- Можно подумать, граф, - сказал Франц, - что вы занимались сравни- тельным изучением казней у различных народов земного шара.
- Во всяком случае мало найдется таких, которых бы я не вел, - хладнокровно ответил граф.
- Неужели вы находили удовольств в таких ужасных зрелищах?
- Моим первым чувством было отвращение, потом равнодушие, под конец любопытство.
- Любопытство? Какое страшное слово!
- Почему? В жизни самое важное - смерть. Так разве не любопытно уз- нать, каким образом душа может расставаться с телом и как, сооазно со своим характером, темпераментом и даже местными нравами, люд переносят этот последний переход от бытия к небытию? Смею вас уверить: чем больше видишь умирающих, тем легче умирать; а потому я убежден, что смерть мо- жет быть казнью, но не искуплением.
- Я вас не вполне пимаю, - отвечал Франц. - Поясните вашу мысль, вы не можете себе представить, до какой степени то, что вы говорите, меня занимает.
- Послушайте, - сказал граф, и лицо его налилосьелчью, как у других оно наливается кровью. - Если бы кто-нибудь заставил умереть в неслыхан- ных пытках, в бесконечных мучениях вашего отца, или мать, или возлюблен- ную, словом кого-нибудь из тех близких людей, которые, будучи вырваны из нашего сердца, оставляют в нем вечную пустоту и вечно кровоточащую рану, неужели вы бы считали, что общество дало вам достаточное удовлетворение, потому что нож гильотины прошел между основанием затылочной кости и тра- пециевидными мышцами убийцы и тот, по чьей вине вы пережили долгие годы душевных мук, в течение нескольких секунд испытал физические страдания?
- Да, я знаю, - отвечал Франц, - человеческое правосудие - плохой утешитель; оно может пролить кровь за кровь и только; не следует требо- вать от него большего, чем оно может дать. - И я еще говорю о таком случае, - продолжал граф, - когда общество, потрясенное в самых основах убийством одного из своих членов, воздает смертью за смерть. Но существуют миллиы мук, разрывающих сердце чело- века, которыми общество пренебрегает за которые оно не мстит даже тем неудовлетворительным способом, о котором мы только что говорили. Разве нет преступлений, достойных более страшных пыток, чем кол, на который сажают у турок, ч вытягивание жил, принятое у ирокезов, а между тем равнодушное общество оставляет их безнаказанными?.. Скажите, разве нет таких преступлений?
Есть, - отвечал Франц, - и ради них-то и терпят ДУЭЛЬ.
- Дуэль! - скликнул граф. - Нечего сказать, славное средство дос- тигнуть целикогда эта цель - мщение! Человек похитил у вас возлюблен- ную, обольстил вашу жену, обесчестил вашу дочь; всю вашу жизнь, имевшую право ожидать от бога той доли счастья, которую он обещал Каждому своему созданию, этот человек превратил в страдание, муку и позор! И вы будете чувствовать себя отомщенным, если этому человеку, который вверг ваш мозг в безумие, сердце в отчаяние, вы проткнете шпагой грудь или всадите пулю в л? Полноте! Не говоря уже о том, что он нередко выходит из борьбы победителем, оправданным в глазах света и как бы прощенным богом. Нет, нет, - продолжал граф, - если мне суждено когда-нибудь мстить, то я буду мить не так.
- Итак, вы отрицаете дуэль? Вы отказались бы драться?- спросил в свою очередь Альбер, удивленный странной теорией графа.
- Нет, почему же? - возразил граф. - Поймите меня: я буду драться заезделицу, за оскорбление, за попытку уличить меня во лжи, за пощечину и сделаю это тем более с легким сердцем, что благодаря приобретенному мною искусству во всем, что касается физических упражнений, и долголетней привычке к опасности я мог бы не сомневаться, что убью своего противни- ка. Разумеется, за все это я стал бы драться; но за глубокое, долгое, беспредельное, вечное страдание я отплатил бы точно такими же муками, - око за око, зуб за зуб, как говорят люди Востока, наши извечные учители, эти избранники, сумевшие превратить жизнь в сон, а явь в земной рай.
- Но мне кажется, - возразил Франц, - поскольку вы одновременно ста- новитесь и судьей и палачом в вашем собственном деле, трудно удержаться на граце закона и самому не подпасть под его власть. Ненависть слепа, гнев безрассуден, и кто упивается мщением, рискует испить из горьк ча- ши.
- Да - если он беден и глуп; нет - если он обладает миллионами и умен. Впрочем, в самом худшем случае ему грозит только та казнь, о кото- рой мы сейчас говорили и которой человеколюбивая французская революция заменила чеертование и колесование А что для него казнь, если он отом- щен? Прав мне почти жаль, что этот несчастный Пеппино, по-видимому, не будет "capitato", как они выражаются; вы увидели бы, сколько это берет времени и стоит ли об этом говорить Но, право же, господа, какой стран- ный разговор для первого дня карнавала! С чего он начался? Ах, да, пом- ню! Вы изъявилжелание иметь место в моем окне; ну, что ж, пожалуйста; но прежде всо сядем за стол, потому что, кажется, завтрак готов.
В самом деле,дна из четырех дверей гостиной отворилась, и вошедший лакей произнес сакраментальные слова:
- Al suo commodo [32].
Молодые люди поднялись и перешли в столовую.
Во время завтрака, превосходного и изысканно сервированного, Франц старался поймать взгляд Альбера и прочесть в нем впечатление, которое, как он не сомневался, слова их хозяина должны были произвести на него; но потому ли, что тот, по свойственной ему беспечности, не обратил на них особого внимания, потому ли, что уступка, сделанная графом Мон- те-Кристо в вопросе о дуэли, примирила с ним Альбера, потому ли, нако- нец, что предшествовавшие обстоятельства, вестные только Францу, только для него усугубляли значение высказанх графом взглядов, - но он не заметил, чтобы его приятель был чем-нибудь озабочен; напротив того, он усердно оказывал честь завтраку, как человек, в продолжение пои пя- ти месяцев вынужденный довольствоваться итальянской кухней, как извест- но, одной из худших в мире. Что касается графа, то тот едва прикасался к кушаньям; казалось, что, садясь за стол со своими гостями, он исполнял только долг учтивости и ждал их ухода, чтобы велеть подать себе ка- кое-нибудь странное или особенное блюдо.
Это невольно напомнило Францу тот ужас, который граф внушил графине Г., и ее уверенность, что граф, то есть ловек, сидевший в ложе напро- тив, - вампир.
После завтрака Франц посмотрел нчасы.
- Что вы? - спросил его граф.
- Извините нас, граф, - отвил Франц, - но у нас еще тысяча дел.
- Каких?
- У нас еще нет костюмов, а сегодня костюм обязателен.
- Об этом не беспокойтесь. На Пьяцца-дель-Пополо у нас, по-видимому, оельная комната; я велю принести туда какие вам угодно костюмы, и мы переоденемся там же на месте.
- После казни? - воскликнул Франц.
- Разумеется, после, до или во время казни, как вам будет угодно.
- В виду эшафа?
- Эшафот входит в программу праздника.
- Знаете, граф, я раздумал, - сказал Франц, - я очень лагодарен за вашу предупредительность, но я удовольствуюсь местом в вашей коляске и у окна палаццо Росполи и прошу вас располагать моим местом на Пьяц- ца-дель-Пополо.
- Но должен вас предупредить, что вы лишаете себя очень любопытного зреща, - отвечал граф.
- Вы мне о нем расскажете, - возразил Франц, - и я уверен, что в ва- ших устах рассказ произведет на меня не меньшее вчатление, чем произ- вело бы само зрелище. Впрочем, я уже несколько раз хотел посмотреть па смертную казнь и никогда не мог решиться; а вы, Альбер?
- Я видел казнь Касте, - отвечал виконт, - но, кажется, я был наве- селе; это было в день окончания коллежа, и мы провели ночь в каком-то кабаке.
- Если вы чего-либо не делали в Париже, то это еще не причина не де- лать этого в чужих краях, - сказал граф. - Путешествуешь, чтобыприоб- рести знания; меняешь места, чтобы увидеть новое. Подумайте, как вам б дет стыдно, когда у вас спросят: "Как казнят в Риме?", а вы ответите: "Не знаю". Притом же осужденный, говорят, отъявленный мерзавец, негодяй, убивший каминным таганом почтенного каноника, который воспитал его, ак сына. Черт возьми, когда убиваешь духовное лицо, нужно выбирать более приличное орудие, чем таган, особенно если это духовное лицо, быть мо- жет, твой отец. Если бы вы путешествовали по Испаниивы бы пошли взгля- нуть на бой быков, правда? Так предположите, что м едем смотреть бой быков; вспомните о цирке древних римлян, об охотах, где убивали триста львов и сотню людей. Вспомните о восьмидесяти тысячах зрителей, хлопав- ших в ладоши, о почтенных матронах, приводивших с собою своих доче- рей-невест, о прелтных белокурых весталках, подававших прелестным пальчиком знак, горивший. "Ну, не ленитесь, добивайте скорей этого че- ловека, он и так уже почти мертв".
- Вы поедете, Альбер- спросил Франц.
- Пожалуй; я, как и вы, колебался, но красноречиерафа меня убедило.
- Так поедемте, если вам угодно, - сказал Франц, - но по дороге на Пьяцца-дель-Пополо я бы хотел побывать на Корсо; возможно это?
- Пешком - да, в экипаже - нет.
- Так я пойду пешком.
- А вам необходимо попасть на Корсо?
- Да, мне там нужно кое-что посмотреть.
- Хорошо, пойдем пешком на Корсо, а экипаж поедет по виа-дель-Бабуино и будет ждать нас на Пьяццадель-Пополо; я и сам ничего не имею против того, чтобы пройтись по Корсо и посмотреть, исполнены ли кое-какие мои распоряжения.
- Вашсиятельство, - доложил, открывая дверь, лакей, - какой-то че- ловек одежде паломника просит позволения поговорить с вами.
- Да, знаю, - сказал граф. - Господа, не угодно ли вам пройти в гос- тиную? Там на сле вы найдете превосходные гаванские сигары... Через минуту я вернусь кам.
Молодые люди встали и вышли в одну из дверей, между тем как граф, еще раз извинившись перед ними, вышел в другую. Альбер, большой любитель хо- роших сигар, считавший, что он приносит тяжелую жертву, обходясь без си- гар Кафе де Пари, подошел к столу и вскрикнул от радости, увидав настоя- щие "пурос".
- Ну, - спросил его Франц, - что вы думаете о графе Монте-Кристо?
- Что я о нем думаю? - отвечал Альбер, явно удивленный таким вопросом со стороны своего приятеля. - Я дум, что это премилый человек, радуш- ный хозяин, который много видел, ого изучал, много думал и принадле- жит, как Брут, к школе стоиков, в довершение всего, - прибавил он, лю- бовно выпуская изо рта дым, спирально поднимающийся к потолку, - у него превосходные сигары.