Психологической структуре задачи большое внимание уделялось в цикле исследований Д.Н.Завалишиной [44]. Она считает, что наиболее общие психологические характеристики задачи яснее всего выступают при сопоставлении задачи с проблемной ситуацией. Основное условие превращения для субъекта задачи из проблемной ситуации в психологический факт его сознания состоит в том, что она должна быть принята им. Принятая субъектом задача не станет для него субъективной психологической проблемой, если поставленный в ней вопрос требует лишь простой актуализации имеющихся у субъекта знаний. Потребность решить задачу должна сочетаться с невозможностью для субъекта это сделать имеющимися у него средствами. Иначе говоря, необходимым условием возникновения проблемности является объективное противоречие между возможностями субъекта и требованием задачи. Противоречие проявляется не только в отсутствии у решающего субъекта определенного знания, но и в несформированности или недостаточной сформированности определенных психологических механизмов.
Завалишина называет это противоречие между возможностями субъекта, внутренними условиями психической деятельности и требованиями задачи имплицитным противоречием (в смысле неявности, скрытости его для субъекта). Это объективное противоречие выступает для субъекта как состояние незнания или неумения, содержательно фиксируемое в неизвестном искомом задачи. Конкретно это состояние переживается субъектом как противоречие между условиями и требованиями задачи, как невозможность непосредственно перейти от условий к требуемому результату. Такое противоречие называется эксплицитным противоречием в смысле его очевидности для субъекта. Способ организации структуры задачи обусловлен также теоретическими представлениями экспериментатора о природе мышления. К ним относятся, например, общепринятые средства описания условий и требований задачи, а также представления о “языках” мышления—наглядно-образном и словесно-понятийном.
Таким образом, в психологической структуре задачи, в содержании и форме ее компонентов, соотношениях между ними, характере и мере имплицитной и эксплицитной противоречивости представлены как объективные особенности конкретной сферы познания и деятельности, так и теоретические представления экспериментатора о психологических механизмах функционирования и развития мышления [44].
Эксперименты российских психологов показали, что и проблемные ситуации, и задачи наряду с осознаваемыми и вербализуемыми компонентами содержат немало и неосознаваемых.
Один из интересных подходов к взаимоотношению осознанного и неосознанного в мышлении представлен в работах Я.А.Пономарева. В качестве исходной точки для исследования он взял факт неоднородности любого предметного действия: в результате успешного (целенаправленного) действия получается результат, соответствующий предварительно поставленной цели (прямой продукт действия), и результат, который не был предусмотрен в сознательной цели, т. е. является по отношению к ней побочным (побочный продукт действия). Проблему осознанного и неосознанного Пономарев конкретизировал в проблему взаимоотношения прямого (осознаваемого) и побочного (неосознаваемого) продуктов действия. Побочный продукт действия также отражается субъектом, это отражение может участвовать в последующей регуляции действий, но оно не представлено в вербализованной форме, в форме сознания. Побочный продукт “складывается под влиянием тех конкретных свойств вещей и явлений, которые включены в действие, но не существенны с точки зрения его цели” [90, с. 149].
В опытах Я.А.Пономарева использовалась, в частности, задача “Четыре точки”: необходимо провести через четыре точки три прямые линии, не отрывая карандаша от бумаги, так, чтобы карандаш возвратился в исходную точку. В специально подобранной наводящей задаче (игра в “Хальму”) испытуемый, решая ее, “прокладывал рукой маршрут, совпадающий с чертежом решения задачи “четыре точки”, иными словами путь движения его руки точно соответствовал графическому выражению решения этой задачи (там же, с. 153). Однако такая подсказка оставалась на уровне побочного продукта действия и не обязательно помогала решить основную задачу. Автором было показано, что перевод побочного продукта действия на положение прямого оказывается возможным в том случае, когда “подсказка” предваряется основной задачей. Однако и в этих условиях далеко не всегда. Были выявлены факторы, способствующие этому переводу: простота стимульной задачи; простота выявляющей задачи; малая автоматизированность способа действия, которым выполняется подсказка; обобщенность способа, в который преобразуется побочный продукт; незначительная опредмеченность потребностей субъекта в прямых продуктах действия.
Другой интересный факт о соотношении осознаваемых и неосознаваемых компонентов мышления был получен О.К.Тихомировым [109], изучавшим формирование операциональных смыслов во время решения испытуемыми шахматных задач. Операциональный смысл элемента задачи он определил как форму отражения тех его функций, которые выявились при обследовании. Это отражение, как и порождающая его исследовательская активность, являются обычно неосознанными, т. е. операциональный смысл в большинстве случаев не вербализуется. Однако невербализованные операциональные смыслы развиваются, поскольку в ходе обследования элементы вовлекаются во все новые связи с другими элементами ситуации, и как результат этого происходит вербализация некоторых ключевых элементов. Делается важный вывод: вербализованные продукты, в частности цели, возникают в результате развития невербализованных операциональных смыслов.
Эксперименты Тихомирова, его учеников и последователей велись в направлении детального анализа мотивационных, функциональных и операционных компонентов разных видов мыслительной деятельности. Многочисленные экспериментальные исследования показали, что вслед за процессами обследования, в ходе которых в деятельность широко вовлекается новое предметное содержание и формируется принцип решения, происходит фиксация зоны поиска, уменьшение ее объема, резко сокращается число устанавливаемых взаимодействий между элементами. В этих условиях происходит конкретизация сформированной цели, оценка и выбор конкретных средств ее достижения. Процесс целеобразования совершается здесь как целостный процесс, включающий образование общих и конкретных целей как последовательных фаз. т. е. образуется, по существу, целостная структура целей, состоящая из общих и конкретных целей.
Формирование целей тесно связано с выдвижением гипотез, относящихся к различным этапам решения задачи. Как показали эксперименты, гипотезы эти являются неравноценными по своему значению. Одни из них рассматриваются как более вероятные, а другие—как менее вероятные. Оказалось, что объективным индикатором такой характеристики гипотез является частота проигрывания в зрительном плане предусматриваемых испытуемым изменений ситуации. Например, иногда максимальное число проигрываний связано с действием противника, представляющим наибольшую опасность. Проигрывания, в свою очередь, связаны почти со всей последующей деятельностью по решению задачи и с теми элементами, которые явились ее объектами. Как показали исследования, формулирующиеся гипотезы о предстоящих изменениях ситуации составляют важнейший механизм, функционирование которого осуществляет регуляцию степени развернутости поискового процесса в целом: при совпадении очередного изменения ситуации с гипотезой об этом изменении поиск сильно сокращается, а при несовпадении—развертывается.
Роль гипотез в структуре мыслительного поиска была подвергнута тщательному изучению в работе Э.Д.Телегиной [107]. Она показала, что в структуре мыслительного поиска в качестве основных компонентов отмечается формулирование плана действий, называние возможного в данной ситуации способа ее изменения, преобразования в соответствии с целью задачи. Эти преобразования являются пробами решения, и одно их них принимается впоследствии как решение задачи. Такие предполагаемые способы преобразования ситуации, формируемые испытуемыми в процессе мышления, обычно называются гипотезами. В плане психологического анализа гипотеза выступает как одно из важных образований в структуре мыслительной деятельности. Она представляет собой параметр, по которому может анализироваться, оцениваться ход мыслительного процесса, так как в гипотезах отражаются подходы к решению задач, его пробы и т. д. Выступая как продукт определенной предшествующей деятельности и вместе с тем как начало нового этапа деятельности, гипотезы являются индикатором стадий мыслительного поиска, отражают динамику мышления, его развитие от общей цели к нахождению решения задачи.
Гипотезы в структуре мыслительного процесса могут обладать различной познавательной ценностью по отношению к цели задачи. Одни гипотезы могут выступать как предвестник решения, которое принимается почти без доказательств; другие—характеризуются наличием деятельности по обсуждению (использовался метод рассуждения вслух) и доказательству. Соответственно и отвергаются гипотезы по различным причинам и основаниям. Функции и значение гипотезы во многом определяются особенностями деятельности, предшествующей ее появлению. Например, значение гипотезы в структуре мыслительного процесса, безусловно, будет иным, появится ли она как догадка о решении, как предположение субъекта или если ее появлению предшествует особым образом организованная деятельность по анализу ситуации.