Выступая против обвинения психоанализа в идеализме его сторонники пытались продемонстрировать связь этого учения с материалистической диалектикой. Так Б.Быховский утверждал, что материалистическое обоснование психоанализа не только возможно, но и необходимо. За субъективистской “шелухой” фрейдовской терминологии скрывается рациональное зерно, согласуемое с реактологией и рефлексологией; нужно только пересадить фрейдовское учение на почву диалектико-материалистической методологии, тем самым избавив его от мистицизма и обнаружив его объективный, научный характер. Быховский видел рациональное ядро психоанализа в том, что, выдвигая два главных принципа психической деятельности— принципы удовольствия и реальности- он ставит вопрос, по сути, о механизмах психической регуляции поведения, подтверждаемых положениями биологии, теории эволюции, реактологии и рефлексологии. Быховский считал, что “несовершенные искания Фрейда чреваты многими ценными мыслями и перспективами, которые следует извлечь и взрастить на плодотворной почве диалектического материализма” [22, с. 255].
Стремление совместить психоанализ с марксизмом, обосновать его роль в построении новой материалистической психологии приводило ко все более критическому анализу самого учения Фрейда. Как его противники, так и сторонники не принимали полностью всех теоретических построений системы Фрейда, отмечая ее достоинства, новаторские идеи, они находили в ней в то же время несоответствия, натяжки, ошибочные допущения и пытались переосмыслить, приспособить это учение к языку других влиятельных течений современной им психологии, к языку марксизма. Но такие “исправления” психоанализа в духе марксизма приводили в результате к трансформации и того и другого. Примером здесь могут служить психоаналитические разработки в духе марксизма А.Залкинда, Г.Малиса, А.Варьяша [23; 35; 56].
А.Залкинд, активный сторонник психоаналитического движения в 20-е годах (и столь же активный его ниспровергатель в 30-е), выступал за преемствование марксизмом учения Фрейда, при условии освобождения последнего от некоторых “дуалистических и идеалистических элементов”. Он утверждал, что теория полового влечения не является истинным центром фрейдизма, поэтому именно ее следует изъять. В итоге возникает “стройная психофизиологическая архитектура”, которая качественно не страдает без сексологических построений, отсутствие которых не отражается на понимании открытых Фрейдом психологических механизмов [35, с. 152]. Залкинд считал, что надо лишь “расшифровать” громоздкие фрейдовские построения, “почти полностью отдающие сочнейшим идеализмом”, и перевести их в русло объективистических и монистически-материалистических понятий. В этом, по его мнению, может помочь рефлексологический метод, т. к. “его чистый объективизм и биологический монизм разрушают метафизические леса вокруг здания фрейдовского учения и обнаруживают стойкую материалистическую сущность действительного, не искаженного фрейдизма” [там же, с. 153]. Залкинд осуществляет перевод фрейдовской терминологии, находя соответствия между положениями психоанализа и рефлексологии и в результате получает вместо понятий “желание”, “удовольствие”, “вытеснение”, “стратегии”, “бессознательное”, “бегство в болезнь” объективные понятия—“рефлекс”, “очаги оптимального возбуждения”, “фонд наименьшей энергетической затраты”, “торможение”, “растормаживание”, “рефлекторная направленность” и т. д.
Для Залкинда главную ценность в психоанализе представляет влияние среды на фонд биологических навыков. Во внешней среде, если она неправильно организована, накапливаются раздражения, чуждые организму, раннедетскому опыту человека, приобретенному на основе безусловных рефлексов, т. е. фонду удовольствия (или “принцип удовольствия” по фрейдовской терминологии). Современная окружающая человека капиталистическая среда препятствует накоплению новых приспособляющих навыков; организм находится в состоянии стойкого торможения по отношению к новым раздражителям, он “как бы противопоставляется среде, сохраняя под спудом большую часть своего энергетического фонда” [там же, с. 155]. Под влиянием усиления, сгущения новых раздражении происходит растормаживание и приспособление к реальности, что и есть “борьба принципа удовольствия с принципом реальности”. Невостребованная энергия требует своего высвобождения, а это возможно лишь при реорганизации среды, при создании растормаживающих, т. е. “сублимирующих”, факторов. “Современная общественная жизнь, подавляя естественные—общебиологические и социальные—проявления, старательно нагнетает всю выдавленную ею из человеческих организмов энергию в сторону полового, удивительно ли, что в результате подобной “работы” нас постигло целое половое наводнение” [там же, с. 160]. Но эту огромную энергию, творческий потенциал важно направить в нужное русло, “не на половом, а на социальном лежит ответственность за потопление этих резервов” [там же, с. 160].
Изменяя определенным образом среду, можно влиять на организм, управлять влечениями, физиологическими функциями, направлять высвобождающуюся энергию в русло, нужное революционной общественности. Такое понимание фрейдовского учения приводило ко все большей апелляции к социальному фактору в объяснении функционирования индивидуальных психических структур, к социологизации не только психики, но даже и физиологии человека. А.Залкинд считал, что возможна “глубочайшая марксистская революция внутри психофизиологии”, основанная на новейших завоеваниях физиологии, связанных с учением о рефлексах, и психоаналитических воззрениях:
“Помимо и против воли самих авторов этих научных открытий, вряд ли ожидавших такого их применения, марксисты обязаны немедленно заняться социологизированием психофизиологии” [34, с. 10]. Большое внимание он уделял вопросам полового воспитания. Ряд его статей по теме “классового подхода к половому вопросу” вызвал живой интерес и критику в партийной печати. Попытка разработать новую марксистскую модель полового поведения отражала признание детерминирующего влияния “нового содержания среды” на психофизиологию индивида. “Октябрьская революция, - писал Залкинд, - проделала чрезвычайно сложную ломку в идеологии масс, достаточно сложные сдвиги вызвала она и в их психофизиологии. Меняющаяся социальная среда изменяет не только сознание, но и организмы” [36,с. 8].
Такого рода толкования психоанализа вызывали серьезную критику. В работах Л.Выготского, А.Деборина, В.Волошинова, И.Сапира, В.Гаккебуша критике подвергался фрейдизм и попытки срастить его с экономическим учением Маркса. Оппоненты обвинялись в непонимании сути марксизма, в неправомерности смешения частей двух методологически несовместимых систем, в излишнем увлечении гипотетическими построениями психоанализа. Но помимо научной критики существовала еще и партийная. Поводом к ней стало признание позитивной методологической роли психоанализа и сближение его с социальной доктриной марксизма. Например, А.Варьяш предложил в качестве методологической основы историко-философских исследований наряду с традиционным для марксизма анализом производственных отношений проводить также “подробный анализ обрабатывающих функций психической деятельности человека”, обращаясь при этом к психоанализу [231. Он обосновывал возможность толкования положения психоанализа в понятиях марксизма, а утверждения Энгельса и Маркса—в понятиях Фрейда. При таком соотнесении марксизма и психоанализа последний получал общественно-политическое измерение, начинал претендовать на место марксизма. Вторжение в сферы официальной идеологии не могло быть не замеченным в условиях, когда усиливалась тенденция утверждения моноидеологии. Конечно же, такие допущения сразу же вызвали резкий отпор в партийной печати [З].
Если и раньше некоторые позиции психоанализа подвергались критике, обвинению в идеализме, то начиная с 30-х гг. оценки его приобретают жесткий, однозначно отрицательный характер. Психоанализу инкриминируются различные политические грехи и ошибки. Так, А.Залкинда, как одного из руководителей “психоневрологического фронта”, причислили к “меньшивиствующим идеалистам”, обвинили в недостаточно критическом разоблачении реакционного учения Фрейда. А.Варьяша критиковали в “прямом скатывании к психоанализу”, в механистической ревизии марксизма [77]. Даже те, кто в 20-е гг. активно выступал против фрейдизма и его сближения с марксизмом (А.Деборин, Н.Карев, В.Юринец), в 30-е гг. обвиняются в политической близорукости, в том, что они вели критику с формально-схоластических позиций и не смогли вскрыть “контрреволюционную сущность” учения Фрейда.
Эти гонения на науку совпали по времени с падением одного из ведущих политических лидеров Л.Д.Троцкого. Теперь в работах историков науки все чаще подчеркивается тесная связь исчезновения психоанализа из советской психологии с окончанием в СССР политической карьеры Троцкого [48; 50; 89].
В своих публичных выступлениях и в работах Троцкий часто одобрительно отзывался о психоанализе. Некоторые члены Русского психоаналитического общества были близки к нему, например писатель А.Воронский, дипломат, вице-президент Общества В.Копп. Многие психоаналитики ссылались в своих попытках обосновать значение психоанализа для марксистской психологии на высказывания Троцкого, апеллировали к его авторитету. Эта связь с гонимым политическим лидером сыграла свою роль в изменении отношения к психоанализу.