Граф де Морсер побледнел и так стиснул бумаги, что они захрустели под его пальцами.
Комиссия постановила заслушать письмо; граф глубоко задумался и не выразил своего мнения.
Тогда председатель огласил следующее письмо:
"Господин председатель!
Я могу представить следственной комиссии, призванной расследовать по- ведение генерал-лейтенанта графа де Морсер в Эпире и Македонии, самые точные сведения" Председатель на секунду замолк.
Граф де Морсер побледнел; председатель окинул слушателей вопроси- тельным взглядом.
"Продолжайте!" - закричали со всех сторон.
Председатель продолжал:
"Али-паша умер при мне, и на моих глазах протекли его последние мину- ты; я знаю, какасудьба постигла Василики и Гайде; я к услугам комиссии и даже прошу оказать мне честь и выслушать меня. Когда вам вручат это письмо, я буду находиться в вестибюле Палаты".
"А кто этот свидетель, или, вернее, этот враг?" - спросил граф изме- нившимся голосом.
"Мы это сейчас узнаем, - отвечал председатель. - Угодно ли комиссии выслушать этого свидетеля?"
"Да, да!" - в один голос отвали все.
Позвали курьера.
"Дожидается ли кто-нибудь в вестибюле?" - спросил председатель.
"Да, господин председатель".
"Кто?"
"нщина, в сопровождении слуги".
Все переглянулись.
"Пригласите са эту женщину", - сказал председатель.
Пять минут спустя курьер вернулся; все глаза были обращены на дверь, и я также, - прибавил Бошан, - разделял общее напряженное ожидание.
Позади курьера шла женщина, с головы до ног закутанная в покрывало. По неясным очертаниям фигуры и по запаху духов под этим покрывалом уга- дывалась молодая и изящная женщина. Председатель попросил незнакомку приоткрыть покрывало, и глазам при- сутствующих предстала молодая девушка, одетая в греческий костюм; она была необычайно красива.
- Это она! - сказал Альбер.
- Кто она?
- Где.
- Кто вам сказал?
- Увы, я догадываюсь. Но продолжайте, Бошан, прошу вас. Вы видите, я спокоен и не теряю присутствия духа, хотя мы, вероятно, приближаемся к развязке.
- Господин де Морсер глядел на эту девушку с изумлением и ужасом, - продолжал Бошан. Слова, готовые слететь с этих прелестных губ, означа- ли для него жизнь или смерть; остальные были так удивлены и заинтересо- ваны появлением незнакомки, что спасение или гибель господина де Морсер уже не столь занимали их мысли.
Председатель предложил девушке сесть, но она покачала головой. Граф же упал в свое кресло; ноги явно отказывались служить ему.
"Сударыня, - сказал председатель, - вы писали комиссии, что желаете сообщить сведения о событиях в Янине, и заявляли, что были свидетельни- цей этих событий".
"Это правда", - отвечала незнакомка с чарующей грустью и той мелодич- ностью голоса, которая отличает речь всех жителей Востока.
"Однако, - сказал председатель, - разрешите мне вам заметить, что вы были тогда слишком молоды".
"Мне было четыре года; но, так как для меня это были события необы- чайной важности, то я не забыла ни одной подробности, ни одна мелочь не изгладилась из моей памяти".
"Но чем же были важны я вас эти события и кто вы, что эта катастро- фа произвела на вас так глубокое впечатление?"
"Дело шло о жизни или смерти моего отца, - отвечала девушка, - я Гай- де, дочь Али-Тебелиыа, янинского паши, и Василики, его любимой жены".
Скромный и в то же время горделивый румянец, заливший лицо девушки, ее огненный взор и величавость ее слов произвели невыразимое впечатление на собрание.
Граф де Морсер с таким ужасом смотрел на нее, словно пропасть внезап- но разверзлась у его ног.
"Сударыня, - сказал председатель, почтительно ей поклонившись, - раз- решите мне задать вам один вопрос, отнюдь не означающий с моей стороны сомнения, и это будет последний мой вопрос: можете ли вы подтвердить ва- ше заявление?"
"Да, могу, - отвечала Гайде, вынимая из складок своего покрывала бла- говонный атласный мешочек, - вот свидетельство о моем рождении, состав- ленное моим отцом и подписанное его военачальниками; вот свидетельство о моем крещии, ибо мой отец дал свое согласие на то, чтобы я воспитыва- лась в вере моей матери; на этом свидетельстве стоит печать великого примаса Македонии и Эпира; вот, наконец (и это, вероятно, самый важный документ), свидетельство о продаже меня и моей матери армянскому купцу Эль-Коббиру французским офицером, который в своей гнусной сделке с Пор- той выговорил себе, как долю добычи, жену и дочь своего благодетеля и продал их за тысячу кошельков, то есть за четыреста тысяч франков".
Лицо графа покрылось зеленоватой бледностью, а глаза его налились кровью, когда раздались эти ужасные обвинения, которые собрание выслуша- ло в зловещем мчании.
Гайде, все такая же спокойная, но более грозная в своем спокойствии, чем была бы другая в гневе, протянула председателю свидетельство о про- даже, составленное на арабском языке.
Так как считали возможным, что некоторые из предъявленных документов могут оказаться составленными на арабском, новогреческом или турецком языке, то к заседанию был вызван переводчик, состоявший приПалате; за ним послали.
Один из благородных пэров, которому был знаком арабский язык, изучен- ный им во время великого египетского похода, следил глазами за чтением пергамента, в то время как переводчик оглашаего вслух:
"Я, Эль-Коббир, торговец невольниками и поставщик гарема его вели- чества султана, удостоверяю, что получил от франкского вельможи графа Монте-Кристо, для вручения падишаху, изумруд, оцененный в две тысячи ко- шельков, как плату за молодую невольницу-христианку, одиннадцати лет от роду, но имени Гайде, признанную дочь покойного Али-Тебелина, яиинского паши, и Василики, его любимой жены, каковая была мне продана, тому семь лет, вместе со своей матерью, умершей при прибытии ее в Константинополь, франкским полковником, состоявшим на службе у визиря Али-Тебелина, по имени Фернан Мондего.
Вышеупомянутая покупка была мною совершена за счет его личества султана и по его уполномочию за тысячу кошельков.
Составлено в Константинополе, с дозволения его величества, в год 1247 гиджры.
Подписано: Элъ-Коббир.
Настоящее свидетельство, для вящего удостоверения его истинности, непреложности и подлинности, будет снабжено печатью его величества, на- ложение каковой продавец обязуется исходатайствовать".
Рядом с подписью торговца действительно стояла печать падишаха.
За этим чтением и за этимзрелищем последовало гробовое молчание; все, что было живого в графе, сосредоточилось в его глазах, и эти глаза, как бы помимо его воли приванные к Гайде, пылали огнем и кровью.
"Сударыня, - сказал председатель, - не можем ли мы попросить разъяс- нений у графа Монте-Кристо, который, насколько мне известно, вместе с вами находится в Париже?"
"Сударь, граф Монте-Кристо, мой второй отец, уже три дня как уехал в Нормандию".
"Но в таком случае, сударыня, - сказал председатель, - кто подал вам мысль сделать ваше заявление, за которое Палата приносит вам благодар- ность? Впрочем, принимая во внимание ваше рождение и перенесенные вами несчастья, ваш поступок вполне естествен".
"Сударь, - отвечала Гайде, - этот поступок внушили мне почтение к мертвым и мое горе. Хоть я и христианка, но, да простит мне бог, я всег- да мечтала отомстить за моего доблестного отца. И с тех пор как я ступи- ла на французскую землю, с тех пор как я узнала, что предатель живет в Париже, мои глаза и уши были всегда открыты. Я веду уединенную жизнь в доме моего благородного покровителя, но я живу так потому, что люблю тень и тишину, которые позволяют мне жить наедине со своими мыслями. Но граф Монте-Кристо окружает меня отеческими заботами, и ничто в жизни ми- ра не чуждо мне; правда, я беру от нее только отголоски. Я читаю все га- зеты, получаю все журналы, знаю новую музыку; и вот, следя, хоть и со стороны, за жизнью другихюдей, я узнала, что произошло сегодня утром в Палате пэров и что должно было произойти сегодня вечером... Тогда я на- писала письмо".
"И граф Монте-Кристо не знает о вашем поступке?" - спросил председа- тель.
"Ничего не знает, и я даже опасаюсь, что он его не одобрит, когда уз- нает; а между тем это великий для меня день, - продолжала девушка, под- няв к небу взор, полный огня, - день, когда я, наконец, отомстила за своего отца!"
Граф за все это время не произнес ни слова; его коллеги не без учас- тия смотрели на этого человека, чья жизнь разбилась от благовонного ды- хания женщины; несчастье уже чертило зловещие знаки на его челе.
"Господин де Морсер, - сказал председатель, - признаете ли вы в этой девушке дочь Али-Тебелина, янинского паши?"
"Нет, - сказал граф; с усилием вставая, - все это лишь козни моих врагов".
Гайде, не отрывавшая глаз от двери, словно она ждала кого-то, быстро обернулась и, увидя графа, страшно вскрикнула.
"Ты не узнаешь меня, - воскликнула она, - но зато я узнаю тебя! Ты Фернан Мондего, французский офицеробучавший войска моего благородного отца. Это ты предал замки Янины! Это ты, отправленный им в Константино- поль, чтобы договориться с султаном о жизни или смерти твоего благодете- ля, привез подложный фирман о полном помиловании! Ты, благодаря этому фирману, получил перстень паши, чтобы заставить Селима, хранителя огня, повиноваться тебе! Ты зарезал Селима. Ты продалою мать и меня купцу Эль-Коббиру! Убийца! Убийца! Убийца! На лбу у тебя до сих пор кровь тво- его господина! Смотрите все!"
Эти слова были произнесены с таким страстным убеждением, что все гла- за обратились на лоб графа, и он сам поднес к нему руку, точно чувство- вал, что он влажен от крови Али.
"Вы, значит, утверждаете, что вы узнали в графе де Морсер офицера Фернана Мондего?"