Сторож обернулся и на этот раз громко расхохотался.
Арестанты подошли и обступили их.
- Говорю вам, - продолжал Андреа, - на эту ничтожную сумму я смогу одеться и перейти в отдельную комнату; мне надо принять достойным обра- зом важного посетителя, которогя жду со дня на день.
- Верно! верно! - заговорили заключенные. - Сразу видно, что он из благородных.
- Вот и дайте ему двадцать франков, - сказал сторож, прислонясь к стене другим своим широчайшим плечом. - Разве вы не обязаны сделать это для товарища?
- Я не товарищ этим людям, - гордо сказал Андреа, - вы не имеете пра- ва оскорбль меня.
Арестанты переглянулись и глухо заворчали; буря, вызванная не столько словами Андреа, сколько замечанием сторожа, начала собираться над голо- вой аристократа.
Сторож, уверенный, что сумеет усмирить ее, когда она чересчур разыг- рается, давал ей пока волю, желая проучить назойливого проситя и скра- сить каким-нибудь развлечением свое долгое дежурство.
Арестанты уже подступали к Андреа; иные говорили:
- Дать ему башмака!
Эта жестокая шутка заключается в том, что товарища, впавшего в неми- лость, избивают не башмаком, а подкованным сапогом.
Другие предлагали вьюн, - еще одна забава, состоящая в том, что пла- ток наполняют песком, камешкамимедяками, когда таковые имеются, скру- чивают его и колотят им жертву, как цепом, по плечам и по голове.
- Выпорем этого франта! - раздавались голоса. - Выпорем его благоро- дие!
Но Андреа повернулся к ним, подмигнул, надул щеку и прищелкнул язы- ком, - знак, по которому узнают друг друга разбойники, вынужденные мол- чать.
Это был масонский знак, которому его научил Кадрусс.
Арестанты узнали своего.
Тотчас же платки опустились; подкованный сапог вернулся на ногу к главному палачу. Раздались голоса, заявляющие, что это господин прав, что он может держать себя, как ему заблагорассудится, и что заключенные хотят показать пример свободы сости.
Волнение улеглось. Сторож был этим так удивлен, что тотчас же схватил Андреа за руки и начал его обыскивать, приписывая эту внезапную ремену в настроении обитателей Львиного рва чему-то, наверное, более ществен- ному, чем личное обаяние.
Андреа ворчал, но не сопротивлялся.
Вдруг за решетчатой дверью раздался голос надзирателя:
- Бенедетто!
Сторож выпустил свою добычу.
- Меня зовут! - сказал Андреа.
- В приемную! - крикнул надзиратель.
- Вот видите, ко мне пришли. Вы еще узнаете, милейший, можно ли обра- щаться с Кавальканти, как с простым смертным!
И Андреа, промелькнув по двору, как черная тень, бросился в полуотк- рытую дверь, оставив своих товарищей и самого сторожа в восхищении.
Его в самом деле звали в приемную, и этому нельзя не удивляться, как удивлялся и сам Андреа, потому что из осторожности, попав в тюрьму Ла-Форс, он вместо того чтобы писать письма и просить помощи, как делают все, хранил стоическое молчание.
"У меня, несомненно, есть могущественный покровитель, - рассуждал он. - Все говорит за это: внезапное счастье, легкость, с которой я преодолел все препятствия, неожиданно найденный отец, громкое имя, золотой дождь, блеящая партия, которая меня ожидала. Случайная неудача, отлучка моего покровителя погубили меня, но не бесповоротно. Благодетельная рука отстранилась на минуту; она снова протянется и подхватит меня на краю пропасти. Зачем мне предпринимать неосторожные попытки? Мой покровитель может от меня отвернутя. У него есть два способа прийти мне на помощь: тайный побег, купленный ценою золота, и воздействие на судей, чтобы до- биться моего оправдания. Подождем говорить, подождем действовать, пока не будет доказано, что я всеми покинут, а тогда..."
У Андреа уже готов был хитроумный план: негодяй умел бесстрашно напа- дать и стойко защищаться.
Невзгоды тюрьмы, лишения всякого рода были ему знакомы. Однако ма- ло-помалу природа, или, вернее, привычка, взяла верх. Андреа страдал от- того, что он голый, грязный, голодный; его терпение истощалось.
Таково было его настроение, когда голос надзирателя позвал его в при- емную.
У Андреа радостно забилось сердце. Для следователя это было слишком рано, а для началика тюрьмы или доктора - слишком поздно; значит, это был долгожданный посетитель.
За решетй приемной, куда ввели Андреа, он увидел своими расширенны- ми от жадго любопытства глазами умное, суровое лицо Бертуччо, который с печальным ивлением смотрел на решетки, на дверные замки и на тень, движущуюся за железными прутьями.
- Кто это? - с испугом воскликнул Андреа.
- Здравствуй, Бенедетто, - сказал Бертуччо своим звучным грудным го- лосом.
- Вы, вы! - отвечал молодой человек, в ужасе озираясь.
- Ты меня не узнаешь, несчастный? - спросил Бертуччо.
- Молчите! Да молчите же! - сказал Андреа, который знал, какой тонкий слух у этих стен. - Ради бога, не говорите так громко!
- Ты бы хотел поговорить со мной с глазу на глаз? - спросил Бертуччо.
- Да, да, - сказал Андреа.
Хорошо.
И Бертуччо, порывшись в кармане, сделал знак сторожу, который стоял за стеклянной дверью.
- Прочтите! - сказал он.
Что это? - спросил Андреа.
- Приказ отвести тебе отдельную комнату и разрешение мне видеться с тобой.
Андреа вскрикнул от радости, но тут же сдержался и сказал себе:
"Опять загадочный покровитель! Меня не забывают! Тут хранят какую-то тайну, раз хотят говорить со мной в отдельной комнате. Они у меня в ру- ках... Бертуччо послан моим покровителем!"
- Сторож поговорил со старшим, потом открыл решетчатые двери и провел Андреа, который от радости был сам не свой, в комнату второго этажа, вы- ходившую окнами во двор.
Комната, выбеленная, как это принято в тюрьмах, выглядела довольно веселой и показалась узнику ослепительной; печь, кровать, стул и стол составляли пышное ее убранство.
Бертуччо сел на стул, Андреа бросился на кровать.
Сторож удалился.
- Что ты мне хотел сказать? - спросил управляющий графа Монте-Кристо.
- А вы? - росил Андреа.
- Говори сначала ты.
- Нет уж, - начинайте вы, раз вы пришли ко мне.
- Пусть так. Ты продолжал идти по пути преступления: ты украл, ты убил.
- Если вы меняривели в отдельную комнату только для того, чтобы со- общить мне это,о не стоило трудиться. Все это я знаю. Но есть кое-что, чего я не зна Об этом и поговорим, если позволите. Кто вас прислал?
- Однако вы торопитесь, господин Бенедетто!
- Да, я иду прямо к цели. Главное, белишних слов. Кто вас прислал?
- Никто.
- Как вы узнали, что я в тюрьме?
- Я давно тебя узнал в блестящем наглеце, который так ловкоправил тильбюри на Елисейских Полях.
- На Елисейских Полях!.. Ага, "горячо", как говорят в детской игре!.. На Елисейских Полях!.. Так, так; поговорим о моем отце, хотите?
- А я кто же?
- Вы, почтеннейший, вы мой приемный отец... Но не вы же, я полагаю, предоставили в мое распоряжение сто тысяч франков, которые я промотал в пять месяцев; не вы смастерили мне знатного итальянского родителя; не вы ввели меня в свет и пригласили на некое пиршество, от которого у меня и сейчас слюнки текут. Помните, в Отейле, где было лучшее общество Парижа и даже королевский прокурор, с которым я, к сожалению, не поддерживал знакомства, а мне оно было бы теперь весьма полезно; не вы ручались за меня на два миллиона, перед тем как я имел несчастье ть выведенным на чистую воду... Говорите, уважаемый корсиканец, говорите...
- Что ты хочешь, чтобы я сказал?
- Я тебе помогу. Ты только что говорил об Елисейских Полях, мой поч- тенный отец-кормилец.
- Ну, и что же?
- А то, что на Елисейских Полях живет один господин, очень и очень богатый.
- В доме которого ты украл и убил?
- Кажется, .
- Граф Монте-Кристо?
- Ты сам его назвал, как говорит Расин... Так что же, должен ли я броситься в его объятья, прижать его к сердцу и воскликнуть, как Пиксе- рекур: "Отец! отец!"
- Не ши, - строго ответил Бертуччо, - пусть это имя не произносится здесь так, как ты дерзнул его произнести.
- Вот как! - сказал Андреа,есколько озадаченный торжественным топом Бертуччо. - А почему бы и нет?
- Потомуто тот, кто носит это имя, благословен небом и не может быть отцотакого негодяя, как ты.
- Какие грозные слова...
- И грозные дела, если ты не поостережешься.
- Запугиваете? Я не боюсь... я скажу...
- Уж не думаешь ли ты, что имеешь дело с мелюзгой, вроде тебя? - ска- зал Бертуччо так спокойно и уверенно, что Андреа внутренне вздрогнул. - Уж не думаешь ли ты, что имеешь дело с каторжниками или с доверчивыми светсми простаками?.. Бенедетто, ты в могущественной руке; рука эта согласна отпустить тебя, воспользуйся этим. Не играй с молниями, которые она на миг отложила, но может снова схватить, если ты сделаешь попытку помешать ее намерениям.
- Кто мой отец?.. Я хочу знать, кто мой отец?.. - упрямо повторил Анда. - Я погибну, но узнаю. Что для меня скандал? Только выгода... известность... реклама, как говорит журналист Бошан. А вам, людям большого света, вам скандал всегда опасен, несмотря на ваши миллионы и гербы... Итак, кто мой отец?
- Я пришел, чтобы назвать тебе его.
- Наконец-то! - воскликнул Бенедетто, и глаза его засверкали от ра- дости.
Но тут дверь отворилась и вошелюремщик.
- Простите, сударь, - сказал он, обращаясь к Бертуччо, - но заключен- ного ждет следователь.
- Сегодня последний допрос, - сказал Андреа управляющему. - Вот доса- да!
- Я приду завтра, - отвечал Бертуччо.
- Хорошо, - сказал Андреа. - Господа жандармы, я в вашем распоряже- нии... Пожалуйста, сударь, оставьте десяток экю в конторе, чтобы мне вы- дали все, в чем я тут нуждаюсь.
- Будет сдело, - отвечал Бертуччо.
Андреа протянул ему руку, но Бертуччо не вул руки из кармана и только позвенел в нем монетами.
- Я это и имел в виду, - с кривой улыбкой заметил Андреа, совершенно подавленный странным спокойствием Бертуччо.
"Неужели я ошибся? - подумал он, садясь в большую карету с решетками, которую называют "корзинкой для салата". - Увидим!"
- Прощайте, сударь, - сказал он, обращаясь к Бертуччо.