Когнитивная наука Основы психологии познания том 2 Величковский Б М (стр. 91 из 118)
27 Чтобы убедиться в ошибочности первого впечатления от такого психологического аттракциона, как комната Эймса, достаточно просто открыть второй глаз. Напомним, что комната Эймса представляет собой модель комнаты, стены и потолок которой расположены под углом, отличным от 90°. В результате этого размеры находящихся внутри пред-322 метов и людей могут казаться искаженными.1
Рис. 9.4. Вариант фигуры итальянского гештальтпсихолога Гаэтано Каниззы с когнитивным контуром — границами воспринимаемого в центральной части рисунка белого треугольника.
Философскую концепцию, в рамках которой возник экологический подход, «неогибсонианцы» называют прямым реализмом. Он отличается от картезианского дуализма и от восходящего к Канту критического реализма. Последний также предполагает существование двух реальностей — физической («вещи в себе», или «ноумена») и психической (явления, или «феномена»), но допускает возможность создания научных методов изучения их отношений (см. 1.1.3 и 1.3.2). Отличие прямого реализма от этих концепций состоит в особой разновидности материализма, выражающейся в переносе центра исследований с внутренних состояний сознания, а равно обеспечивающих их нейрофизиологических процессов, на описание биофизической среды. Эта версия материализма, очевидно, отличается и от нейрокогнитивных концепций, тяготеющих к теории идентичности (см. 9.1.3). Дело в том, что на долю нейрофизиологических процессов в прямом реализме остается сравнительно немного, они должны быть лишь постоянно настроены («в резонанс») на поиск и выделение информативных характеристик среды. Как резюмировал недавно данную позицию Р. Шепард, «в конечном счете, все это — отражение реальности».
Нельзя не отметить некоторого сходства содержания и риторики прямого реализма с марксистской теорией отражения, особенно в ее ленинской интерпретации. Характеризуя в начале 20-го века развитие науки, В.И. Ленин писал, что она «идет к единственно верному методу и единственно верной философии не прямо, а зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей "конечной цели", а приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже задом» (Ленин, 1959—1969, т. 18, с. 332). В теории отражения нет жесткого противопоставления «явления» и «вещи в себе», поскольку считается, что их различия преодолеваются в ходе практического взаимодействия человека с предметным миром:
323
«Человек не мог бы биологически приспособиться к среде, если бы его ощущения не давали ему объективно-правильного представления о ней» (там же, с. 185). Понятие «репрезентация», в принципе, оставляет возможность совершенно условных отношений между предметом и его восприятием, особенно когда репрезентациям дается символьное истолкование (см. 2.2.1). Критикуя философские взгляды Беркли и Гельмгольца, Ленин (как впоследствии и Гибсон) отмечал: «Если ощущения не суть образы вещей, а только знаки и символы, не имеющие "никакого сходства" с ними, то... подвергается некоторому сомнению существование внешних предметов, ибо знаки и символы вполне возможны по отношению к мнимым предметам, и всякий знает примеры таких знаков или символов» (там же, с. 247).
Это краткое изложение философского подтекста экологического подхода показывает, что как в критике традиционных теорий восприятия, так и в позитивной исследовательской он противостоит методологическому солипсизму (см. 1.1.2 и 9.2.1). Не случайно работы Гибсона, а заодно и Выготского стали мишенью критики со стороны Фодора и Пылишина (Fodor, 1972; Fodor & Pylyshyn, 1981). Разумеется, попытка прорыва картезианско-локковской традиции совершена экологическим подходом на очень узком участке. Речь идет скорее о биологической перспективе исследований, в рамках которой мир сводится к рельефу поверхностей или к «экологической нише». Активность человека, как подчеркивается в теории деятельности (см. 1.4.3), разворачивается в очеловеченном мире, в преобразованной деятельностью поколений природе. Опираясь на эту теорию немецкий методолог науки, основатель полуфилософской «критической психологии» Клаус Хольцкамп ввел в 1970-е годы понятие «предметное значение» (gegenständliche Bedeutung). При этом он имел в виду предметный pendant опыта практической деятельности, который в принципе более богат, чем система словесных категорий. «В отличие от символических значений предметное значение не содержит указания на нечто третье, подразумеваемое: предметное значение — это значение, непосредственно включенное в жизнедеятельность человека» (Holzkamp, 1973, S. 25).
Широкий отклик на работы Гибсона и его последователей лишний раз доказывает, что кризис когнитивной психологии, разразившийся в 1980-е годы, имел методологические основания. Поэтому он не мог быть преодолен с помощью простого количественного накопления фактов. Экологический подход подчеркнул, что структура процессов психического отражения не может быть полностью произвольна, как это, вне всякого сомнения, имеет место в пропозициональных синтаксических и семантических теориях. Чувственный образ обеспечивает субъекта информацией о реальном положении дел в мире и правильно отражает релевантные аспекты ситуации. Хотя подобное утверждение в его философской всеобщности оставляет открытым множество вопросов и, как мы покажем в следующем подразделе, само верно лишь отчасти, нельзя не видеть заслуги Гибсона в попытке преодолеть постулат об изо-324 лированном от мира субъекте познания. Конкретным способом перехода
«трансцендентального барьера», отделяющего левую и правую части схемы критического реализма (см. 1.3.2), для него является действие.
9.3.2 Исследования ситуативного действия
Исследования действия в когнитивной науке в основном распадаются на два направления. В рамках первого речь идет о философском анализе интенционалъности как фактора, превращающего простое движение в действие (см. 1.2.3). При этом могут обсуждаться разные виды интенций, такие как (скорее рациональные) намерения и (скорее эмоциональные) желания, а также анализироваться неоднозначные ситуации, когда цель действия достигнута, но произошло это чисто случайно, отличным от сознательной интенции образом («хотел разбудить соседа и в поисках выключателя случайно уронил настольную лампу, чем и разбудил соседа»). Второе направление связано с анализом выполнения произвольных действий в экспериментах хронометрического типа. Как мы отмечали, в последнее время эти исследования выявили определенное запаздывание момента принятия решения о выполнении действия по отношению к процессам его нейрофизиологической подготовки, поставив, тем самым, под сомнение традиционные психологические объяснения причин действия (проблема свободы воли — см. 4.4.3 и 9.1.3). В экологическом подходе побудительные причины действия вынесены вовне28. Такими причинами считаются свойства окружения, предоставляющие организму возможности для осуществления тех или иных действий. Словосочетание «предоставляемые окружением возможности действия» — не совсем элегантный перевод одного из центральных для Гибсона и его последователей понятия «affordances». Это понятие, в свою очередь, является переводом гештальтистского понятия «Aufforderungen» («требования»), которое широко использовалось Верт-хаймером и учителем Гибсона Коффкой для описания «требовательных характеристик вещей» (в 1920-е годы близкие идеи развивали и другие авторы, в частности, Курт Левин, который использовал в сходном контексте термин «валентность» — см. 4.4.1). Как подчеркивает Гибсон: «Локомоции и манипуляции не запускаются... внутренней командой, а управляются. Они ограничиваются, ведутся, направляются... восприятием себя в мире. Управление осуществляется в системе животное—окружение» (Gibson, 1979, р. 225).
28 Здесь вновь просматривается сходство экологического подхода с концепциями, возникшими под влиянием марксистской теории отражения. Так, в психологической тео
рии деятельности А.Н. Леонтьева (см. 1.4.3) мотивы деятельности вынесены во внешний
мир — они имеют «предметный характер». Деятельность перестает быть просто неспеци
фическим беспокойством, если она может «опредметиться», «найти предмет своей по-
требности» и т.д. 325
Действенный характер имеет уже гибсонианское понятие перцептивной системы. Так, зрительная перцептивная система описывается им как иерархия внешнедвигательных активностей: подвижные глаза, подвижные глаза в подвижной голове, подвижные глаза в подвижной голове в подвижном теле. Добавление каждого уровня делает возможным новый класс движений, ведущих к более сложным трансформациям оптического потока и, соответственно, к выделению инвариант более высокого порядка. В своих работах Гибсон даже сравнивает глаз со щупа-лом, используя классический сеченовский образ29. Наряду со зрением в обследовании окружения участвуют и другие перцептивные системы. Однако зрение является самой важной перцептивной системой. «Запахи специфичны для летучих субстанций, звук специфичен для событий, но зрительная информация в оптическом потоке наиболее специфична из них и содержит все виды структурных инвариант для восприятия возможностей действия, предоставляемых окружением. Воспринимать некоторый предмет — означает также воспринимать, как приблизиться к нему и что с ним можно сделать» (Gibson, 1979, р. 226).
Интересным следствием из этого последнего утверждения является описание перцептивного образа как инварианты действенных трансформаций с репрезентированными в нем объектами (см. 3.4.1). Включенность активности особенно заметна в случае восприятия произведений изобразительного искусства или, в простейшем случае, изображений на плоскости. Известно, что пассивное рассматривание картины из идеального, с точки зрения линейной перспективы, положения не облегчает, а затрудняет оценку пространственных отношений изображенных предметов (Pirenne, 1970). Эти отношения лучше оцениваются при подвижности наблюдателя, либо, если возможность движения ограничена, из геометрически неидеальной позиции, когда идеальную позицию можно сравнительно легко реконструировать мысленно. Такому перебору точек зрения объективно способствует множественность перспектив, обычно присутствующих в картине (см. 3.1.1). В последние годы получена целая серия результатов, свидетельствующая о перцептивном расширении перспективы любой изображенной на плоскости сцены при ее последующем воспроизведении, как если бы мы осматривали сцену с разных сторон (Intraub, 1999). Особенно яркие иллюстрации идеи трансформационных инвариант при восприятии изображений могут быть найдены в рисунках Пабло Пикассо, сочетающих резко различные геометрические ракурсы изображаемых фигур (рис. 9.5).