Смекни!
smekni.com

Психологическая наука в России XX столетия (стр. 111 из 136)

Таким образом, третий высший уровень Лазурский связыва­ет не столько с уровнем приспособления к внешней среде, т. е. более или менее удачным решением встающих перед человеком практических или теоретических задач, сколько с наличием ярко выраженных познавательных потребностей и интересов, с преобразующей деятельностью человека.

Затем в российской психологии наблюдается довольно значи­тельный период, в течение которого исследователи проблемы по­знавательных потребностей не достигали заметных успехов. Это было связано с отсутствием серьезных теоретических оснований для целенаправленных эмпирических исследований. И только после 4'ундаментальных работ С.Л.Рубинштейна, в которых ста­вились проблемы детерминации сложнейших психических про­цессов, советская психология получила реальные теоретические предпосылки для того, чтобы не только ставить, но и решать проблему истоков познавательной активности субъекта. Важно отметить, что теперь психологи стали рассматривать потребно­сти и мотивацию не только в связи с конкретными аналитичес­ки изолированными познавательными процессами: на передний план психологического анализа выдвинулась проблема личнос­тной обусловленности познания.

В частности, личностный подход развивался Д.Б.Богоявленс­кой и ее учениками. Они подчеркивали значительный вклад внут­ренних условий развития психики (что действительно очень важ­но для понимания познавательных процессов), одновременно за­остряя проблему вклада внешних условий в ее детерминацию. В исследованиях Д.Б.Богоявленской изучались индивидуальные особенности интеллектуальной активности человека. Она анали­зировала факторы, обеспечивающие постановку субъектом позна­вательных целей в ситуациях, в которых от него никто этого не требовал. У некоторых испытуемых была обнаружена способность ставить познавательные цели в условиях, когда найденный ими алгоритм позволял и без того вполне успешно осуществлять пред­ложенную умственную работу. В основе этой способности лежит, по мнению Богоявленской, особое индивидуальное специфичес­кое свойство—так называемая интеллектуальная активность. Обнаружилась различная выраженность интеллектуальной актив­ности у испытуемых (по степени ее выраженности автор выделя­ет три группы: “репродуктивы”, “эвристы”, “креативы”). Толь­ко испытуемые с максимальной выраженностью этого свойства (“креативы”) способны к познавательному целеполаганию—по­становке новой проблемы. У испытуемых с минимальной выра­женностью интеллектуальной активности (“репродуктивы”) целеобразование выступает как принятие целей, сформированных при усвоении алгоритма решения, а у испытуемых—“эвристов”, хотя и образуются новые познавательные цели, они направляют умственные усилия главным образом на процессы оптимизации используемого способа решения[18].

Другое направление исследовательской мысли связано с по­пытками найти источники побуждения познавательной деятель­ности в самой деятельности (А.Г.Асмолов и В.А.Петровский, Е.Н.Баканов и В.А.Иванников). Например, механизм познава­тельной активности, не обусловленной ситуативно заданными требованиями, исследовался В.А.Петровским. В разработанной им экспериментальной методике испытуемым предлагалось вы­бирать различные по сложности цели, минуя, однако, некото­рую запретную зону, выбор целей в которой наказывался. Об­наружилась группа испытуемых, выбиравшая цели на границе запретной зоны, рискуя тем самым получить наказание. По­скольку выбор таких целей специально не поощрялся ни в ка­кой форме, автор исследования связывает его с тенденцией ряда испытуемых к бескорыстному риску (надситуативная актив­ность). Анализируя феномен надситуативной активности теоре­тически, Петровский отмечает, что он по существу выходит за рамки чисто адаптивного поведения, приспособления к налич­ным условиям ситуации. В основе его лежат возрастающие в де­ятельности потенциальные возможности субъекта, которые пе­рерастают уровень требований первоначальной ситуации и по­буждают субъекта к выходу за рамки этих требований. Данная тенденция определяет, по-видимому, не только преодоление ситуативных ограничений в рамках отдельной деятельности, но и качественное преобразование всей деятельности и соответству­ющей формы целеобразования [87].

Фундаментальное изучение познавательной активности мно­го лет осуществляется в педагогической психологии и психофи­зиологии. Обращаясь к циклу педагогических исследований, по­священных интеллектуальной активности, нужно остановить­ся прежде всего на работах Л.С.Славиной. В ее исследовании термин “активность” возник как антитеза интеллектуальной “пассивности”. Она обнаружила это явление на примерах, ког­да ребенок первого класса идет на любые ухищрения, обходные действия (угадывает, подглядывает), но не выполняет прямого задания (например, арифметический счет). В игровой ситуации он выполняет это задание успешно, но если оно выступает пе­ред ним как самоцель, как интеллектуальная задача, то ребе­нок “уходит” от него[103].

Для педагогической психологии в целом характерно рассмот­рение активности в связи с разработкой проблем усвоения зна­ний. Такой подход четко выражен в работах Н.А.Менчинской и ее коллег. В них основным критерием познавательной актив­ности или пассивности учащихся служит принятие и выполне­ние (или невыполнение) задания. Поэтому часто интеллектуаль­ная активность отождествляется этими исследователями с самой интеллектуальной деятельностью, ее успешностью. Анализ пси­холого-педагогических исследований показывает, что содержа­ние понятия познавательной активности меняется в зависимо­сти от самого контекста исследований. Так, в работе М.Ф.Мо­розова интеллектуальная активность характеризуется в связи со становлением познавательного интереса, когда учащиеся 4-го класса по своей инициативе читают литературу, связанную с интересующим их предметом. В этом случае, как справедливо полагает Морозов, познавательный интерес школьников стано­вится активным [83].

Как психологические исследования, так и сама жизнь пока­зывают, что в психическом развитии существенной является не только познавательная мотивация: в общении людей большое значение имеют также этическая и эстетическая мотивация. Этическая мотивация выражает потребность человека в людях и социальных связях, она возникает и развивается в процессе общения. Такая мотивация в значительной степени является ин­дикатором нравственного развития субъекта. Эстетическая мо­тивация представляет собой одну из сложнейших форм прояв­ления духовной сущности человека—наслаждения эстетичес­кими свойствами воспринимаемой и понимаемой объективной действительности. Психологические исследования показали, что в онтогенезе существует известная последовательность форми­рования и развертывания этой разнородной цепи мотивов—от органических потребностей до эстетической мотивации. Есте­ственно, что мотивационные механизмы познавательных процес­сов представляют собой не одиночные мотивы, а их сочетание, являющееся важным фактором психического развития человека.

Исследования отечественных психологов, в частности из шко­лы Д.Н.Узнадзе, обнаружили, что мотивация представляет со­бой такое сложное психическое образование, которое не подда­ется корректному научному описанию исключительно в катего­риях явлений сознания. Мотивация основана на некотором специфическом состоянии субъекта и его наиболее характерная особенность заключается в том, что это психическое состояние как бы предваряет появление определенных фактов сознания, предшествует им. Такое состояние, не будучи сознательным, все же представляет собой своеобразную тенденцию к определенным содержаниям сознания. Узнадзе назвал такое состояние установ­кой [НО]. Например, оказывается, что установка на запомина­ние является существенным условием эффективности человечес­кой памяти, без которого простое повторение материала, “зазуб­ривание” последовательности членов предъявляемого ряда не приводит к положительному результату. После убедительного психологического анализа Узнадзе стало очевидно, что даже в классических ассоциативных экспериментах Эббингауза важную роль в запоминании играли не только ассоциативные связи, но и установки: экспериментатор создавал установку, давая испы­туемому инструкцию запоминать. Довольно скоро выяснилось, что установка может влиять не только на самый факт запоми­нания, но и на его длительность. Разные установки направля­ют, соотносят запоминаемый материал с различными соци­альными контекстами—от быстро проходящих психических состояний до больших периодов жизни человека.

Именно неосознаваемые испытуемым установки в значитель­ной степени определяют направление развития мотивирующих тенденций сознания. Установка это не частичное содержание сознания, не изолированное психическое содержание, которое противопоставляется другим содержаниям сознания и вступа­ет с ними во взаимоотношения, а некоторое целостное состоя­ние субъекта. Отличительная черта установки—ее динамич­ность, т. е. обычно она отражает не просто какой-то момент жизни человека, а момент динамического изменения, “процес­са жизни”. Наконец, установка всегда выражает не какое-то ча­стичное содержание сознания субъекта, а его целостную актив­ность, имеющую вполне определенную направленность. Моти­вация тем и интересна для психологического анализа, что является отражением не отдельных переживаний и частных ус­тремлений человека, а целостной “реакцией” субъекта на воз­действие ситуации, в которой ему приходится ставить и решать жизненные задачи. И как показали интересные исследования грузинских, а впоследствии и ряда московских психологов (А.Г. Асмолова и других), разнообразные установки являются важней­шими составляющими мотивационно-регулятивных компонен­тов психики человека.