2. Изучение когнитивно-оценочных аспектов внутригрупповой активности, где за показатель сплоченности берется степень согласования (сходства) различных по характеру представлений, ориентации или интересов членов группы. Чем выше мера подобного сходства, тем выше уровень сплочения группы. (Донцов ссылался, в частности, на другой, чем Шпалинского, вариант изучения ценностно-ориентационного единства Р.С.Вейсманом, который выявлял его по мере единообразия в выборе личностных качеств).
3. Изучение условий оптимальности группового взаимодействия, нацеленного на решение стоящих перед группой задач. Донцов отнес к этому направлению работы Обозова, выявившего степень подобия точностных и скоростных характеристик испытуемых, связанных с успешностью деятельности.
Резюмирую представленность этих аспектов в концепции Петровского, Донцов отметил, что она является многоуровневой. Первый поверхностный уровень образуется межличностными эмоционально-контактными отношениями, не опосредованными содержательной стороной совместной деятельности, второй— опосредован ценностными характеристиками коллективной деятельности, являющимися показателями уровня развития самой группы и, наконец, третий—ядерный слой образуется связями и отношениями “ответственной зависимости” (которые, заметим, были выделены еще Макаренко), т. е. совокупностью групповых характеристик, определяемых конкретной целенаправленной деятельностью. А состояние сплоченности может быть свойственно каждому из указанных слоев. Он отметил, что данные полученные Шпалинским, Ю.Л.Неймером, а также Будаси и Вайсманом относятся к характеристикам второго слоя.
Для характеристики третьего слоя, по мнению Донцова, необходимо понимание предметного (по А.Н.Леонтьеву) характера деятельности, поскольку учет целеполагания не исчерпывает предметности социальной деятельности. По мнению Донцова, предметность выступает основой социально-психологической интеграции коллектива, а ценностные характеристики предметности совместной деятельности обусловливают включенность данной социальной группы в систему общественных отношений. Для проверки такого суждения Донцовым был использован методический прием, который состоял в выявлении мотивационного ядра выбора (отражающего позицию учителей в отношении учеников как объектов воспитания и коллег как членов профессиональной группы) и сводился в варианте А к характеристике учителем школьников, а в варианте Б—к характеристике учителем учителей. Оказалось, что согласованность реальных оценок учащихся выше, чем согласованность представлений об идеальном облике ученика, а в случае Б была получена обратная зависимость. Дальнейшая дискуссия между Донцевым и Петровским касалась интерпретации этих данных в свете критерия предметности деятельности и его специфичности для тех или иных профессиональных отношений [22, с. 67-72].
Существенным развитием стратометрической концепции Петровского Донцовым явилось указание на интегративнность групповых процессов в силу их включенности в общественные отношения. Таким образом, Донцов предложил иной, идущий от интерпретации конкретной модели подход к пониманию общественных отношений.
Следует заметить, что все направление исследований Петровского непосредственно переходило от изучения детских и студенческих коллективов к трудовым, без учета принципиальной разницы между ними, которая и была выявлена в последующем ходе развития теории коллективов в отечественной социальной психологии и определенного способа интерпретации общественных отношений, лежащих в их основе.
Как резюмирует сам Петровский, значение его концепции для отечественной психологии заключалось в распространении принципа деятельности, образующего центральное звено марксисткого общепсихологического понимания человека, на область социальной психологии коллектива. Андреева определяет теорию деятельностного опоспредования межличностных отношений как молодую.
Можно сказать, что эта концепция явилась выражением, в свою очередь, этапа молодости и самой отечественной социальной психологии. Вместе с тем, оценивая ее историческое значение с сегодняшних позиций, отметим, что без построения такой модельной теории, идущей от концепта к модельного же типа экспериментам, по характеру приближающимся к американским образцам разнообразных вариаций групповых отношений, было бы невозможно перейти к изучению полидетерминированности и противоречий развития и динамики реальных коллективов и построению их типологии, отвечающей принципам реализации общественных отношений. Деятельностное опосредование эмпирически в основном было конкретизировано через ценности, что было свойственно эпохе сохраняющегося социального оптимизма, который уже шел на спад, судя по исследованиям удовлетворенности—неудовлеторенности в реальном производстве. Иными словами, в самой конкретике подхода Петровского в сравнении с прекрасно проанализированными им западноевропейскими и американскими работами, реализовались лучшие ценностные—и в этом смысле идеальные характеристики нашего общества, воплощенные в коллективизме. Он—в известном смысле так же, как (в основном) и ленинградские психологи,—выбрал в качестве объекта исследования идеальную модель, оставив в стороне реальные трудовые и производственные коллективы. Однако, как покажет наш дальнейший анализ, из концепции Петровского можно было бы вывести далеко идущую гипотезу: а мог ли существовать подлинный коллективизм в системе социальных и прежде всего производственных (а не профессиональных) отношений или же он существовал только там, где держался на энтузиазме людей, на их ценностях, пласт которых и вобрал в свое определение коллектива Петровский?.
Концепция Петровского оказалась также интересной тем, что она представила социально-психологический способ реализации деятельностного подхода и один вариант связи общения и деятельности (если иметь в виду идею Андреевой о разных способах их связи). Общение и деятельность оказались рассмотренными не в виде теоретически допустимых вариантов их связи, а в конкретном времени-пространстве коллектива.
Период 60-70-ых годов, как было отмечено, начинается дискуссиями о предмете социальной психологии и может быть определен как завершающий эти дискуссии: дискуссии прекращаются, уступая место исследованиям этого предмета. В середине 70-ых годов Шорохова как методолог социальной психологии суммирует, классифицирует точки зрения на ее предмет, которые к тому времени устоялись. Первая точка зрения, считает она, рассматривает в качестве центральной проблемы социальной психологии личность, взаимоотношение личности и коллектива, социально-историческую типологию людей, общение.
Вторая точка зрения берет в качестве основного предмета массовидные явления психики, коллективную психологию, психологию классов, наций и иных устойчивых общностей.
Представители третьей точки зрения считают, что социальная психология это наука и о групповой, массовой психологии и об особенностях поведения личности в группе [114]. Из этой классификации очевидно, -что все три точки зрения—в основном—взаимодополнительны. Она дает характеристику места социальной психологии в системе наук, различие взглядов на этот ее статус и, наконец, триединый путь развития, состоявший в развитии теории, расширении конкретных эмпирических исследовании и создании центров. Последний также завершается к концу 70-ых.
В качестве некоторого четвертого “русла” может быть названо зарождение в социальной психологии направления политической психологии (Ю.А.Шерковин [115], С.К.Рощин), критического анализа западно-европейской и американской психологии (П.Н.Шихирев и др.), а также все развивающейся проблематики психологии и социальной психологии управления (Рубахин, Ломов, Журавлев и др.). Это четвертое “русло” позволяет выявить возникновение тенденции к дифференциации социальной психологии. Эта дифференциация была имплицитно заложена в различии взглядов на сам предмет, разнообразии организационных психологических центров (Москва, Ленинград, Минск, Курск и т. д.), в различии предметов исследования.
Как отмечалось, социальная психология вследствие длительного периода ее запрета не испытала столь сильного идеологического влияния как проблемы общей психологии и психологии личности. Однако именно в области социально-психологического исследования личности это влияние проявилось достаточно четко, в силу чего разработка проблем социальной психологии личности не может не рассматриваться в этом социально-историческом контексте. В 1973 г. вышла в свет книга Г.Л.Смирнова “Советский человек” [90], которая стала, с одной стороны, своеобразным идеологическим программным документом для ученых, работающих в данной области, с другой—предложила такой взгляд на личности, который отвечал коммунистической, партийной трактовке этики и морали. Мораль рассматривалась как составляющая идеологических отношений и в этом качестве проецировалась на определение личности.
Первой попыткой немного отойти от такой трактовки была вышедшая год спустя книга Архангельского “Социально-этические проблемы теории личности” [7], в которой появляются категории субъекта нравственных отношений и представление не только о моральных обязанностях, но и правах, что явилось косвенной характеристикой такого субъекта, а нравственность трактовалась не только как особенность сознания, но и деятельности.
Значительной данью нравственно-этическому подходу к личности со стороны социологов было включение Ядовым ценностей в качестве высшего уровня в его диспозиционную теорию личности. Однако сближению этической и личностной проблематики препятствовала существовавшая в общественном сознании социологизация и идеологизация морали как формы общественного сознания, несмотря на то, что ряд глубочайших принципов субъектного подхода к этическим проблемам был высказан в вышедшей к тому времени работе Рубинштейна “Человек и мир” [86] и Дробницкого “Понятие морали” [25].