Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 73 из 118)

Иными словами, вместо абстрактной величины полезности, выражаемой с помощью известного «всеобщего эквивалента», наши предпочтения, оценки и решения определяются качественно различными системами ценностей. Новейшие исследования антропологов, сопоставивших влияние просоциальных и эгоистических интересов в различных культурах, продемонстрировали решающее влияние первых, причем это влияние можно было предсказать на основе данных об экономической организации и структуре социального взаимодействия: чем выше был уровень интеграции и поощрения кооперации, тем выраженнее были проявления просоциальности в экспериментах (Henrich et al., 2005 in press). Надо признать, что здесь мы затрагиваем одну из центральных междисциплинарных проблем когнитивной науки. Совмещение чисто функционалистски, то есть, в конце концов, прагматически ориентированных концепций психологии, лингвистики и нейрофизиологии с аксеологическими (то есть буквально задающими «ось», общее направление), ценностно ориентированными концепциями этики, теории права и моральной философии не всегда проходит гладко. Более того, для многих представителей последней группы дисциплин знания — даже имеющие априорный характер (подобный катего-

260

рическому императиву Канта (см. 1.1.3 и 9.4.3) — не являются основой морали⁵¹.

Одновременно, в связи с упоминанием ценностной основы решений, возникает два новых вопроса. Первый заключается в том, насколько сами моральные суждения могут быть результатом применения эвристик, чреватых возникновением не просто перцептивных или когнитивных, а, так сказать, «нравственных иллюзий»? Второй вопрос связан с личностным аспектом принятия решений. Остановимся вначале на первом из этих вопросов. В последнее время он стал предметом экспериментальных исследований. Главная методическая трудность состоит в отсутствии очевидной основы измерения степени «правильности» или «ошибочности» решений, подобной ошибкам в оценке физических параметров объектов при перцептивных иллюзиях или искажениям фактических знаний, с изучением которых первоначально имел дело подход Канемана и Тверски. Тем не менее в последнее время, похоже, удалось выделить ряд интуитивных эвристик, влияющих на решение моральных, политических и юридических проблем (Slovic et al., 2002; Sunstein, 2005 in press)⁵².

Особенностью решений здесь часто является использование относительно простых, связанных с эмоциями принципов. Руководствуясь такими принципами, мы выдвигаем неограниченные требования в условиях ограниченности ресурсов. Так, поскольку сознательно причинять вред другим людям плохо, всякая компания, которая ограничивает инвестиции в безопасность своих продуктов (пусть они и осуществляются на беспрецедентно высоком уровне), оценивается общественностью отрицательно. Особенно плохо, когда в вопросах морали начинают фигурировать деньги. Поэтому, например, широкая общественность считает аморальной идею торговли лицензиями на загрязнение окружающей среды, как это предусмотрено так называемым Киотеким протоколом. Отвратительно, когда нам во вред используется наше доверие, скажем, вред причиняется инструментами, продаваемыми (!) в качестве средств повышения уровня безопасности и защиты. Здесь явно нарушается принцип социального договора, уже упоминавшийся в одном, из предыдущих разделов данной главы (см. 8.2.3). Подобный обман доверия имеет место, когда причиной смерти в автокатастрофе становятся подушки

⁵¹ В литературе по теории этических концепций и философии морали иногда проводится различение между «когнитивизмом» и «нонкогнитивизмом». Признаком «когни-тивизма» служит трактовка нравственных норм как логических суждений, объективно являющихся либо истинными, либо ложными (Максимов, 2003). «Когнитивизм» мета-этики затрагивает, таким образом, лишь раннюю версию когнитивной науки, когда в ней доминировал символьный подход с типичной для него логико-пропозициональной трактовкой знаний (см. 2.3.2 и 9.4.1).

³² Термин «эвристики» в контексте анализа истоков нравственного поведения впер
вые применил немецкий гештальтпеихолог Карл Дункер (Dunker, 1939). В этом же кон
тексте в последнее время анализируются базовые матафоры языка, задающие семантику
понятий «мораль» и «нравственность» (Lakoff, 2005). 261

262

безопасности. В своих оценках таких фактов люди склонны игнорировать почти десятикратное общее улучшение безопасности, связанное с использованием этих средств. Точно так же многие родители озабочены скорее маловероятным побочным риском от прививок, чем риском от значительно более серьезных заболеваний, против которых эти прививки предназначены.

Другая группа моральных эвристик влияет на выбор наказания в юридической практике. Надо сказать, что в этой области видную роль играет принцип сходного случая, то есть по сути дела эвристика зна-комости, а значит, стоящие за ней классические эвристики репрезентативности и доступности. Согласно эвристике возмущения, предлагаемое наказание (то есть, по сути дела, возмездие) оказывается пропорциональным степени эмоционального возмущения, которое вызвало в нас то или иное деяние. В результате подобного, очень понятного подхода отступают на задний план и часто игнорируются контекст и последствия наказания. Пусть две фармацевтические компании должны быть наказаны за вредные для здоровья пациентов побочные эффекты от приема их лекарств. Как показывают эксперименты, предлагаемые наказания не зависят от информации о том, что предполагает делать руководство компаний после вынесения приговора — прекратить выпуск в принципе очень важного медикамента или же усилить исследования, направленные на устранение побочных эффектов. В серии других экспериментов было также показано, что предлагаемые наказания не зависят от сообщаемой вероятности раскрытия того или иного преступления. При этом игнорируется, что суммарная профилактическая эффективность наказания связана и с тем, насколько такое наказание неотвратимо.

Особенно сложными и противоречивыми оказываются моральные дилеммы, относящиеся к вопросам жизни и смерти. В попытках их разрешения, несомненно, присутствует древняя моральная эвристика, согласно которой человек не должен думать и действовать, как если бы он был Богом («Бог дал, Boi и взял»). Мы с относительным доверием относимся к естественному порядку вещей и поэтому предпочитаем не вмешиваться в него, то есть скорее воздерживаемся от каких-либо действий в случае сомнений экзистенциального порядка. С этим обстоятельством может быть связана часть трудностей, на которые наталкивается внедрение новых биотехнологий, таких как методы генной инженерии, и в частности клонирование. На другом полюсе актуальных общественных дискуссий находится проблема допустимости смертной казни. Согласно некоторым новым исследованиям, существование высшей меры наказания, по-видимому, имеет сдерживающий эффект (утверждается, чТо в статистическом отношении одно такое наказание может предотвращать до 18 убийств — см. Dezhbakhsh, Rubin & Shephard, 2003). Не является ли тогда отсутствие законодательной инициативы, морально и религиозно обоснованное бездействие, своего рода нравственной иллюзией, на деле ведущей к гибели невинных людей? На этот вопрос трудно дать однозначный ответ, если не иметь ясного представления о возможности судебных ошибок и злоупотреблений.

Говоря об аксеологических основах проблемы принятия решений, необходимо также отметить связанные с ними выраженные индивидуальные различия. С этой точки зрения, нельзя не признать, что большинство рассмотренных выше психологических исследований принятия решений довольно односторонни и обычно не выявляют того фундаментального обстоятельства, что решения, которые мы принимаем, в наиболее яркой форме характеризуют нашу личность. В последние годы получены данные, свидетельствующие о том, что изменение политических, религиозных и социальных ценностей, означающее радикальное изменение личности пациента, наблюдается прежде всего при поражениях правых префронтальных и орбитофронтальных отделов коры (Milleret al., 2001). Эти аспекты принятия решений начинают интенсивно исследоваться сегодня в рамках нового интердисциплинарного подхода, получившего название нейроэкономика⁵³. Но сам вопрос, конечно, выходит далеко за рамки нейрокогнитивных исследований. Так, согласно Аристотелю, «некоторое лицо имеет характер, если обнаруживает в своих речах и поступках какой-то определенный выбор» («Поэтика»).

Спектр возможных вариаций этого вопроса иллюстрирует история мировой культуры. В популярной литературе по психологии и культурологии широко известна гипотеза Б. Снелла и Дж. Джейнса, согласно которой рефлексивное (автоноэтическое — см. 4.4.3) сознание впервые возникло в Древней Греции в конце так называемых Темных веков, на рубеже II и I тысячелетий до нашей эры. Герои древнейших эпосов не принимали решения, механически следуя в своем поведении социальным предписаниям. Одним из примеров этого может быть Агамемнон в «Илиаде», который делает не то, что он хочет или считает необходимым делать, а то, что ему приказывают боги. Другой герой Гомера, Одиссей, , напротив, представляется нам вполне живой личностью с мышлением, в принципе, современного нам типа. Он не только пытается понять ситуацию, но и принимает самостоятельные решения, демонстрируя незаурядные хитрость и волю в их реализации. Это отчетливо видно в архе-типическом для психологических механизмов произвольного действия эпизоде, когда Одиссей, предвосхищая влияние пения сирен, просит попутчиков привязать его к мачте, а им затыкает уши воском.