Понятия действительно нет (в таком, философском, смысле, как единственной формы мышления, “точки”, замкнутой на себя, “точки”, тождественной всему кругу суждений и умозаключений) ни в теоретическом, ни в художественном мышлении, хотя и по разным причинам. Понятия нет в мышлении, ориентированном вовне на данный объект познания, но нет и в мышлении, ориентированном на осуществление “чуда” эстетического общения. Понятие — это потенция произведения в искусстве и науке (теории или художественного “полотна”), взятая как самоцель, замкнутая на себя, так
и не ставшая ни полотном, ни теорией познания, понятая как особый предмет “познания”, как самоизменение самого “способа” мышления. Точнее — самоизменение всеобщего Разума.
Есть такое понятие в эмпирии мышления? Вы правы, его нет. Оно всегда только может быть. И именно в таком качестве и изучает его философская логика.
Но зато любое мышление, взятое как предмет философской логики (логики обоснования логик, их самообоснования), сразу же, под руками, на глазах, в уме, “сворачивается” в понятие или — какое бы тут слово получше подобрать? — реализуется как понятие, идеализуется, осуществляется, осмысливается как понятие, наконец, “возводится”, “трансдуцируется” в понятие, если снова использовать этот варварский неологизм, в параллель к “индукции”, “дедукции”, “трансдукции” (и в противовес “редукции”).
Но “возведение” в понятие вовсе не выступает только некой технологической процедурой, эвристической, искусственной операцией. Сразу уточню. Я вовсе не отрицаю, что такое “возведение” есть необходимая — и предельная — идеализация. Так ли — в эмпирии — мыслит человек, как я сейчас изобразил? Конечно нет! Он мыслит подсознательно, интуитивно, в психологическом, мотивационном обрамлении, в мускульных, кинестезических движениях, в туманных образах... Только получив результат, оформляет логически (формально-логически, апостериори), приплетая новые интуитивно, внелогически полученные) знания к имеющимся, к доказанным. Говоря вежливее — осуществляет дедукцию. Склеивает новое и старое клеем доказательства, вывода, формализации.
В нашей схеме мы с умыслом, искусственно доводим, возводим, трансдуцируем до логики эту интуитивную работу мысли. Опираясь на идею внутренней речи (прежде всего в понимании Выготского) и соединяя ее с идеей “философского понятия” (Аристотель, Гегель), мы представляем творческую работу мысли, “как если бы” она происходила логически, понятийно, содержательно-логически, диалектически, диалогически...
(Выше мы убедились, что логика Гегеля также попытка “довести” до логической формы, “до ума” интуитивное, подсознательное движение мысли. Правда, в логике Гегеля “как если бы” недостаточно заострялось, логическая ирония почти запрещалась, уходила в нети, творческое мышление напрямик отождествлялось с феноменом самосознания, когда я, индивид, постепенно осознаю (это и есть “образование”) то, что я как общественный, исторически памятливый субъект уже знаю. В таком контексте необходимо снимался радикальный понятийный диалогизм, спор различных логик. Но в этом и состоял логический всеобщий смысл Познающего разума.)
Так что без предельных идеализации в мышлении ничего не поймешь. Но существенно и другое. Все то, что мы делаем “с умыслом”, реальная история мышления осуществляет естественно, необходимо, закономерно. Это идеализация, осуществляемая самой историей (только историческую идеализацию необходимо изобрести, чтобы осознать ее, открыть).
Доведение мысли “до понятия” (до диалога и парадокса понятий) осуществляется как вполне объективный процесс в моменты решающих логических (осознанных теоретически) революций, в точках исторически необходимого превращения логик. В таких точках (вспомним Кузанского или Галилея) практика развернута в определенном направлении (в определенной форме актуализации бытия) до такой степени, до такой полноты реализации, что каждый акт “изменения обстоятельств” оборачивается актом “самоизменения”, изменения самой деятельности (Маркс), изменения собственного образа мышления и воления.
Итак, в философской логике, понятой как логика культуры, все мышление определенной эпохи замыкается на себя, мыслитель стремится реализовать в логике ее способность обосновывать собственные начала, но тем самым осуществляет выход за пределы наличной логики и — в точке понятия — в диалог (противостояние) различных логик, различных предельных определений того, что есть логика. В понятие сворачивается гигантский, многовековой, разветвленный поток мышления, формируется как бы одно мегапонятие. Понятием выступает вся логика эпохи как единое целое; логика обнаруживает свою “двусубъектность”, “импредикабельность”; логика актуализируется как парадокс превращения логик.
“Я” и “другим Я” творческого интеллекта выступают в таком споре Разум и Разум, одна культура мышления, скажем логическая культура античности, и другая культура мышления, скажем логическая культура средневековья или Нового времени. Как это происходит, как это можно понять и логически воспроизвести — предмет особого исследования.
* * *
До сих пор в этом Введении мы реконструировали внутренний диалог мышления Нового времени в форме, “обобщенной” Познающим разумом. Я доводил наукоучение до того предела, на котором оно — возбужденное культурой XX века — “само” начинает переходить в логику культуры. И — что очень существенно — само начинает пониматься как один из диалогов современного разума, одно из перевоплощений целостной логики культуры — логики кануна XXI века. Я продолжал внутреннее движение нововременной
логики (за ее пределы), но не раскрывал собственные потенции (движение во всеобщность) историологических определений культуры. Соответственно были как бы выпущены две линии возможного исследования. Во-первых, не был всерьез осмыслен путь понятия, и прежде всего — логический смысл философского “мегапонятия”. Скорее, мысль все же развивалась в контексте теоретического (а не собственно понятийного) движения. Диалог логик, могущий радикально осуществляться только в форме мегапоиятия (понятия начала логики), остановился у этого порога, доводя до этого порога диалогичность теории5. И соответственно, во-вторых, Собеседниками в таком диалоге Нового времени выступали не Разум и Разум (что требовала бы развитая идея культуры), но “ипостаси” одного нововременного разума (как единственно возможного). Это было обнаружением гетерогенности одной-единственной, нововременной логики. Правда, диалогичность внутри одного разума в конечном счете “обобщенно” (так требовали законы этой логики) воспроизводила диалог Разумов, диалог логик внутри одного изначального понятия. Но “конечный счет” дело очень и очень небезобидное.
“Способности” теоретического интеллекта были “в конечном счете” не только вырождениями и трансформациями “невидимого” классического Разума Нового времени (Семь-Я “теоретика-классика”), но и упрощенными проекциями внутрь классического разума иных логических культур. В таком перерождении (культуры — в “способность”) ни одна из логических культур прошлого не могла развернуться как нечто целое, разветвленное, как особый, замкнутый “на себя”, логический строй. Сталкивались и взаимообосновывали друг друга не разветвленные, бесконечно-возможные, осознавшие себя логики (логические миры, формы Разума), но только их бледные тени; логики сопрягались — так диктовала логика Познания — только в снятом виде, только в форме последовательно включенных “узловых точек”. Это было лишь “наведение” на современное мышление.
В свете проблем XX века такое “наведение” может быть воплощено вопросительно, в форме незавершенной “половины” целостного смысла (смысл: вопросно-ответное единство).
Диалог Поэта—Теоретика—Философа может быть понят, как...
Внимательное соотнесение “Диалогов” Николая Кузанского и Галилео Галилея, с одной стороны, и — современных логических проблем — с другой, наталкивает на мысль...
В своем пределе мышление Познающего разума заставляет предположить, что...
Все эти возможности прогноза я с трудом — но иначе нельзя — прервал отточиями.
Ведь это только введение — историко-философское введение — в логику культуры, в XXI век. Чтобы в логику культуры действительно и свободно можно было войти, необходимо теперь проложить еще некую вертикаль: прийти к этой логике от бытия — от бытия человека в культуре — в канун XXI века.
1 “Теоретик” здесь персонаж достаточно ограниченный — создатель теорий, “отщепленный” от философского гения.
2 “Эллипсис” в поэтике — значимый пропуск, зияние в тексте, в движении киноленты, заполняемой воображением слушателя и зрителя.
3 Впрочем, сами слова “начало эстетическое” или “начало теоретическое” здесь уже теряют свой смысл. В философском мышлении нет таких начал как отдельных, самостоятельных форм освоения мира. Эти слова обозначают только образы тех внутренних потенций, которые напрягают мысль и дают жизнь каждому логическому понятию. Если представить исходные потенции мысли в их предельном расщепленном развитии (развитии в форме противоположностей), как они реализуются в искусстве и в теории, то можно определить их так: “начало эстетическое” и “начало теоретическое”.
4 Анализ “диалогики” Нового времени как логики парадокса развит мной в книге “Кант — Галилей — Кант. Разум Нового времени в парадоксах самообоснования”. См. также: К философской логике парадокса // Вопросы философия. 1988 № 1.
5 Этот пропуск и не будет восполнен во второй части. Скорее, обе части моей книги — лишь введение в собственно философскую логику “мегапонятия” (идеи) культуры.
ВНИМАНИЕ ПЕРЕКЛЮЧАЕТСЯ
Чтобы заполнить те отточия, которыми я прервал свое изложение в первой части (в первом философском введении в XXI век), чтобы вопросы замкнуть на ответы и сформулировать новые вопросы о смысле философской логики культуры, начнем сейчас новое, совсем иное движение к этой логике.