Рассказывают также, что Самавасарана была возведена среди базара, но уместно спросить: а каким образом созданная Индрой Самавасарана могла оказаться на базаре? Как столь огромное сооружение могло там разместиться? И почему [Всеведущий] должен располагаться [для проповеди] в таком месте? Разве у Индры не хватило бы сил, чтобы возвести некое подобное базару сооружение, благодаря которому [у слушателей] отпала бы всякая необходимость в такого рода крыше над головой?
Говорят они и о том, что Всеведущий приходил для проповеди в такой-то дом, но ведь прийти с такой целью в дом можно лишь при наличии крайней степени привязанности, чего не бывает даже у монахов, не говоря уже о Всеведущем. Таким образом, в их писаниях обнаруживается множество противоречий. Всеведущий, будучи исполненным совершенного знания и совершенного восприятия и полностью свободным от всякого влечения и отвращения, совершает лишь те действия, которые вызваны созреванием неомрачающих видов кармы, а поскольку он преодолел всякое заблуждение, то все те действия, которые обычно вызваны отклонением активного сознания, стали невозможными. Что же касается дурных видов кармы, то таковые пренебрежительно слабы – настолько слабы, как ни у кого другого, а потому все те действия, которые у обычных людей имеют место как результат созревания дурной кармы, в случае со Всеведущим невозможны вообще.
Таким образом, шветамбары, приписывая Бхагавану черты, свойственные обычным людям, извращают тем самым природу божества.
5.19.6.2 Ложная интерпретация учителя.
Характеристики учителей шветамбары также толкуют превратным образом. В частности, ими утверждается, что монах может владеть некоторым необходимым имуществом, включающим в себя четырнадцать предметов. В связи с этим уместно спросить: монахи, как известно, называются «разорвавшими все оковы», и в момент посвящения в монашество они произносят великий обет отречения от всякого имущества, осуществляемый в дальнейшем девятью способами[265]; так объясните же нам, является ли одежда и прочие из указанных предметов имуществом или нет? Если да, то почему вы продолжаете владеть ими даже после принятия обета отречения, а если нет, то не стоит называть имуществом одежду и всё прочее, чем обычно владеют домохозяева. Получается. что такого определения заслуживают лишь золото и прочие [предметы роскоши].
Возражение оппонента: Подобно тому, как пища принимается ради утоления голода, так и одежда и прочие предметы служат средствами защиты от жары, холода и прочего.
Ответ: Принятие монашества не подразумевает отказа от пищи, оно подразумевает лишь отказ от имущества. Кроме того, собирание подаяния в виде пищи и прочего определяется как стяжательство[266], тогда как хождение [по домам] ради приёма пищи как таковое не определяется. Собирание одежды, вне всякого сомнения, подпадает под определение стяжательства как таковое известно в мире.
Возражение оппонента: Одежда предназначена для поддержки тела, никакого чувства собственности по отношению к ней [монах] не питает, а посему обладание ею и не определяется как стяжательство.
Ответ: Чувство собственности по отношению к внешним объектам исчезает с развитием правильных воззрений, вследствие чего вам придётся признать четвёртую гунастхану как свободную от всякого стяжательства[267], а если чувства собственности не обнаруживается в поведении индивидуума, то почему он должен собирать его? Итак, совершенное нестяжательство достигается лишь в том случае, если индивидуум полностью отрекается от всякого собирания имущества и обладания таковым.
Возражение оппонента: Монах не допускает гнева даже в том случае, если кто-то уносит его одежду, и не продаёт её даже в том случае, когда чувствует голод; нося одежду, он не позволяет себе ни малейшей небрежности; поддерживая стабильность ума, он практикует дхарму и, следовательно, никакого чувства собственности быть не может.
Ответ: Даже если признаки гнева как такового и не проявляются внешне, [такой монах неизбежно] будет чувствовать печаль при утрате тех предметов, обладание которыми он полагает полезным. Не будь у него желания обладать таковыми, зачем бы он стал просить о них? А что же до того, что он не продаёт их, то он не делает этого лишь потому, что, взяв деньги, он тем самым признал бы свою низость. Но ведь на деле-то нет никакой разницы между хранением денег и обладанием одеждой: и то, и другое одинаково желанно людям, одержимым жаждой мирского стяжательства. Да и с точки зрения страха воровства и т.п. разницы между ними нет никакой. К примеру, если человек замёрз и, желая сохранить невозмутимость ума, набросил на себя ватное одеяло и так продолжает практиковать дхарму, назовёте ли вы его нестяжательным? Если всё обстоит именно так, то в чём же разница между религией монахов и религией домохозяев? Человек, которому недостаёт сил для аскетической практики и который, как результат, старается следовать дхарме, обладая имуществом, называется домохозяином; тот же, кто, благодаря достижению чистоты ума не испытывает страха перед трудностями аскетической жизни и не обладает никаким имуществом, называется монахом – такова разница между ними.
Возражение оппонента: А сможет ли он сохранить невозмутимость, претерпевая холод и т.п.?
Ответ: Возбуждение [ума] обусловлено созреванием кармы, вводящей в заблуждение. В случае с монахами, начиная с шестой гунастханы[268] и выше, проявления трёх из четырёх степеней интенсивности страстей не наблюдается: могут иметь место лишь «мерцающие» страсти, однако в данном состоянии не может быть и речи о созревании плодов полностью омрачающей кармы – возможно созревание лишь частично омрачающей, которая не обладает сколь-либо серьёзной силой. К примеру, у человека, обладающего правильными воззрениями, сформировавшимися как результат успокоения и уничтожения кармы[269], может иметь место созревание кармы, вводящей в заблуждение, однако таковая не в состоянии разрушить обладание совершенной религиозной истиной[270], точно так же и «мерцающие» страсти, вызванные к жизни созреванием частично омрачающей кармы, не могут вывести ум [монаха] из равновесия. К сожалению, между умом монаха и простого человека параллели проводить нельзя. Подавляющему большинству людей приходится иметь дело с созреванием плодов полностью омрачающей кармы, тогда как монахам – лишь с частично омрачающей, поэтому то состояние ума, которое характерно для первых, несвойственно для вторых. Те, кто сталкивается с проявлением полностью омрачающих страстей, остаются в состоянии домохозяев, те же, кто имеет дело лишь с частично омрачающими, принимают монашество; ум этих людей не теряет равновесия вследствие влияния холода и [прочих неблагоприятных факторов] и, следовательно, в одежде они не нуждаются.
Возражение оппонента: В джайнских шастрах говорится, что монахи могут владеть четырнадцатью предметами.
Ответ: Так говорится, но только в ваших шастрах, тогда как в дигамбарских этого нет. Согласно последним, обладатель даже одной набедренной повязки, называется шравакой, принявшим одиннадцатую пратиму[271].
Давайте теперь подумаем, какая из двух интерпретаций ложна. Во-первых, ложные толкования могут быть созданы лишь подверженными страстям людьми, которые, несмотря на очевидный факт своей низости, пытаются доказать собственное превосходство. В дигамбарской традиции ни в коем случае не говорится, что обладание одеждой и прочим делает практику религии невозможной: это лишь называется религией домохозяев, тогда как у шветамбаров это считается религией монахов. Но ведь те люди, которые, следуя низшей практике, претендуют на высоту собственного положения, заслуживают определения подверженных страстям. Основываясь на этих измышлениях, мирские мудрецы, продолжающие владеть одеждой и прочим [имуществом], возомнили себя монахами, взращивая тем самым гордость и демонстрируя всем прочим собственное превосходство, а в результате за ними пошли людские массы. Все фальшивые секты возникли именно так. Итак, в свете вышеприведённой аргументации становится абсолютно ясной ложность ваших утверждений о том, что несвободные от страстей и продолжающие владеть одеждой и прочим [имуществом] люди могут называться монахами. Слова эти ложны, и только так их и следует понимать.
Возражение оппонента: Подобно тому, как в дигамбарских шастрах говорится о [допустимости] для монаха владения метлой для удаления насекомых и иным имуществом, так и мы полагаем, что для монаха допустимо владеть четырнадцатью предметами.
Ответ: Допустимым для монаха имуществом называется лишь то, что приносит пользу.[272] Таким образом, если вы полагаете полезным предмет, содействующий избавлению от голода, то вам следует признать полезным обладание всяким имуществом, однако уместно спросить: а какова роль оного в религиозной сфере? Ведь оно – причина греха, а для монаха полезно лишь то, что благотворно для его религиозной практики. Так, книги служат причиной знания, метла – инструментом проявления сострадания, чаша из кокоса – средством поддержания чистоты [тела], поэтому они, вне сомнения, полезны для практики дхармы, но вот такова польза от одежды? Ею владеют лишь для поддержания телесного комфорта.
Если бы монах хранил книги исключительно ради демонстрации собственного величия, метлу – для подметания, а чашу – лишь ради питья воды и смывания грязи, то это действительно было бы ни чем иным, как стяжательством, однако [истинный] монах ничего подобного не делает. Средства, содействующие практике дхармы, не могут быть определены как имущество: такого определения заслуживает лишь то, что способствует чувственным наслаждениям.