Та или иная историческая эпоха оборачивается особой культурой (то есть таит в себе бесконечные возможности самореализации), только если она обладает собственным пафосом всеобщего. То есть если в этой культуре формируется особенный разум, с особенным смыслом понимания мира. Я уже писал, что в нашей (от Нового времени танцующей) науке и философии есть один, страшно мощный предрассудок. Мы упорно отождествляем разум с “разумом познающим”, нововременным разумом, и мы упорно свинчиваем все иные устремления нашей мысли или к иррациональному мистицизму, или — к рассудочному расчислению “как лучше действовать”. Между тем в современном историческом знании и философском противоборстве достаточно оснований для иного предположения.
Античность имеет (и это делает ее особой культурой) свой разум, свою идею актуализации одной из возможностей бесконечно-возможного бытия. Это — разум, для которого понять бытие отнюдь не означает познать, каково оно есть “само по себе...”4. Для эллинского духа понять мир (и самого себя) означает — всей силой разумения, мышления — определить хаос мира в космос, мысленно “устроить” беспредельное, вместить его в пределы образа, внутренней формы, эйдоса, означает соединить логос и эстезис.
В любой работе греческого ума (в работе ремесленника, создающего орудия, рычаги; в работе “псевдо-Аристотеля”, понимающего закон движения рычага в схематизме круга; в работе подлинного Аристотели, понимающего круговую предельность Вселенной; в работе Софокла или Эсхила, строящих композицию своих трагедий; в платоновской диалектике единого и многого...) существует и действует именно этот пафос разумения: понять означает — понять хаос как космос, ввести беспредельное в замкнутые пределы эйдоса. Но каждое средоточие этой культуры, каждый ее эйдос столь же всеобщ, сколь и неповторим, имеет свой (всеобщий) разум. Этот свой разум, свой эйдос (Платона или Аристотеля, Софокла или Эсхила...) осмыслен, однако, только в общении с иными (всеобщими) разумами этой культуры и — далее — в общении с иными разумами иных культур.
Средние века обладают своим, совершенно особым разумом. Для средневекового человека понять мир означает понять любой предмет, все явления мира, само бесконечное бытие, наконец, жизнь человека как продолжение, претворение, эманацию всеобщего субъекта, означает причастить тленное бытие к иному, высшему, надбытийному смыслу5. Чтоб не забираться в дебри, скажу так: средневековый мастер, чтобы сделать ремесленное орудие, должен понять предмет природы как продолжение своих рук и ума, как средство к некой, вне этого предмета (вне его телесности) существующей, цели. Этот разум, разум этой культуры, не меньше, не выше, не ниже ума античного или нововременного. Это — иной разум, с иной задачей и иными формами актуализации одной из возможностей бесконечно-возможного мира. Актуализации, осуществляемой — опять-таки и реально и идеально — и руками, и умом, и действиями средневекового человека. Средневековый школяр и средневековый схоласт мыслит — в иной сфере, — но точно в таком же духе.
И наконец, познающий разум Нового времени. Об этом я детально говорил в первой части. Для этого разума понять предмет означает понять его, как он есть “сам по себе”, отдельно от человека, даже не просто отдельно, но в бесконечном удалении — как протяженная субстанция Декарта удалена от субстанции мыслящей, очищена от всех субъективных “вложений” и “искажений”.
В этом же схематизме должен быть понят и сам человек — отдельно, внеположено по отношению к исследующему, отстраненному уму (даже и его собственному). И это — не меньший парадокс разума, чем парадоксы античности или средневековья.
Но не буду входить в детали и философские тонкости. Сейчас для меня существенно подчеркнуть:
Общение культур как личностей, способных к бесконечной актуализации, само определение культуры подразумевает — в пределе — общение разных разумов, то есть общение через пропасть полного непонимания и — в насущности — истинного взаимопонимания.
...Индивиды общаются как личности в предположении своей, особенно-всеобщей, разумности. То есть в предположении, что каждый индивид есть — потенциально — целостная, способная бесконечно развивать — себя, культура. — Культура этого разумения (актуализации) всеобщего бытия: бытия мира, бытия людей, собственного бытия, — собственного со-бытия с миром и людьми...
(3) Теперь — одно, почти технологическое, соображение, однако крайне важное, чтобы проникнуть в самую плоть диалога культур и —далее — в феномен самодетерминации. Общение через “произведение”, столь характерное для культуры, означает, во-первых, что субъекты такого общения — автор и читатель — не только соединены, но и отделены друг от друга полотном самого этого произведения; общение это не непосредственно, но — акт воли, разума, углубления в себя. Во-вторых, это означает необходимую двузначность: автор воплощает себя в отщепленный от него сгусток материальной формы; читатель (слушатель, зритель) ничего не производит “во плоти”, он домысливает и “доводит” произведение “до ума” — только в своем воображении, памяти, разуме. И только в таком взаимодополнении произведение — и культура в целом — может существовать.
Игра “воплощений” и — уходящих в глубь сознания — “воображений и преображений” необходима по самому определению культуры. Культура — это общение, в котором — всегда — один из полюсов только мыслим, воображаем. Автор проецирует своим произведением будущего читателя; читатель “вычитывает” в этом произведении прошлого, уже ушедшего из жизни, или ушедшего в другую комнату, — автора...
Но ведь это и означает, что общение “через” произведение, общение в культуре предполагает общение с иным человеком, как с самим собой, предполагает общение с самим собой, как общение с другим человеком, с “Ты”. Внутренний микродиалог есть необходимая составляющая диалогического замысла культуры.
* * *
Думаю, что теперь возможно вернуться к исходному пониманию “первого смысла” культуры в жизни и сознании людей: культура есть общение индивидов как личностей. Этот смысл раскрывается в существенном обращении. Общение индивидов как личностей (культура) есть общение их как реальных (и потенциальных) культур. Общение культур есть общение индивидов как личностей.
Здесь очерчивается такой контур. Отстраняя себя в произведениях культуры6, индивид (“автор”... “читатель”, каждый по-своему...) из-обретает некое свое особое бытие, — сознание, — разум это есть — в произведениях запечатленные — бытие, сознание, разум личности, отделенной от индивида, самобытийно существующей и — неразрывно насущной в сознании и внутренней речи индивида. Так понимаемая личность может жить и развиваться — как личность этого индивида — только в со-бытии “Я” и “Ты”, в их взаимонасущности. “Я” (автор...) живет в сознании и мышлении “Ты” (читателя). “Ты” (читатель) живет в сознании и мышлении “Я” (автора).
С учетом внутренней речи, “Я” и “Ты” (автор и читатель, слушатель) живут в едином — в одном — сознании и мышлении. В общении личностей. Плоть (и — потенция) этого “бытия-общения” и есть произведение культуры.
В движении истории произведение культуры живет и развивается как замкнутая на-себя, завершенная, “вненаходимая” (Бахтин) “форма общения”. Вместе с развитием этой, всегда равной себе, формы развиваются два неразрывных полюса, средоточия этого общения, отделенные, отброшенные друг от друга и столь же сопряженные пло(т)скостью произведения.
Путешествуя в веках, эти произведения втягивают и преобразуют в своих личностных средоточиях целостные, потенциально всеобщие исторические культуры.
Произведения культуры живут диалогом личностей-культур. Но одновременно извечные кристаллические формы общения личностей-культур (то есть произведения) прорастают в живую жизнь и внутреннюю речь индивидов, формируя их реальное, вседневное общение — общение индивидов как личностей, актуализируя возможности свободного (освобожденного от жесткой связи с “условиями среды”...) поступка.
Общение в сфере культуры, общение индивидов как личностей, в горизонте личностного общения означает, что другой человек существует “для меня” (автор произведения — для читателя; читатель, зритель — для автора...) не как объект частных желаний и вожделений, но — в своей полной вненаходимости, цельности, незавершенности, бесконечной отдаленности и предельной насущности. Общение в культуре — это не “обмен информацией”, не “разделение труда”, не “участие в общем деле” или “в общем наслаждении”... Это — со-бытие7 и взаиморазвитие двух (и — многих) совершенно различных миров — различных онтологически, духовно, душевно, телесно...
Но сие и означает: культура есть общение актуальных и (или) потенциальных культур.
Тезис этот предполагает, во-первых, что культура всегда существует в одновременном “пространстве” многих культур, в культуре нет разновременности и “снятия”. Во-вторых, этот тезис предполагает, что время культуры — всегда — настоящее, то сегодня, в котором общаются и диалогизируют все прошлые и будущие культуры. Сейчас это реальное время бытия, со-бытия и общения культур — культура XX века. В-третьих, в этом общении каждая культура реализует себя как культура отдельная, самобытийная, закругленная и неисчерпаемая в своей неповторимости и вечности. Разговор в культуре всегда идет сегодня, но — всегда — через века. В-четвертых, все только что сказанное и обозначает смысл нашего исходного утверждения: общение культур и определение каждой культуры осуществляются как... общение личностей.