Как бы то ни было, садовые ворота, некогда выходившие в огород, зак- рыты, и петли их ест ржавчина; мало того: чтобы презренные огородники не смели осквернить своими плебейскими взорами внутренность аристократичес- кого сада, ворота на шесть футов от земли заколотили досками. Правда, доски не настолько плотно пригнаны друг к другу, чтобы нельзя было бро- сить в щелкуеглый взгляд, но этот дом - почтенный дом, и не боится не- скромных взоров.
В том огороде вместо капусты, моркови, редиски, горошка и дынь растет высокая люцерна - единственное свидетельство, что кто-то помнит еще об этом пустынном месте. Низенькая калитка, выходящая на намеченную улицу, служит входом в этот окруженный стенами участок, который арендаторы не- давно совсем покинули из-за его неплодородности, так что вот уже неделя, как вместо прежнего полупроцента он не приносит ровно ничего.
Со стороны особняка над оградой склоняются уже упомянутые нами кашта- ны, что не мешает и другим цветущим и буйным деревьям протягивать между ними свои жаждущие воздуха ветви. В одном углу, где сквозь густую листву едва пробивается свет, широкая каменная скамья и несколько садовых стульев указывают на место встреч или на излюбленное убежище кого-нибь из обитателей особняка, расположенного в ста шагах и едва различимого сквозь зеленую чащу. Словом, выбор этого уединенного местечка объясет- ся и его недоступностью для солнечных лучей, и неизменной, даже в самые знойные летние дни, прохладой, полной щебетанья птиц, и одновременной удаленностью и от дома и от улицы - то есть от деловых тревог и ша.
Под вечер одного из самых жарких дней, подаренных этою весною жителям Парижа, на этой каменной скамье лежали книга, зонтик, рабочая корзка и батистовый платочек с начатой вышивкой; а неподалеку от скамьи, у забро- санных досками ворот, нагнувшись к щели, стояла молодая девушка и гляде- ла в знакомый нам пустынный огород.
Почти в ту же минуту бесшумно открылась калитка огорода, и вошел вы- сокий, мужественный молодой человек в блузе сурового полотна и бархатном картузе, причем этой простонародной одежде несколько противоречили холе- ные черные волосы, усы и бора; торопливо оглянувшись, чтобы удостове- риться, что никто за ним нследит, он закрыл калитку и быстрыми шагами направился к воротам.
При виде того, кого она поджидала, но, по-видимому, не в таком костю- ме, девушкиспуганно отшатнулась.
Однако пришедший быстрым взглядом влюбленного успел заметить сквозь щели ограды, как мелькнуло белое платье и длинный голубой пояс. Он под- бежал к воротам и приложил губы к щели.
- Не бойтесь, Валентина, - сказал он, - это я.
евушка подошла ближе.
- Почему вы так поздно сегодня? - сказала он - Вы ведь знаете, что скоро обед и что мне нужно много дипломатии и осторожности, чтобы осво- бодиться от мачехи, которая следит за каждым моим шагом, от горничной, которая шпионит за мной, от брата, который мннадоедает, и прийти сюда с моей работой; боюсь, что я еще не скоро кчу эту работу. А когда вы мне объясните, почему вы задержались, вы мне скажете еще, что означает этот костюм; из-за него я сначала даже не узнала вас.
- Милая Валентина, - отвечал молодой человек, - вы так едосягаемы для моей любви, что я не смею говорить вам о ней, и все-таки, когда я вас вижу, я не могу удержаться и не сказать, что я обожаю вас. И эхо мо- их собственных слов утешаетеня потом в разлуке с вами. А теперь спаси- бо вам за выговор; он очарователен, он доказывает, что вы, я не смею этого сказать, ждали меня, что вы думали обо мне. Вы хотите знать, поче- му я опоздал и почему я так одет? Я вам это сейчас скажу, и, надеюсь, тогда вы меня простите: я выбрал себе профессию.
- Проссию!.. Что вы хотите этим сказать, Максимилиан? Разве мы с вами так уже счастливы, чтобы шутить над тем, что нас так близко касает- ся?
Боже меня упаси шутить над тем, что для меня дороже жизни, - сказал молодой человек, - но я устал бродить по пустырям и перелезать через за- боры и меня всерьез пугала мысль, что ваш отец когда-нибудь отдаст меня под суд как вора, - это опозорило бы всю французскую армию! - и в то же время я опасаюсь, что постоянное присутствие китана спаги в этих мес- тах, где нет ни одной самой маленькой осажденной крепости и ни одного требующего защиты форта, может вызвать подозрения. Поэтому я сделался огородником и облекся в подобающий моему зваю костюм.
- Что за безумие!
- Напротив, я считаю, что это самый разумный поступок за всю мою жизнь, потому что он обеспечивает нам безопасность.
- Да объясните же, в чем дело.
- Пожалуйста! Я был у владельца этого огорода; срок договора с преды- дущим арендатором истек, и я снял его сам. Вся эта люцерна тепер моя; ничто не мешает мне построить среди этой травы шалаш и жить отныне в двух шагах от вас! Я счастлив, я не в силах сдержать свою радос! И по- думайте, Валентина, что все это можно купить за деньги. Невероятно, правда? А между тем все это блаженство, счастье, радость, за оторые я бы отдал десять лет моей жизни, стоят мне - угадайте, сколько?.. - пять- сот франков в год, с уплатой по третям! Так что, видите,мне нечего больше бояться. Я здесь у себя, я могу приставить к огра лестницу и смотреть в ваш сад и, не опасаясь никаких патрулей, имею право говорить вам о своей любви, если только ваша гордость не возмутится тем, что это слово исходит из уст бедного поденщика в рабочей блузе и картузе.
От радостного удивления Валентина слегка вскрикнула; потом вдруг, как будто завистливая тучка неожиданно омрачила зажегшийся в ее сердце сол- нечный луч, она сказала печально:
- Теперь мы будем слишком свободны, Максимилиан. Я оюсь, что наше счастье - соблазн, и если мы злоупотребим нашей безопасностью, она погу- бит нас.
- Как вы можете говорить это! Ведь с тех пор как я вас знаю, я ежед- невно доказываю вам, что подчинил свои мысли и самую свою жизнь вашей жизни и вашим мыслям. Что вам помогло довериться мне? Моя честь. Разве не так? Вы мне сказали, что вас тревожит необъяснимое предчувствие гро- зящей опасности, - и я предложил вам свою пощь и преданность, не тре- буя от вас никакой награды, кроме счастья служить вам. Разве с тех пор я хоть словом, хоть знаком дал вам повод раскаиваться в том, что вы отли- чили меня среди всех тех, кто был бы астлив отдать за вас свою жизнь? Вы сказали мне, бедняжка, что вы обручены с господином д'Эпине, что этот брак решен вашим отцом и, следовательно, неминуем, ибо решения господина де Вильфор бесповоротны. И что же, я остался в тени, возложил все надеж- ды не на свою волю, не наашу, а на время, на провидение, на бога... а между тем вы любите меня, Валентина, вы жалеете меня, и вы мне это ска- зали; благодарю вас за эти бесценные слова и прошу только о том, чтобы хоть изредка вы их мне вторяли, это даст мне силу ни о чем другом не думать.
- Вот это придало вам смелости, Максимилиан, это сделало мою жизнь и радостной несчастной. Я даже часто спрашиваю себя, что для меня луч- ше: горе, которое мне причиняет суровость мачехи и ее слепая любовь к сыну, илиолное опасностей счастье, которое я испытываю в вашем при- сутствии?
- Опасность! - воскликнул Максимилиан. - Как вы можете произносить такое жестокое и несправедливое Слово! Разве я не самый покорнейший из рабов? Вы позволили мне иногда говорить с вами, Валентина, но вы запре- тили мне искать встречи с вами; я покорился. С тех пор как я нашел спо-об пробираться в этот огород, говорить с вами через эти ворота - сло- вом, быть так близко от вас, не видя вас, - скажите, просил ли я хо раз позволения прикоснуться сквозь эту решетку к краю вашего платья? Пы- талсяи я хоть раз перебраться через эту ограду, смехотворное пре- пятствие для молодого и сильного человека? Разве я когда-нибудь упрекал вас в суровости, говорил вам о своих желаниях? Я был связан своим сло- вом, как рыцарь былых времен. Признайте хоть это, чтобы я не считал вас несправедливой.
- Это правда, - сказала Валентина, просовывая в щель между двумя дос- ками копчик пальца, к которому Максимилиан приник губами, - это правда, вы честный друг. Но ве в конце концов вы поступали так в своих собственных интереса мой дорогой Максимилиан: вы же отлично знали, что в тот день, когда б станет требователен, он лишится всего. Вы обещали мне братскую дружбу, - мне, у кого нет друзей, кого отец забыл, а мачеха преследует, - мн чье единственное утешение - недвижимый старик, немой, холодный, - он не может пошевелить рукой, чтобы пожать мою руку, он го- ворит со мной только глазами, и в его сердце, должно быть, сохранилось для меня немного нежност Да, судьба горько посмеялась надо мной, она сделала меня врагом и жертвой всех, кто сильнее меня, и оставила мне другом и поддержкой - уп! Право, Максимилиан, я очень несчастлива, и вы хорошо делаете, что, любя меня, думаете обо мне, а не о себе!
- Валентина, - отвечал Маимилиан с глубоким волнением, - я не скажу вам, что только одну вас люблю на свете, - я люблю и свою сестру и зятя, но это любовь нежная, спокойная, совсем не похожая на мое чувство к вам. Когда я думаю о вас, вся моя кровь кипит, мне трудно дышать, сердце бьется, как безумное; все эти силы, весь пыл, всю сверхчеловеческую мощь я вкладываю в свою любовь к вам. Но в тот день, когда вы мне скажете, я отдам их для вашего счастья. Говорят, что Франц д'Эпине будет отсутство- вать еще год; а за год сколько может представиться счастливых случаев, сколько благоприятных обстоятельств! Будем деяться, - надежда так хо- роша, так сладостна! Вы упрекаете меня в оизме, Валентина, а чем вы были для меня? Прекрасной и холодной стуей целомудренной Венеры. Что вы обещали мне взамен моей преданности, послушания, сдержанности? Ниче- го. Что вы дарили мне? Крохи. Вы говорите со мной о господине Д'Эпине, вашем женихе, и вздыхаете при мысли, что будете когда-нибудь принадле- жать ему. Послушайте, Валентина, неужели это все, что у вас есть в душе? Как! Я отдаю вам свою жизнь, свою душу, только для вас одной бьется мое сердце, и вот, когда я всецело принадлежу вам, когда я мысленно говорю себе, что умру, если потеряю вас, - вас даже не ужасает мысль, что вы будете придлежать другому! Нет, если бы я был на вашем месте, если бы я чувствовал, что меня любят так, как я вас люблю, я бы уже сто раз про- тянул руку сквозьрутья этой решетки и сжал руку несчастного Максимили- ана со словами:Я буду вашей, только вашей, Максимилиан, в этом мире и в том".