Итак, Дантес остался узником; забытый и затерянный во мраке своего подземелья, он не слышал громоподобного падения Людовика XVIIи еще бо- лее страшного грохота, с которым рухнула Империя.
Но Вильфор зорко следил за всем, внимательно прислушивался ко всему. Два раза, за время короткого возвращения Наполеона, которое называется Сто дней.оррель возобновлял атаку, настаивая на освобождении Дантеса, и оба ра Вильфор успокаивал его обещаниями и надеждами. Наконец, нас- тупило Ватерлоо. Моррель уже больше не являлся к Вильфору: он сделал для своего юного друга все, что бы в человеческих силах; новые попытки, при вторичной реставрации, могли только понапрасну его скомпрометиро- вать.
Людовик XVIII вернуя на престол. Вильфор, для которого Марсель был полон воспоминаний, терзавших его совесть, добился должности королевско- го прокурора в Тулуз через две недели после переезда в этот город он женился на маркизе Рене де Сен-Меран, отец которой был теперь в особой милости при дворе. Вот почему Дантес во время Ста дней и после Ватерлоо оставался тюрьме, забытый если не людьми, то во всяком случае богом.
Данглапонял, какой удар он нанес Дантесу, когда узнал о возвращении Наполеона во Францию; донос его попал в цель, и, как все люди, обладаю- щие известною одаренностью к преступлению и умеренными способностями в обыденй жизни, он назвал это странное совпадение "волею провидения".
Но когда Наполеон вступил в Париж и снова раздался его повелительный и мощный голос, Данглар испугался. С минуты на миту он ждал, что явит- ся Дантес, Дантес, знающий все, Дантес, угрожающий и готовый на любое мщение. Тогда он сощил г-ну Моррелю о своем желании оставить морскую службу и просил рекомендовать его одному ианскому негоцианту, к кото- рому и поступил конторщиком в конце марта, то есть через десять или две- надцать дней после возвращения Наполеона в Тюильри; он уехал в Мадрид, и больше о нем не слышали.
Фернан - тот ничего не понял. Дантеса не было, - это все, что ему бы- ло нужно. Что сталось с Дантесом? Он даже не старался узнать об этом. Все его усилия были направлены на то, чтобы обманывать Мерседес вымыш- ленными причинами невозвращения ее жениха или же на обдумывание плана, как бы уехать и увезти ее; иногда он садился на вершине мыса Фаро, отку- видны и Марсель и Каталаны, и мрачно, неподвижным взглядом хищной птицы смотрела обе дороги, не покажется ли вдали красавец моряк, кото- рый должен принести с собой суровое мщение. Фернан твердо решил застре- лить Дантеса, а потом убить и себя, чтобы оправдать убийство. Но он об- манывался; он никогда не наложил бы на себя руки, ибо все еще надеялся.
Между тем среди всех этих горестных треволнений император громовым голосом призвал под ружье последний разряд рекрутов, и все, кто мог но- сить оружие, выступили за пределы Франции.
Вместе со всеми отправился в поход и Фернан, покинув свою хижину и Мерседес и терзаясь мыслью, что в его отсутствие, быть может, возвратит- ся соперник и женится на той, кого он любит.
Если бы Ферн был способен на самоубийство, он застрелился бы в ми- нуту разлуки с Мерседес.
Его участие к Мерседес, притворное сочувствие ее горю, усердие, с ко- торым он предупрежл малейшее ее желание, произвели действие, какое всегда производит преданность на великодушные сердца; Мерседес всегда любила Фернана как друга; эта дружба усугубилась чувством благодарности.
- Брат мой, - сказала он привязывая ранец к плечам каталанца, - единственный друг мой, береги себя, не оставляй меня одну на этом свете, где я проливаю слезы и где у меня нет никого, кроме тебя.
Эти слова, сказанные в минуту расставания, оживили надежды Фернана. Если Дантес не вернется, быть может, наступит день, когда Мерседес ста- нет его женой.
Мерседес осталась одна, на голой скале, которая никогда еще не каза- лась ей такой бесплодной, перед безграничной далью моря. Вся в слезах, как та безумная, чью печальную повесть рассказывают в этом краю, она беспрестанно бродила вокруг Каталан; иногда останавливалась под жгучим южным солнцем, неподвижная, немая, как статуя, и мотрела на Марсель; иногда сидела на берегу и слушала стенание волн, вечное, как ее горе, и спрашивала себя: не лучше ли наклониться вперед, упасть, низринуться в морскую пучину, чем выносить жестокую муку безнадежного ожидания? Не страх удержал Мерседес от самоуйства, - она нашла утешение в религии, и это спасло ее.
Кадрусса тоже, как и Фернана, призвали в армию, но он был восемью го- дами старше каталанца и притом женат, и потому его оставили в третьем разряде, для охраны побережья.
Старик Дантес, который жил только надеждой, с паденм императора по- терял последние проблески ее.
Ровно через пять месяцев после разлуки с сыном, почти в тот же час, когда Эдмон был арестован, он умер на руках Мерседес.
Моррель взял на себя похороны и заплатил мелкие долги, сделанные ста- риком за время болезни.
Это был не только человеколюбивый, это был смелый поступок. Весь Юг пылал пожаром междоусобиц, и помочь, даже на смертном одре, отцу такого опасного бонапартиста, как Дантес, было преступлением.
XIV. АРЕСТАНТ ПОМЕШАННЫЙ И АРЕСТАНТ НЕИСТОВЫЙ
Приблизительно через год после возвращения Людовика XVIII главный инспектор тюрем производил ревизию.
Дантес в своей подземной камере слышал стук и скрип, весьма громкие наверху, но внизу различимые только для уха заключенного, привыкшего подслушивать в ночной тишине паука, прядущего свою паутину, да мерное падение водяной капли, которой нужно целый час, чтобы скопиться на о- толке подземелья.
Он понял, что у живых что-то происходит; он так долго жил в мешке, что имел право считать себя мертвецом.
Инспектор посещал пчередно комнаты, камеры, казематы. Некоторые заключенные удостоились расспросов: они принадлежали к числу тех, кото- рые, по скромности или по тупости, заслужили благосклонность начальства. Инспектор спрашивал у них, хорошо ли их кормят и пет ли у них каких-либо просьб. Всетвечали в один голос, что кормят их отвратительно и что они просят свободы. Тогда инспектор спросил, нскажут ли они еще чего-ни- будь. Они покачали головой. Чего могут просить узники, кроме свободы?
Инспектор, улыбаясь, оборотился к коменданту и сказал:
- Не понимаю, кому нужны эти бесполезные ревизии? К видел одну тюрьму, видел сто; кто выслушал одною заключенного, выслуша тысячу; везде одно и то же: их плохо кормят и они невинны. Других у с нет?
- Есть еще опасные или сумасшедшие, которых мы держим в подземельях.
- Что ж, - сказал инспектор с видом глубокой усталости, - исполним наш долг до конца - спусмся в подземелья.
- Позвольте, - сказал комендант, - надо взять с собой хотя бы двух солд; иногда заключенные решаются на отчаянные поступки, хотя бы уже пому, что чувствуют отвращение к жизни и хотят, чтобы их приговорили к ерти. Вы можете стать жертвой покушения.
- Так примите меры предосторожности, - сказал инспектор.
Явились двое солдат, и все начали спускаться по такой вонючей, гряз- ной и сырой лестнице, что уже один спуск ней был тягостен для всех пяти чувств.
- Черт возьми! - сказалнспектор, останавливаясь. - Кто же здесь мо- жет жить?
- Чрезвычайно опасный заговорщик; нас предупредили, что это человек, способный на все.
- Он один?
- Разумеется.
- Давно он здесь?
- Около га.
- И его сразу посадили в подземелье?
- Нет, после того как он пытался убить сторожа, который носил ему пи- щу.
- Он хотел убить сторожа?
- Да, того самого, который нам сейчас светит. Верно, Аптуан? - спро- с комендант.
- Точно так, он хотел меня убить, - отвечал сторож.
Да это сумасшедший!
- Хуже, - отвечал сторож, - это просто дьявол!
- Если хотите, можно на него пожаловаться, - сказал инспектор комен- данту.
- Не стоит; он и так достаточно наказан; притом же он близок к сумас- шествию, и мы знаем по опыту, что не пройдет и года, как он совсем сой- дет с ума.
- Тем лучше для него, - сказал инспектор, - когда он сойдет с ума, он меньше будет страдать.
Как видите, инспектор был человеколюбив и вполне достоин своей фи- лантропической должности.
- Вы совершенно правы, - отвечал комендант, - и ваши слова доказыва- ют, что вы хорошо знаете заключенных. У нас здесь, тоже в подземной ка- мерекуда ведет другая лестница, сидит старик аббат, бывший глава ка- който партии в Италии; он здесь с тысяча восемьдесят одиннадцатого года, и помешался в конце тысяча восемьсот тринадцатого года; с тех пор его узнать нельзя; прежде он все плакал, а теперь смеет; прежде худел, те- перь толстеет. Не угодно ли вам посмотреть его вместо этого? Сумасшест- вие его веселое и никак не опечалит вас.
- Я посмотрю и того и другого, - отвечал инспектор, - надо исполнять долг службы добросовестно.
Инспектор еще в первый раз осматривал тюрьмы и хотел, чтобы на- чальство осталось довольно им.
- Пойдем прежде к этому, - добавил он.
- Извольте, - отвечал комендант и сделал знак сторожу.
Сторож отпер дверь.
Услышав лязг тяжелых засовов и скрежет заржавелых петель, повачива- ющихся на крюках, Дантес, который сидел в углу и с неизъяснимы наслаж- дением ловил тоненький луч света, проникавший в узкую решеттую щель, приподнял голову.
При виде незнакомого человека, двух сторожей с факелами, двух солдат и коменданта с шляпой в руках Дантес понял, в чем дело, и видя, наконец, случай воззвать к высшему начальству, бросился вперед, умоляюще сложив руки.
Солдаты тотчас скрестили штыки, вообразив, что заключенный бросился к инсктору с дурным умыслом.
Инспектор невольно отступил на шаг.
Дантес понял, что его выдали за опасного человека.
Тогда он придал своему взору столько кротости, сколько может вместить сердце человеческое, и смиренной мольбой, удивившей присутствующих, по- пытался тронуть сердце своего высокого посетителя.
Инспектор выслушал Дантеса до конца; потом повернулся к коменданту.
- Он кончит благочестием, - сказал он вполголоса, - оп уже и сейчас склоняется к кротости и умиротворению. Видите, ему знаком страх; он отс- тупил, увидев штыки, а ведь сумасшедший ни перед чем не отступает. Я по этому вопросу сделал очень любопытные блюдения в Шарантоне.