Однако в связи с этим упоминания заслуживает ещё один важный момент, а именно то, что в качестве вспомогательной причины такого беспокойства выступают карма, омрачающая знание, и прочие [омрачающие её виды]. Поскольку вследствие созревания плодов кармы, омрачающей знание и восприятие, таковые не могут проявиться в полной мере, у дживы появляется желания полноценного восприятия и знания объекта, отсутствие коего порождает беспокойство. Когда же характер объекта остаётся вне пределов способности дживы к адекватному познанию, возникают влечение и отвращение, поддавшись коим, она начинает действовать соответственно, что также служит причиной беспокойства.
Кроме того, в случае, если имеет место созревание плодов препятствующей кармы, индивидуум теряет всякую способность к совершению даяния и прочих [благодеяний] в соответствии с мерой своего желания, и это, в свою очередь, опять же порождает страдание. Однако и в данном случае эта карма выступает лишь в качестве помощника кармы, вводящей в заблуждение, когда же созревание последней прекращается, теряет всякую силу и препятствующая, и не просто теряет силу, а испепеляется напрочь в течение половины мухурты и, с полным исчезновением обеих причин страдания, открывается путь к проявлению состояния полной безмятежности. Говорят, что всеведущие Бхагаваны достигают своего вечного ничем невозмутимого счастья именно таким образом.
Вследствие своей связи с неомрачающими разновидностями кармы душа получает связь с очередным телом, и в данном случае, опять же, как результат созревания кармы, вводящей в заблуждение, связь эта начинает выступать в качестве внешней вспомогательной причины беспокойства. Как это происходит? На почве созревания кармы, вводящей в заблуждение, возникают влечение и отвращение, а когда наступает период приношения плодов внешней неомрачающей кармы, вследствие влечения и отвращения душа соединяется с [новым] телом – вот тогда-то и возникает страдание. С прекращением созревания плодов кармы, вводящей в заблуждение, процесс созревания плодов неомрачающих разновидностей кармы продолжается; сам по себе он не может вызвать какого-либо беспокойства, однако ввиду того, что ранее он всё-таки служил вспомогательной причиной такового, избавление даже от этой разновидности кармы представляется для души весьма желательным. В процессе созревания плодов неомрачающей кармы страдание как таковое у всвеведущего отсутствует, а посему нет особой нужды в приложении каких-либо усилий к избавлению от оной, тем более что с разрушением кармы, вводящей в заблуждение, неомрачающие виды истощаются автоматически в течение сравнительно короткого периода времени.
Итак, благо души заключается в избавлении от всех без исключения видов кармы, а последнее, в свою очередь, называется освобождением. Лишь освобождение – подлинное счастье души, и ничто иное.
Вопрос: В состоянии сансарического бытия джива обретает счастье лишь при условии созревания плодов добродетели: почему же вы ограничиваете её счастье одним лишь освобождением?
Ответ: В своей сущности так называемое «мирское счастье» таковым не является, но лишь страданием. Своим происхождением это понятие обязано тому известному факту, что иногда человек испытывает сильное страдание, иногда – меньшее; одни живые существа испытывают большее страдание, тогда как другие – меньшее, и с этой точки зрения тот, на чью долю выпало меньшее страдание, действительно кажется счастливым. Да и сам человек, испытывающий меньшее страдание, склонен воображать себя счастливым, несмотря на тот факт, что в высшем смысле всё, что у него есть – одно лишь страдание. Если бы состояние слабого страдания могло продолжаться вечно, его можно было бы рассматривать как счастье, однако данное явление в природе отсутствует, поскольку созревание плодов добродетели, служащее причиной некоторого смягчения страданий, продолжается недолго, после чего опять приходит черёд интенсивного страдания, так что признать состояние сансарического бытия за счастье в высшей степени невозможно.
Представьте себе больного малярией: иногда он более-менее спокоен, а иногда его трясёт от лихорадки. В первом случае, он, естественно, и сам считает себя счастливым, да и окружающие говорят: «Отлично!», – но ведь в конечном-то счёте до тех пор, пока малярия не излечена полностью, вряд ли есть хоть какие-то основания полагать такое состояние за благо. То же самое и с мирской дживой: плоды кармы, вводящей в заблуждение, созревают непрерывно, принося с собой иногда большое беспокойство, иногда малое. Во втором случае джива эта склонна мнить себя счастливой, да и люди говорят: «О! Она счастлива!», – однако в конечном счёте до тех пор, пока сохраняется сама возможность созревания плодов кармы, вводящей в заблуждение, ни о каком (подлинном) счастье не может быть и речи.
Да что там говорить: даже в мирской жизни, когда исчезает беспокойство – человека называют счастливым, если же таковое возрастает – говорят, что он страдает, и понятия эти не связаны с состоянием каких-либо внешних объектов. Так, стоит только бедняку обзавестись хоть каким богатством – его заботы чуточку ослабевают, и окружающие начинают полагать его счастливым, да и он сам полагает так же. Или противоположный пример: стоит только богачу лишиться хотя бы чуточки своего состояния, как ему тут же начинают сочувствовать, и это несмотря на то, что тревоги его попросту ничтожны [по сравнению с предыдущим], да и ему самому такое положение вещей почему-то представляется страданием.
И приведённые выше примеры справедливы в абсолютно любой ситуации.
Что же до уменьшения или увеличения степени беспокойства, то данное явление связано отнюдь не с состоянием внешних предметов, но с мерой уменьшения или возрастания внутренней страсти. Так, человек, довольствующийся малым, не испытывает большого беспокойства по поводу величины своего имущества, тому же, кто и так богат, да ещё и жаждет большего, излишних волнений избежать не удастся никак. Или иной пример: один человек, несклонный к проявлениям обиды и гнева, хотя его и пытаются оскорбить целым потоком грязной брани, не чувствует ни малейшего беспокойства по сему поводу, тогда как другой, стоит сказать ему хотя бы одно слово, уже впадает в гнев и страшное волнение. Или ещё пара примеров: корова, хотя телёнок не приносит ей никакой практической пользы, ввиду сильнейшей степени заблуждения, [свойственной животным], страшно волнуется по поводу его безопасности, тогда как отважный воин, совершающий своим физическим телом величайшие подвиги, в пылу битвы забывает о страхе смерти вообще, ибо движет им гордость, подавляющая заблуждение по отношению к телу. Так что даже по сугубо мирским понятиям счастье и страдание ничем, кроме меры внутреннего беспокойства, не определяются, ну а что касается уменьшения последнего, то это определяются исключительно степенью сокращения влечения с отвращением и всех охватываемых данными явлениями страстей.
Степень счастья или страдания, [испытываемого живым существом], не находится в прямой зависимости от контакта с внешними объектами: если, как результат влияния страсти, возникает желание обладания тем или иным предметом, и желание сие находит своё удовлетворение в соответствии с мерой этой страсти, то страсть, вызвавшая оное, успокаивается, а вместе с ней исчезает и волнение, что [в миру] и принято называть счастьем; если же желание не находит своего удовлетворения, то страсть, соответственно, растёт, увеличивая и беспокойство, что принято называть страданием. На первый взгляд всё обстоит именно так, и люди полагают, что их счастье и страдание ни с какими иными причинами, помимо чужеродных субстанций, не связано. Но, увы, это заблуждение. Подумайте вот о чём: реальность мирской жизни такова, что стоит только страсти чуточку уменьшиться, как результирующее состояние начинает определяться как счастье, и его-то люди и полагают за благо. Здесь же, [на пути к освобождению], благодаря полному искоренению страстей и их причин обретается высочайшее состояние невозмутимого покоя или, иными словами, вечное счастье; так не оно ли и представляет собой единственное подлинное благо?
Важно также отметить, что индивидуум, достигший больших высот на этом пути, порой может столкнуться с желанием чувственного наслаждения внешними материальными объектами и, в частности, плотскими страстями, с теми или иными желаниями, порождёнными, к примеру, гневом, и всё это, естественно, вызывает определённое беспокойство, т.е. о полноценной, ничем не нарушаемой безмятежности речи здесь не идёт – он покамест не в состоянии поддерживать таковую. Фактически, душа его полна тревог, преследующих его непрерывно. Он может предпринять те или иные внешние усилия по избавлению от поводов для беспокойства, но, во-первых, этим цель не достигается, а во-вторых, если и достигается в силу счастливого стечения обстоятельств, то сию же секунду возникает необходимость в устранении какой-нибудь новой причины страдания. Отсюда вывод: если вы только тем и занимаетесь, что устраняете причины своих тревог [внешними мерами], то оные останутся с вами навечно. Не тлей такое беспокойство в душе человека, разве стал бы он вновь и вновь предаваться чувственным наслаждениям? Более того: природа сансарического бытия такова, что даже небожители классов Индр и Ахаминдр, достигшие своего положения величайшими добродетелями, не знают подлинного покоя ни на миг, и их страдание столь же непрерывно, [как и у нас]. Так что нет счастья в мирском бытии!