходимым, что все возникающее возникает благодаря некоторой причине?[1249]
e
Протарх. Мне кажется, это так. Да и может ли что‑нибудь возникнуть без этого?
Сократ. А разве природа творящего отличается от причины чем‑либо, кроме названия, и разве не правильно будет творящее и причину считать одним и тем же?
Протарх. Правильно.
27
Сократ. Между творимым и возникающим мы соответственно только что сказанному тоже не найдем никакого различия, кроме названия. Не так ли?
Протарх. Конечно.
Сократ. Творящее не таково ли всегда по природе, что оно руководит, а творимое, возникая, за ним следует?
Протарх. Совершенно верно.
Сократ. Итак, причина отлична и не тождественна тому, что служит ей при порождении.
Протарх. Разумеется.
Сократ. Далее. Все возникающее и все то, из чего что‑либо возникает, составляют три рода?
Протарх. Совершенно верно.
b
Сократ. То же, что созидает все эти вещи, мы назовем четвертым, причиной, так как стало ясно, что это четвертое в достаточной мере отлично от тех трех.
Протарх. Разумеется, отлично.
Сократ. Раз четыре рода определены, правильно будет перечислить для памяти все их по порядку.
Протарх. Конечно.
Сократ. Первый я называю беспредельным, второй – пределом, третий – сущностью, смешанной и возникающей из этих двух. Если я назову четвертым родом причину смешения и возникновения, я не ошибусь.
c
Протарх. Конечно, нет.
Сократ. О чем же мы поведем речь далее? Ради чего достигли мы этих результатов? Не ради ли следующего: мы спрашивали, чему принадлежит вторая награда – удовольствию или разумению. Не так ли?
Протарх. Да.
Сократ. Не будет ли весьма уместно теперь, после того как мы разделили таким образом эти роды, решить то, что было для нас сначала сомнительным, а именно: чему принадлежит первая и чему вторая награда?
Протарх. Пожалуй.
d
Сократ. Хорошо. Победительницей мы признали жизнь, смешанную из удовольствия и разумения. Не так ли?
Протарх. Да.
Сократ. Не видно ли нам теперь, что это за жизнь и какого она рода?
Протарх. Как не видно!
Сократ. Мы назовем ее, думаю я, частью третьего рода, ибо этот род смешан не из каких‑нибудь двух вещей, но из всего беспредельного, связанного пределом, так что наша победоносная жизнь правильно оказывается такой частью.
Протарх. Как нельзя более правильно.
Сократ. Что же представляет собою твоя жизнь, Филеб, приятная и несмешанная? К какому из названных родов нам следует отнести ее, чтобы правильно объяснить? Однако прежде ответь мне на следующий вопрос…