Философское размышление предполагает и особое отношение (поведение) в сфере всеобщего: во-первых, само действие здесь совпадает с актом сомнения (гамлетовское торможение мгновенных реакций); во-вторых, это есть действие “отката” своего бытия к точке всеобщего абсолютного начала. В-третьих, это есть бытие в статуте “causa sui”, в акте самодетерминации (в ее различных исторических формах).
И каждый раз сомнение осуществляется в предельной экзистенциальной ситуации: по отношению к предмету религиозной веры. Это — сомнение в мифе (античный разум). Это — сомнение, осуществляемое в форме доказательства бытия Бога (разум средних веков). Это — сомнение в возможности тождества двух определений Бога: Всеобщий и — Субъект (разум Нового времени). Это — сомнение в действительном, уже — наличном, а не возможностном, — бытии Спинозовской Natura naturans (разум современности, сомневающийся в самой иррелигиозной вере в то, что бытие есть).
Религия всегда живет смертью (усталостью) философского разума. Философский разум жив сомнением в предельном предмете религиозного верования и религиозного опыта. Это — так, даже в самой сердцевине высших религиозных систем. Несколькими строками выше я упомянул философское (теологическое) доказательство бытия Бога, которое имеет своей основой неявное сомнение в этом бытии, то есть насущность разумного обоснования. Обосновать веру каждый раз удается, но насущность такого обоснования появляется вновь и вновь.
В культуре XX века борение философского и религиозного отношения к всеобщим началам бытия приобретает предельно напряженный и бытийный характер.
Вернусь к исходному образу культуры. Сейчас мне необходимо подчеркнуть один момент: когда всеобщая деятельность самоустремления (основание нашей линзы) заостряется и фокусируется в гранях культуры, то целостная, самим человеком (здесь — человечеством в его совокупном развитии) отстраненная, предметная самоустремленная (Selbstisch...) деятельность не только все более сгущается, разделяясь на отдельные, сужающиеся грани; она — эта деятельность — из “анонимной” все более становится индивидуальной, авторской, все глубже погружается в хрусталик нашего внутреннего духовного зрения; насущное единство направленности нашей творческой энергии вовне и — одновременно — внутрь, в глубь сознания, становится мучительной, творчески направляемой целью де-ятельности каждого человека, в той мере, в какой он — художник,— философ, — теоретик, — нравственный индивид. В этом — смысл произведений культуры. Необходимая — по исходному определению — самоустремленность всей нашей материальной, орудийной, предметной, духовной деятельности оборачивается — в гранях культуры, в их средоточии — сознательной деятельностью самодетерминации.
3. Вершина (острие) “пирамидальной линзы” культуры.
Это — в наше внутреннее зрение, в наше мышление вживленное —острие культуры есть точечный, сфокусированный акт самодетерминации, самоформирования и самоизменения человеческой судьбы. В наукоучении Нового времени этот акт, понимаемый, впрочем, лишь в контексте познания, определялся как “causa sui” у Спинозы, “монада” — у Лейбница, “первое начало наукоучения” — у Фихте, “единство, тождество идеи и духа” — у Гегеля и т. д. Однако сами эти слова — монада, causa sui, ego cogitans — это слова на языке “наукоучения”. В плане философии (логики) культуры само “наукоучение” и его язык есть лишь одна из сторон, одно из определений всеобщего бытия культуры как феномена самодетерминации индивида.
В точечном акте (начале...) самодетерминации сливаются только что очерченные раздельные грани культуры.
“Пирамида” оборачивается “конусом”.
Это и понятно. Ведь в нашем сознании и мышлении нет отдельных отсеков для искусства или философии... В момент разумения —
когда я вспоминаю, понимаю, создаю некий феномен культуры и самого бытия — мое сознание и мышление сосредоточиваются в нечто единое, целостное, простое, неделимое; в этой “единице” разумения сходятся, “работают” все “грани” моего бытия — в культуре и в повседневной жизни; действует Разум, развитый бытом, бытием, искусством, философией, нравственностью, теорией. В этой встрече и происходит, собственно, решающее противоборство сил детерминации извне и самодетерминации (см. выше).
Но в неделимой точке самодетерминации заключены два противоположно направленных вектора: из этой точки расходятся грани художественного, философского, теоретического... творчества (и понимания); в этой точке (в ее обращении в глубь нашего “Я” — нашего разума) осуществляется преобразование самих начал, посылов разумения, сознания, поступка.
И только в тождестве этих разнонаправленных сил и может быть понят (и может осуществиться) акт самодетерминации. Я сейчас не говорю о том, что в реальной социальной жизни все эти векторы и грани оборачиваются также процессами экономического, технического и т. д. действия на предметы и явления мира, в необходимом деле их использования и потребления. Этот момент и есть дело детерминации “извне” и “из-нутра”... Дальше. —
В этом точечном акте — в обращенном на сознание акте мысли — именно мышление, развитое в феноменах культуры, и оказывается тем бытием, что входит в глубь сознания, определяет по-новому сознание, способно его переопределить (в противовес силам внешней детерминации и импульсам детерминации из подсознательного “нутра”).
Но в этом же акте мое (переопределенное) сознание оказывается импульсом иного мышления... Ср. внутреннюю речь в понимании Л. С. Выготского11. Конечно, понимание мышления как силы, способной переопределить застывшие платформы и векторы нашего сознания (1), понимание сознания — в его интенции сформировать новое мышление (2) требует специального детального анализа (я пытался дать такой анализ в серии докладов “Сознание и мышление”). Здесь детальному анализу не место. Однако сама идея “культуры как феномена самодетерминации” все же нуждается (особенно в этом пункте исследования) в каком-то, пусть пунктирном, разъяснении того смысла, который я вкладываю в определение творческого сознания и самосознания.
Поэтому, прежде чем рассмотреть (в следующем приближении) заключительный акт самодетерминации, — небольшое отступление:
* * *
Сознание (и деятельность) индивида расположены в некоем “пространстве” между двумя границами. Одна граница — “последние вопросы бытия” (в определении М. М. Бахтина), это — детерминация нашего сознания, наших поступков свободой (волей) перерешить свою жизнь, свою судьбу. Такую свободу нам дают идея личности и идея разума (детальнее об этих идеях — ниже).
Другая граница — детерминация нашего сознания внешними силами, физиологией и социальной необходимостью, целесообразностью и обстоятельствами, профессией и характером (его роком). Думается, что каждый человеческий поступок есть феномен встречи в нашей душе и в нашей деятельности двух этих детерминации, напряжен их противостоянием. Больше того, такое противоборство, такая, всегда существующая, свобода выбора, решения — это и есть суть нашего сознания (в широком смысле). Эта перипетия всегда затаена в сознании, хотя мы зачастую стремимся “забыть” грань самодетерминации (= выключить сознание). Спектр сознания континуален. Существуют поступки, более близкие к “нижней части спектра” — к жесткой детерминации “извне”. Есть поступки, совершаемые свободно — в горизонте “последних вопросов”, в напряжении (и катарсисе...) самодетерминации. Но само сопряжение двух детерминации — свободой (воли и разума) и — “силой обстоятельств” — насущно и неизбежно для каждого феномена сознания, для каждого человеческого поступка. Свет сознания гаснет, ослабевает, действия автоматизируются в зоне “обстоятельств”. Свет этот крепнет и возжигается разумом (так формируется сам феномен сознания) в зоне “последних вопросов бытия”. Но в любом случае каждый сиюминутный поступок, совершаемый индивидом (пока индивид сознает этот поступок...) всегда — одновременно, — есть действие вовне, направленное на... (что-то, кого-то...), и — действие внутрь (поступок-рефлексия), поступок, ориентированный “на себя”, на мой духовный мир, на силу “решения последних вопросов бытия”. Каждый поступок ослабляет, усыпляет или — освобождает, сосредоточивает эту силу собственного решения.
Когда я решительно разводил силы “детерминации извне” и силы “самодетерминации”, то я исходил из их абсолютно различного смысла (и — духовно и социально...). Но в реальной жизни человеческого сознания (и действия) эти силы всегда неразрывно, и “дополнительно”, и взаимоисключающе сопряжены (сопряжены — в своем значении). Обращенность “конуса” культуры острием своим в эту живую жизнь сознания и есть обращенность в “солнечное сплетение” двух полюсов нашего душевного спектра, в средоточие душевной перипетии.
То, что я сейчас сказал, относится к “сознанию” в “широком смысле слова”, к его реальной феноменологии. Но в основе моего понимания лежит все же “идея сознания” в некоем предельном сосредоточении. В этом смысле человек сознателен (если “распечатать” этот привычный фразеологизм) лишь в той мере, в какой в его душевной (еще — не духовной...) жизни осуществляются такие определения:
1. Сознание есть “воспроизведение” (скажем пока так — несколько туманно) в нашей душевной жизни, в нашей психике некоего со-бытия. Я уже упоминал, что введенный здесь усложняющий “дефис” (со-бытие,..) необходим по сути дела. Мне важно подчеркнуть, что в со-знании воспроизводятся (и впервые — изобретаются) не какие-то отдельные функции, действия, признаки, свойства некоего внешнего предмета или — другого человека в данный момент, не какие-то отдельные сиюминутные свойства и желания и поступки моего собственного “Я”... Нет, в сознании (в отличие от ощущения, восприятия, эмоции...) я “осознаю” — простите за тавтологию —целостное бытие другого предмета или человека (осознаю, что он (!) есть (!), — именно в его нерастворимом и не поглощаемом моими желаниями или потребностями “ядре”, в его несводимости (эту несводимость я и осознаю...) к его свойствам и качествам; в его определенности как логического “субъекта”, а не атрибута. В его из- и на-вечности. Предмет этот может, конечно, исчезнуть, но смысл его (как единого во всем его бытии — вчера, сегодня, завтра...) остается навсегда. Но это, далее, означает, что в сознании “носитель” свойств и изменений как бы отщепляется от того, что он “носит”, от того, как он действует.