- Висельная аристократия, - флегматично заметил Шато-Рено.
- Вы думаете, он будет осужден? - спросил Дебрэ Бошана.
- Мне кажется, это у вас надо спросить, - отвечал журналист, - вам лучше знать, какое настроение у суда; видели вы председателя на послед- нем приеме министра?
- Видел.
- Что же он вам сказал?
- Вы удивитесь.
- Так говорите скорее; я так давно не удивлялся.
- Он мне сказал, что Бенедетто, которого считают чудом ловкости, ти- таном коварства, просто-напросто мелкий жулик, весьма недалекий и совер- шенно недостойный тех исследований, которые после его смерти будут про- изведены над его френологическими шишками.
- А он довольно сносно разыгрывал князя, - заметил Бошан.
- Только на ваш взгляд, Бошан, потому что вы ненавидите бедных князей и всегда радуетесь, когда они плохо ведут себя; но меня не проведешь: я, как ищейка от геральдики, издали чую настоящего аристократа.
- Так вы никогда не верили в его княжеский титул?
- В о княжеский титул? Верил... Но в его княжеское достоинство - никогда.
- Недурно сказано, - заметил Бошан, - но уверяю вас, что для всякого другого он вполне мог сойти за князя... Я его встречал в гостиных у ми- нистров.
- Много ваши министры понимают в князьях! - сказал Шато-Рено.
- Коротко и метко, - засмеялся Бошан. - Разрешите мне встить это в мой отчет?
- Сделайте одолжение, дорогой Бошан, - отвечал Шато-Рено, - я вам ус- тупаю мое изречение по своей цене.
- Но если я говорил с председателем, - сказал Дебрэ Бошану, - то вы должны были говорить с королевским прокурором?
- Это было невозможно; вот уже неделя, как Вильфор скрывается от всех; да э и понятно после целой цепи странных семейных несчастий, за- вершившихся столь же странной смертью его дочери...
- Странной смертью? Что выотите сказать, Бошан?
- Вы, конечно, разыгрываете неведение под тем предлогом, что все это касается судебной аристократии, - сказал Бошан, вставляя в глаз монокль и стараясь удержать его.
- Дорогой мой, - затил Шато-Рено, - разрешите сказать вам, что в искусстве носить монокль вам далеко до Дебрэ. Дебрэ, покажите Бошану, как это делается.
- Ну, конечно, я не ошибся, -казал Бошан.
- А что?
- Это она.
- Кто, она?
- А говорили, что она уехала.
- Мадемуазель Эжени? - спросил Шато-Рено. - Разве она уже вернулась?
- Нет, не она, а ее мать.
- Госпожа Данглар?
- Не может быть, - сказал Шато-Рено, - на десятый день после побега дочери, на третий день после банкротства мужа!
Дебрэ слегка покраснел и взглянул в ту сторону, куда смотрел Бошан.
- Да нет же, - сказал он, - эта дама под густой вуалью какая-нибудь знатная иностранка, может быть, мать князя Кавальканти; но вы, кажется, хотели рассказать что-то интересное, Бошан.
- Я?
- Да. Вы говорили о странной смерти Валентины.
- Ах, да; но почему не видно госпожи де Вильфор?
- Бедняжка! - сказал Дебрэ. - Она, вероятно, перегоняет мелиссу для больц или составляет помады для себя и своих приятельниц. Говорят, она трит на эту забаву тысячи три экю в год. В самом деле, почему же ее не видно? Я бы с удовольствием повидал ее, она мне очень нравится.
- А я ее не терплю, - сказал Шато-Рено.
- Почему это?
- Не знаю. Почему млюбим? Почему ненавидим? Я ее не выношу потому, что она мне антипатична.
- Или, может быть, инстинктивно.
- Может быть..Но вернемся к вашему рассказу, Бошан.
- Неужели, господа, - продолжал Бошан, - вы не задавались вопросом, почему так обильно умирают у Вильфоров?
- Обильно? Это недурно сказано, - заметил ШатоРено.
- Это выражение встречается у Сен-Симона.
- А факт - у Вильфора; так поговорим о Вильфоре.
- Признаться, меня оче интересует этот дом, - сказал Дебрэ, - вот уже три месяца они не выходят из траура; позавча со мной об этом гово- рила "сама", по случаю смерти Валентины.
- Кто такая "сама"? - спросил Шато-Рено.
- Жена министра, разумеется!
- Прошу прощения, - заметил Шато-Рено, - я к минтру не езжу, пре- доставляю это делать князьям.
- Раньше вы метали искры, барон, теперь вы мечете молнии; сжальтесь над нами, не то вы испепелите нас, как ноявленный Юпитер.
- Умолкаю, - сказал Шато-Рено, - но сжальтесь и вы надо мй и не дразните меня.
- Послушайте, Бошан, довольно отвлекаться; я уже сказал, что "сама" позавчера просила у меня разъяснений на этот счет; скажите мне, что вы знаете, я ей передам.
- Итак, господа, - сказал Бошан, - если в доме обильно умирают - мне нравится это выражение, - то это значит, что в доме есть убийца.
Его собеседники встрепенулись; им самим уже не раз приходила в голову эта мысль.
- Но кто же убийца? - спросили они.
- Маленький Эдуард.
Шато-Рено и Дебрэ расхохотались; Бошан, нисколько не смутившись, про- должал:
Да, господа, маленький Эдуард, феноменальный ребенок, - убивает не хуже взрослого.
- Это шутка?
- Вовсе нет; я вчера нанял лакея, который только что ушел от Вильфо- ров; обратите на это внимание.
- Обратили.
- Завтра я его уволю, потому что он непомерно много ест, чтобы воз- наградить себя за пост, который он со саху там на себя наложил. Так вот, этот прелестный ребенок будто бы раздобыл склянку с каким-то сна- добьем, которым он время от времени потчует тех, кто ему не угоди Сна- чала ему не угодили дедушка и бабушка де Сен-Меран, и он налил им по три капли своего эликсира, - трех капель вполне достаточно; затем славный Барруа, старый слуга дедушки Нуартье, который иногда ворчал на милого шалунишку; милый шалунишка налил и ему три капли своего эликсира; то же самое случилось с несчастной Валентиной, которая, правда, на него не ворчала, но которой он завидовал; он и ей налил три капли своего экси- ра, и ей, как и другим, пришел конец.
- Бросьте сказки рассказывать, - сказал Шато-Рено.
- А страшная сказка, правда? - сказал Бошан.
- Это нелепо, - сказал Дебрэ.
- Вы просто боитесь смотреть правде в глаза, - возразил Бошан. - Спросите моего лакея, или, вернее, того, кто завтра уже не будет моим лакеем; об этом говорил весь дом.
- Но что это за эликсир? Где он?
- Мальчишка его прячет.
- Гдон его взял?
- В лаборатории у своей мамаши.
- Так его мамаша держит в лаборатории яды?
- Откуда мне знать? Вы допрашивае меня, как королевский прокурор. Я повторяю то, что мне сказали, и только; я вам называю свой источник; большего я не могу сделать. Бедный малый от страха ничего не ел.
- Это невероятно!
- Да нет же, дорогой мой, тут нет ничего невероятного; помните в прошлом году этот ребенок с улицы Ришелье, который забавлялся тем, что втыкал своим братьям и сестрам, пока они спали, булавку в ухо? Молодое поколение развито не по летам.
- Бьюсь об заклад, что сами вы не верите ни одному своему слову, - сказал Шато-Рено. - Но я не вижу графа Монте-Кристо; неужели его здесь нет?
- Он человек пресыщенный, - заметил Дебрэ, - да ему и неприятно было бы показаться здесь; ведь эти Кавальканти его надули; говорят, они яви- лиск нему с фальшивыми аккредитивами, так что он потерял добрых сто тысяч франков, которыми ссудил их под залог княжеского достоинства.
- Кати, Шато-Рено, - спросил Бошан, - как поживает Моррель?
- Я заходил к нему три раза, - отвечал Шато-Рено, - но о нем ни слуху ни духу. Однако сестра его, повидимому, о нем не тревожится; она сказа- ла, что тоже дня три его не видела, но уверена, что с ним ничего не слу- чилось.
- Ах, да, ведь граф МонтКристо и не может быть здесь, - сказал Бо- шан.
- Почему это?
- Потому что он сам действующее лицо в этой драме.
- Разве он тоже когнибудь убил? - спросил Дебрэ.
- Нет, напротив, это его хотели убит Известно, что этот почтенней- ший Кадрусс был убит своим дружком Бенедетто как раз в ту минуту, когда он выходил от графа Монте-Кристо. Известно, что в доме графа нашли прес- ловутый жилет с письмом, из-за которого брачный договор остался неподпи- санным. Вы видели этот жилет? Вот он там, на столе, весь в крови, - ве- щественное доказательство.
- Вижу, вижу!
- Тише, господа, нанается. По местам!
Все в зале шумно задвигались; полицейский энергичным "гм!" подозвал своих протеже, а появившийся в дверях судебный пристав тем визгливым го- лосом, которым пристава отличались еще во времена Бомарше, провозгласил:
- Суд идет!
XIII. ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ
Судьи уселись среди глубокой тишины; присяжные заняли свои места; Вильфор, предмет всеобщего внимания, мы бы даже скали - восхищения, опустился в свое кресло, окидывая залу спокойным взглядом.
Все с удивлением смотрели на его строгое, бесстрастное лицо,которое ничем не выдавало отцовского горя; этот человек, которому чужды были все человеческие чувства, почти внушал страх.
- Введите обвиняемого, - сказал председатель.
При этих словах все взоры устремились на дверь, через которую должен был войти Бенедетто.
Вскоре дверь отворилась, и появился обвиняемый.
На всех он произвел одно и то же впечатление, и никто обманулся в выражении его лица.
Его черты не носили отпечатка то глубокого волнения, от которого кровь приливает к сердцу и бледнеет лицо. Руки его - одну он положил на шляпу, другую засунул за вырез белого пикейного жилета - не дрожали; глаза были спокойны и даже блестели. Едва войдя в залу, он стал осматри- вать судей и публику и дольше, чем на других, остановил взгляд на пред- седателе исобенно на королевском прокуроре.
Рядом с Андреа поместился его адкат, защитник по назначению (Андреа не захотел заниматься подобного ра мелочами, которым он, казалось, не придавал никакого значения), молодой блондин, с покрасневшим лицом, во сто крат более взволнованный, чем сам подсудимый.
Председатель попросил огласить обвинительный акт, составленный, как известно, искусным и неумолимым пером Вильфора.
Во время это долгого чтения, которое для всякого другого было бы мучительно, внимание публики сосредоточивалось на Андреа, переносившем это испытание с душевной бодростью спартанца.
Никогда еще, быть может, Вильфор не был так лаконичен и красноречив; преступление было обрисовано самыми яркими красками; все прошлое обвиня- емого, постепенное изменение его внутреннего облика, последовательность его поступков, начая с весьма раннего возраста, были представлены со всей той силой, какую мог почерпнуть из знания жизни и человеческой души возвышенный ум королевского прокурора.