Как только рассвело, он вложил камень обратно в отверстие, придвинул кровать к стене и лег спать.
Завтракостоял из куска хлеба. Тюремщик вошел и положил кусок хлеба на стол.
- Вы не принесли мне другой тарелки? - спросил Дантес.
- Нет, не принес, - отвечал тюремщик, - вы все бьете; вы разбили кув- шин; по вашей вине я разбил вашу тарелку; если бы все заключенные столько ломали, правительство не могло бы их содержать. Вам оставят кастрюлю и будут наливать в нее суп; может быть, тогда вы перестанете бить посуду.
Дантес поднял глаза к небу и молитвенно сложил руки под одеялом.
Этот кусок железа, который очутился в его руках, пробудил в его серд- це такой порыв благодарности, какого он никогда еще не чувствовал, даже в минуты величайшего счастья.
Только одно огорчало его. Он заметил, что с тех пор как он начал ра- ботать, того, другого, не стало слышно.
Но из этого отнюдь не следовало, что он должен отказаться от своего намерения; если сосед не идет к нему, он сам придет к соседу.
Весь день он работал без передышки; к вечеру благодаря новому инстру- менту он извлек из стены десять с лишним горстей щебня и известки.
Когда настал час обеда, он выпрямил, как мог, искривленную ручку и поставил на место кастрюлю. Тюремщик влил в нее обычную порцию супа с говядиной или, вернее, с рыбой, потому что день был постный, а заключен- ных три раза в неделю заставляли поститься. Это тоже могло бы служить Дантесу календарем, если бы он давно не бросил считать дни.
Тюремщик налил суп и вышел.
На этот раз Дантес решил удостовериться, точно ли его сосед перестал работать.
Он принялся слушать.
Все было тихо, как в те три дня, когда работа была приостановлена.
Дантес вздохнул; очевидно, сосед опасался его.
Однако он не пал духом и продолжал работать; но, потрудившись часа три, наткнулся на препятствие.
Железная ручка не забирала больше, а скользила по гладкой поверхнос- ти.
Дантес ощупал стену руками и понял, что уперся в балку.
Она загораживала все отверстие, сделанное им.
Теперь надо было рыть выше или ниже балки.
Несчастный юноша и не подумал о возможности такого препятствия.
- Боже мой, боже мой! - вскричал он. - Я так молил тебя, я надеялся, Что ты услышишь мои мольбы! Боже, ты отнял у меня приволье жизни, отнял покой смерти, воззвал меня к существованию, так сжалься надо мной, боже, не дай мне умереть в отчаянии!
- Кто в таком порыве говорит о бо и об отчаянии? - произнес голос, доносившийся словно из-под земли; заглушенный толщею стен, он прозвучал в ушах узника, как зов из могилы.
Эдмон почувствовал, что у него волосы становятся дыбом; не вставая с колен, он попятился от стены.
- Я слышу человеческий голос! - прошептал он.
В продолжение четырех-пи лет Эдмон слышал только голос тюремщика, а для узника тюремщик - не человек; это живая дверь вдобавок к дубовой двери, это живой прут вдобавок к железным прутьям.
- Ради бога, - вскричал Дантес, - говорите, говорите еще, хоть голос ваш и устрашиленя. Кто вы?
- А вы кто? - спросил голос.
- Несчастный узник, - не задумываясь, отвечал Дантес.
- Какой нации?
- Француз.
- Ваше имя?
- Эдмон Дантес.
- Ваше звание?
- Моряк.
- Как давно вы здесь?
- С двадцать восьмого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года.
- За что?
- Я невиновен.
- Но в чем вас обвиняют?
- В астии в заговоре с целью возвращения императора.
- Как! Возвращение императора? Разве император больше не на престоле?
- Он отрекся в Фонтенбло в тысяча восемьсот четырнадцатом году и был отправлен на остров Эльба. Но вы сами - как давно вы здесь, что вы этого не знаете?
- С тысяча восемьсот одиннадцатого года.
Дантес вздрогнул. Этот человек находился в тюрьме чырьмя годами дольше, чем он.
- Хорошо, бросьте рыть, - торопливо заговорил голос. - Но скажите мне только, на какой высоте отверстие, которое вы вырыли?
- Вровень с землей.
- Чем оно скрыто?
- Моей кроватью.
- Двигали вашу кровать за то время, что вы в тюрьме?
- Ни разу.
- Куда выходит ваша комната?
- В коридор.
- А коридор?
- Ведет во двор.
- Какое несчастье! - произнес голос.
- Боже мой! Что такое? - сприл Дантес.
- Я ошибся; несовершенство моего плана ввело меня в забждение; от- сутствие циркуля меня погубило; ошибка в одну линию на ане составила пятнадцать футов в действительности; я принял вашу стену за наружную стену крепости!
- Но ведь вы дорылись бы до моря?
- Я этого и хотел.
- И если бы вам удалось...
- Я бросился бы вплавь, доплыл до одного из островов, окружающих за- мок Иф, до острова Дом, или до Тибулепа, или до берега и был бы спасен.
- Разве вы могли бы переплыть такое пространство?
- Господь дал бы мне силу. А теперь все погибло.
- Все?
- Все. Заделайте отверстие как можно осторожнее, не ройте больше, ни- чего не делайте и ждите известий от меня.
- Да кто вы?.. Скажите мне по крайней мере, кто вы?
- Я... я - номер двадцать седьмой.
- Вы мне не доверяете? - спросил Дантес.
Горький смех долетел до его ушей.
- Я добрый христианин! - вскричал он, ининктивно почувствовав, что неведомый собеседник хочет покинуть его. - И я клянусь богом, что я ско- рее дам себя убить, чем открою хоть тень правды вашим и моим палачам. Но ради самого неба не лишайте меня вашего присутствия, вашего голоса; или, клянусь вам, я размозжу себе голову о стену, ибо силы мои приходят к концу, и смерть моя ляжет на вашу совесть.
- Сколько вам лет? Судя по голу, вы молоды.
- Я не знаю, сколько мне лет, потому что я потерял здесь счет време- ни. Знаю только, что, когда меня арестовали, двадцать восьмого февраля тысяча восемьсот пятнадцаго года, мне было неполных девятнадцать.
- Так вам нет еще двадцати шести лет, - сказал голос. - В эти годы еще нельзя быть предателем.
- Нет! Нет! Клянусь вам! - повторил Дантес. - Я уже сказал вам и еще з скажу, что скорее меня изрежут на куски, чем я вас выдам.
- Вы хорошо сделали, что поговорили со мной, хорошо сделали, что поп- росили меня, а то я уже собирался составить другой план и хотел отда- литься от вас. Но ваш возраст меня успокаивает, я приду к вам, ждите ме- ня.
- Когда?
- Это надо высчитать; я подам вам знак.
- Но вы меня не покинете, вы не оставите меня одного, вы придете ко мне или позволите мне прийти к вам?
Мы убежим вместе, а если нельзя бежать, будем говорить - вы о тех, кого любите, я - о тех, кого я люблю.
Вы же любите кого-нудь?
- Я один на свете.
- Так вы полюбите меня: если вы молоды, я буду вашим товарищем; если вы старик, я буду вашим сыном.
У меня есть отец, которому теперь семьдесят лет, если он жив; я любил только его и девушку, которую звали МерседесОтец не забыл меня, в этом я уверен; но она... как знать, вспоминает ли она обо мне! Я буду любить вас, как любил отца.
- Хорошо, - сказал узник, - до завтра.
Эти слова прозвучали так, что Дантес сразу поверил им; больше ему ни- чего не было нужно; онстал, спрятал, как всегда, извлеченный из стены мусор и продвинул кровать к стене.
Потом он безраздельно отдался своему счастью. Теперь уж он, наверное, не будет один; а может быть, удастся и бежать. Если он даже останется в тюрьме, у него все же будет товарищ; разделенная тюрьма - это уже только наполовину тюрьма. Жалобы, произносимые сообща, - почти молитвы; молит- вы, воссылаемые вдвоем, - почти благодать.
Весь день Дантес прошагал взад и вперед по своему подземелью. Радость душила его. Иногда он садился на постель, прижимая руку к груди. При ма- лейшем шуме в коридоре он подбегал к двери. То и дело его охватывал стх, как бы его не разлучили с этим человеком, которого он не знал, но уже любил, как друга. И он решил: если тюремщик отодвинет кровать и нак- лонится, чтобы рассмотреть отверстие, он размозжит ему голову камнем, на котором стоит кувшин с водой.
Его приговор к смерти, он это знал; но разве он не умирал от тоски и отчаяния в минуту, когда услыхал этот волшебный стук, возвративший его к жизни?
Вечером пришел тюремщик. Дантес лежал на кровати; ему казалось, чттак он лучше охраняет недоделанное отверстие. Вероятно, он странни глазами посмотрел на докучливого посетителя, потому что тот сказал ему:
- Что? Опять с ума сходите?
Дантес не отвечал. Он боялся, что его дрожащий голос выдаст его. Тю- ремщик вышел, покачивая головой.
Когда наступила ночь, Дантес надеялся, что сосед его воспользуется тишиной и мраком для продолжения начатого разговора; но он ошиб: ночь прошла, ни единым звуком не успокоив его лихорадочного ожидания. Но на- утро, после посещения тюремщика, отодвинув кровать от стены, он услышал три мерных удара; он бросился на колени.
- Это вы? - спрос он. - Я здесь.
- Ушел тюремщик? - спросил голос.
- Ушел, - отвечал Дантес, - и придет только вечером; в нашем распоря- жении двенадцать часов.
- Так можно действовать? - спросил голос.
- Да, да, скорее, сию минуту, умоляю вас!
Тотчас же земля, на которую Дантес опирался обеими руками, подалась под ним; он отпрянул, и в тот же миг груда земли и камней сыпалась в яму, открывшуюся под вырытым им отверстием. Тогда из темной ямы, глубину которой он не мог измерить глазом, показалась голова, плечи и, наконец, весь человек, который не без ловкости выбрался из пролома.
XVI. ИТАЛЬЯНСКИЙ УЧЕНЫЙ
Дантес сжал в своих объятиях этого нового друга, так давно и с таким нетерпением ожидаемого, и подвел его к окну, чтобы слый свет, прони- кавший в подземелье, мог осветить его всего.
Это был человек невысокого роста, с волосами, поседевшимие столько от старости, сколько от горя, с проницательными глазами, скрытыми под густыми седеющими бровями, и с черной еще бородой, доходившей до середи- ны груди; худоба его лица, изрытого глубокими морщинами, смелые и выра- зительные черты изобличали в нем человека, более привыкшего упражнять свои духовные силы, нежели физические. По лбу его струился пот. Что ка- сается его одежды, то не было никакой возможности угадат ее первона- чальный покрой; от нее остались одни лохмотья.