Было очевидно, что вся палата горит желанием приступить к прениям.
Изобличающая газета была в руках у всех, но, как всегда бывает, никто не решался взять на себя ответственность и выступить первым. Наконец один из самых почтенных пэров, открытыпротивник графа де Морсер, под- нялся на трибуну с торжественностью, возвещавшей, что наступил долгож- данная минута.
Воцарилось зловещее молчание; один только Морсер не подозревал о при- чине того глубокого внимания, с которым на эт раз встретили оратора, не пользовавшегося обычно такой благосклонностью своих слутелей.
Граф спокойно пропустил мимо ушей вступление, в котором орар заяв- лял, что он будет говорить о предмете, столь серьезном, столь священном и жизненном для Палаты, что он просит своих коллег выслушатьго с осо- бым вниманием.
Но при первых же его словах о Янине и полковнике Фернане граф де Мор- сер так страшно побледнел, что трепет пробежал по рядам, и все при- сутствующие впились глазами в графа.
Душевные раны незримы, но они никогда не закрываются; всегда мучи- тельны всегда кровоточащие, они вечно остаются разверстыми в глубинах человеческой души.
Среди гробовою молчания оратор прочитал вслух заметку. Раздался приг- лушенный ропот, тотчас же прекратившийся, как только обличитель вновь заговорил. Он начал с того, что объяснил всю тяжесть ятой им на себя задачи: дело идет о чести графа де Морсер, о чести всей Палаты, и ради того, чтобы оградить их, он и открывает прения, во время которых придет- сяоснуться личных, а потому всегда жгучих, вопросов. В заключение он потребовал назначить расследование и произвести его с возможной быстро- той, дабы в самом корне пресечь клевету и восстановить доброе имя графа де Морсер, отомстив за оскорбление, нанесенное лицу, так высоко стоящему в общественном мнении.
Морсер был так подавлен, к потрясен этим безмерным и неожиданным бедствием, что едва мог пробормотать несколько слов, устремив на своих коллег помутившийся взор. Это смущение, которое, впрочем, могло иметь своим истоиком как изумление невинного, так и стыд виновного, вызвало некоторое сочувствие к нему. Истинно великодушные люди всегда готовы проявитьострадание, если несчастье их врага превосходит их ненависть.
Председатель поставил вопрос на голосование, и было постановлено про- извести расследование.
Графа спросили, сколько ему потребуется времени, чтобы приготовиться к защите.
Морсер успел несколько оправиться после первого удара, и к нему вер- нулось самообладание.
- Господа пэры, - ответил он, - что значит время, когда нужно отра- зить нападение неведомых врагов, скрывающихся в тени собственной гнус- ности; немедленно, громовым ударом должен я ответить на эту молнию, на миг ослепившую меня; почему мне не дано вместо словесных оправданий про- лить свою кровь, чтобы доказать моим собратьям, что я достоин быть в их рядах!
Эти слова произвели благоприятное впечатление.
- Поэтому я прошу, - продолжал Морсер, - чтобы расследование было произведено как можно скорее, и представлю Палате все необходимые доку- ченты.
- Какой день угодно вам будет назначить? - спросил председатель.
- С сегодняшнего дня я отдаю себя в распоряжение Палаты, - отвечал граф.
Председатель позвонил.
- Угодно ли Палате, чтобы расследование состоялось сегодня же?
- Да, - был инодушный ответ собрания.
Выбрали комиссию из двенадцати человек для рассмотрения документов, которые представит Морсер. Первое заседание этой комиссии было назначено на восемь часов вечера, в помещении Палаты. Если бы потребовалось нес- колько заседаний, то они должны были происходить там же, в то же время. Как толь было принято это постановление, Морсер попросил разрешения удалиться: ему необходимо было собрать документы, давно уже подготовлен- ные им с присущей ему хитростью и коварством, ибо он всегда предвидел возможность подобной катастрофы.
Бошан рассказ все это Альберу.
Альбер слушал его, дрожа то от гнева, то от стыд он не смел наде- яться, ибо после поездки Бошана в Янину знал, что отец его виновен, и не понимал, как мог бы он доказать свою невиновность.
- А дальше? - спросил он, когда Бошан умолк.
- Дальше? - повторил Бошан.
- Да.
- Друг мой, это слово налагает на меня ужасную обязанность. Вы непре- менно хотите знать, что было дальше?
- Я должен знатьи пусть уж лучше я узнаю об этом от вас, чем от ко- го-либо другого.
- В таком случае, - сказал Бошан, - соберите все свое мужество, Альбер; никогда еще оно вам не было так нужно.
Альбер провел рукой по лбу, словно пробуя собственные силы, как чело- век, намеревающийся защать свою жизнь, проверяет крепость своей кольчуги и сгибает лезвие шпаги.
Оночувствовал себя сильным, потому что принимал за энергию свое ли- хорадочновозбуждение.
- Говорите, - сказал он.
- Наступил вечер, - продоал Бошан. - Весь Париж ждал, затаив дыха- ние. Многие утверждали, что вашему отцу стоит только показаться, и обви- нение рухнет само собой; другие говориличто ваш отец совсем не явится; были и такие, которые утверждали, будтвидели, как он уезжал в Брюс- сель, а кое-кто даже справлялся в полиции, верно ли, что он выправил се- бе паспорт.
Я должен вам сознаться, что сделал все возможное, чтобы уговорить од- ного из членов комиссии, молодого пэра, провести меня в залу. Он заехал за мной в семь часов и, прежде чем кто-либо явился, передал меня курьеру, который и запер меня в какой-то ложе. Я был скрыт за колонной и окутан полнейшим мраком; я мог надеяться, что увижу и услышу от слова до слова предстоящую ужасную сцену.
Ровно в восемь все были в сборе.
Господин де Морсер вошел с последним ударом сов. В руках у него бы- ли какие-то бумаги, и он казался вполне спокоым; вопреки своему обык- новению, держался он просто, одет был изысканно и строго и, по обычаю старых военных, застегнут на все пуговицы.
Его появление произвело наилучшее впечатление: члены комиссии были настроены отнюдь не недоброжелательно, и кое-кто из них подошел к графу пожал ему руку.
Альбер чувствовал, что все эти подробности разрывают ему сердце, а между тем его мукам примешивалась и доля признательности; ему хотелось обнять эх людей, выказавших его отцу уважение в час тяжелого испыта- ния.
В эту минуту вошел курьер и подал председателю письмо.
"Слово принадлежит вам, господин де Морсер", - сказал председаль, распечатывая письмо.
- Граф начал свою защитительную речь, и, еряю вас, Альбер, - про- должал Бошан, - она была построена необычайно красноречиво и искусно. Он представил документы, удостоверяющие, что визирь Янины до последней ми- нуты доверял ему всецело и поручил ему вести с самим султаном перегово- ры, от которых зависела его жизнь или смерть. Он показал перстень, знак власти, которым Алипаша имел обыкновение зечатывать свои письма и ко- торый он дал графу, чтобы тот по возвращении мог к нему проникнуть в лю- бое время дня или ночи, даже в самый гарем. К несчастью, сказал он, пе- реговоры не увенчались успехом, и когда он вернулся, чтобы защитить сво- его благодетеля, то нашел его уже мертвым. Но, - сказал граф, - перед смертью Али-паша, - так велико было его доверие, - поручил ему свою лю- бимую жену и дочь.
Альбер вздрогнул при этих словах, потому что, по мере того как гово- рил Бошан, в его уме вставал рассказ Гайде, и он вспоминал все, что рассказывала прекрасная гречанка об этом поручении, об этом перстне и о том, как она была продана и удена в рабство.
- И какое впечатление произвела речь графа? - с тревогой спросил Альбер.
- Сознаюсь, она меня тронула и всю комиссию также, - сказал Бошан.
- Тем временем председатель стал небрежно проглядывать только что пе- реданное ему письмо; но с первых же строк оно приковало к себе его вн мание; он прочел его, перечел еще раз и остановил взгляд на графе де Морсер.
"Граф, - сказал он, - вы только что сказали нам, что визирь Янины по- ручил вам свою жену и дочь?"
"Да, сударь, - отвечал Морсер, - но и в этом, как и во всем ос- тальном, меня постигла неудача. Когда я возвратился,асилики и ее дочь Гайде уже исчезли".
"Вы знали их?"
"Благодаря моей близости к паше и его безграничному доверию ко мне я не раз видел их".
"Имеете ли впредставление о том, что с ними сталось?"
"Да, сударь. Я слышал, что они не вынесли своего горя, а может быть и бедности. Я не был богат, жизнь моя вечно была в опасности, и я, к вели- кому моему сожалению, не имел возможности разыскивать их".
Председатель нахмурился.
"Господа, - сказал он, - вы слышали объяснение графа де Морсер. Граф, можете ли вы в подтверждение ваших слов сослаться на каких-нибудь свиде- телей?"
"Кожалению, нет, - отвечал граф, - все те, кто окружал визиря и встречал меня при его дворе, либо умерли, либо рассеялись по лицу земли; насколько я знаю, я единственный из всех моих соотечественников пережил эту ужасную войну; у меня есть только письма Али-Тебелина, и я предста- вил их вам; у меня есть лишь перстень, знак его воли, вот он; у меня есть еще самое убедительное доказательство, а именно, что после аноним- ного выпада не появилось ни одного свидетельства, которое можно было бы противопоставить моему слову честного человека и, наконец, моянезапят- нанная военная карьера".
По собранию пробежал шепот одобрия; в эту минуту, Альбер, не слу- чись ничего неожиданного, честь вашего отца была бы спасена.
Оставалось только голосовать, но тут предсатель взял слово.
"Господа, - сказал он, - и вы, граф, были бы рад я полагаю, выслу- шать весьма важного, как он уверяет, свидетеля, который сам пожелал дать показания; после всего того, что нам сказал граф, мы не сомневаемся, что этот свидетель только подтвердит полнейшую невиновность нашего коллеги. Вот письмо, которое я толо что получил; желаете ли вы, чтобы я его вам прочел, или вы примете решение не оглашать его и не задерживаться на этом?"