- Нет; но ваш отец, человек, искунный в изобличении преступников, должен был предполагать, что все эти смерти у вас в доме неестественны. Ваш отец сам должен бы вас охранять, он должен был быть в этот час на моем месте; он сам должен был выплеснуть эту жидкость; сам должен был уже подняться против убиы. Призрак против призрака, - прошептал он, заканчивая свою мысль. - Я сделаю все, чтобы жить, граф, - сказала Валентина, - потому что есть два человека на свете, которые так меня любят, что умрут, если я умру: дедушка и Максимилиан.
- Я буду их охранять, как охранял вас.
- Скажите, что я должна делать, - спросила Валентина. - Господи, что со мной будет? - шепотом прибавила она.
- Что бы с вами ни произошло, Валентина, не пугайтесь;сли вы будете страдать, если вы потеряете зрение, слух, осязание, не страшитесь ниче- го; если вы очнетесь и не будете ать, где вы, не бойтесь, хотя бы вы проснулись в могильном склепе, в гробу; соберитесь с мыслями и скажите себе: в эту минуту меня охраняет друг, отец, человек, который хочет счастья мне и Максимилиану.
- Боже, неужели так нужно?
- Может быть, вы предпочитаете выдать вашу мачеху?
- Нет, нет, лучше умереть!
- Вы не умрете, Валентина. Чтбы с вами ни произошло, обещайте мне не роптать и надеяться!
- Я буду думать о Максимилне.
- Я люблю вас, как родную дочь, Валентина; я один могу вас спаи, и я вас спасу.
Валентина молитвенно сложила руки, - она чувствовала, что только бог может поддержать ее в этот страшный час. Она шептала бессвязные слова, забыв о том, что ее плечи прикрыты только длинными волосами и что сквозь тонкое кружево пеньюара видно, как бьется ее сердце.
Граф осторожно дотронулся до ее руки, натянул ей на плечи бархатное одеяло и сказал с отеческой улыбкой:
- Дитя мое, верьте моей преданности, как вы верите в милость божью и в любовь Максимилиана.
Валентина взглянула на него благодарно и кротко, словно послушный ре- бенок.
Тогда граф вынул из жилетного кармана изумрудную бонбоньерку, открыл золотую крышечку и положил на ладонь Валентины пилюлю величиною с горо- шину.
Валентина взяла ее и внимательно посмотрела на графа, на лице ее не- устрашимого защитника сиял отблеск божественного могущества и величия. Взгляд Валентины вопрошал.
- Да, - сказал Монте-Кристо.
Валентина поднесла пилюлю к губам и проглотила ее.
- До свидания, дитя мое, - сказал он - Теперь я попытаюсь уснуть, ибо вы спасены.
- Идите, - сказала Валентина, - я вам обещаю не бояться, что бы со мной ни случилось.
Монте-Кристо долго смотрел на девушку, которая понемногу засыпала, побежденная действием наркотика.
Затем он взял стакан, отлил три четверти в камин, чтобы можно было подумать, что Валентина пила из него, поставил его опять на ночной сто- лик, потом подошел к книжному шкафу и исчез, бросив последний взгляд на Валентину; она засыпала безмятежн как ангел, покоящийся у ног создате- ля.
V. ВАЛЕНТИНА
Ноик продолжал гореть на камине, поглощая последние капли масла, еще плававшие на поверхности воды, уже краснеющий круг окрашивал але- бастровый колпачок, уже потрескивающий огонекспыхивал последними иск- рами, ибо и у неживых предметов бывают премертные судороги, которые можно сравнить с человеческой агонией, тусклый, зловещий свет бросал опаловые отблески на белый полог постели лентины.
Уличный шум затих и воцарилось жуткое безмолвие.
И вот дверь из комнаты Эдуарда отворилась, и лицо, которое мы уже ви- дели, отразилось в зеркале, висевшем напротив, то была г-жа де Вильфор, пришедшая посмотреть на дствие напитка.
Она остановилась на пороге, прислушалась к треску ночника, единствен- ному звуку в этой комнате, которая казалась необитаемой, и затем тихо подошла к ночному столу, чтобы взглянуть, пуст ли стакан.
Он был еще на четверть полон, как мы уже сказали.
Госпожа де Вильфор взяла его, вылила остатки в камин и помешала золу, чтобы жидкость чше впиталась; затем старательно выполоскала стакан, вытерла своим платком и поставила не прежнее место.
Она долго не решалась подойти к кровати и посмотреть на Валентину.
Этот мрачный свет, безмолвие, темные чары ночи, должно ть, нашли отклик в кромешных глубинах ее души: отравительница страшилась своего деяния.
Наконец она собралась с духом, откинула полог, склонилась над изго- ловьем и посмотрела на Валентину.
Душка не дышала; легчайшая пушинка не заколебалась бы на ее полу- открытых, неподвижных губах, ее веки подернулись лиловой тенью и слегка припухли, и ее длинные темные ресницы осеняли уже пожелтевшую, как воск, кожу.
Госпожа де Вильфор долго смотрела на это красноречивое в своей непод- вижности лицо; наконец отважилась и, приподняв одеяло, приложила руку к сердцу девушки.
Оно не билось.
Трепет, который она ощутила в пальцах, был биением ее собственного пульса; она вздрогнула и отняла руку.
Рука Валентины свесилась с кровати; рука эта, от плеча до запястья, казалась изваянной Жерменом Пилоном; но кисть была слегка искажена судо- рогой, и тонкие пальцы, оцепенев, застыли на красном дереве кровати.
Лунки ногтей посинели.
У госпи де Вильфор не оставалось сомнений: все было кончено; страш- ное дело, последнее из задуманных ею, наконец свершилось.
Отравительнице него было больше делать в этой комнате; она, не вы- пуская полога из рук, осторожно попятилась, видимо, страшась шума собственных шагов по ковру; она была заворожена зрелищем смерти, которое таит в себе неодолимое обаяние, пока смерть еще не разложение, а только неподвижность, пока она еще таинство, а не тлен.
Мины проходили, а г-жа де Вильфор все не могла выпустить полог, ко- торый она простерла, как саван, над головой Валентины. Она платила дань раздумью, а раздумье преступника - муки совести.
Ночник затрещал громче.
Госпожа де Вильфор вздрогнула и выпустила полог.
В ту же секунду ночник погас, и комната погрузилась в непроглядный мрак.
И в этом мраке вдруг ожили часы и пробили половину пятого.
Преступница, затрепетав, ощупью добралась до двери и вернулась к себе с каплями холодного пота на лбу.
Еще два часа комната оставалась погружной во тьму.
Затем понемногу ее залил бледный свет, проникая сквозь ставни; стал ярче и вернул предметам, краски и очертания.
Вскоре на лестнице раздалось покашливание, и в комнату Валентины вош- ла сиделка с чашкой в руках.
Отцу, возлюбленному первый взгляд сказал бы: Валентина умерла; но для этой наемницы Валентина только спала.
- Так, - сказала она, подходя к ночному столику, - она выпила часть микстуры, стакан на две трети пуст.
Затем она пошла к камину, развела огонь, села в кресло и, хотя она только что встала с постели, воспользовалась сном Валентины, чтобы еще немного подремать.
Она проснулась, когда часы били восемь.
Тогда, удивленная непробудным сном больной, испуганная свесившейся рукой, которой спящая так и не шевельнула, сиделка подошла к кровати и только тогда заметила похолодевшие губы и остывшую грудь.
Она хотелподнять руку Валентины, но закоченевшая рука была так не- податлива, что сиделка поняла все.
Она в ужасе вскрикнула и бросилась к двери.
- Помогите! закричала она. - Помогите!
- Что случилось? - ответил снизу голос д'Авриньи. Это был час его ежедневного визита.
- Что случилось? - послышался голос Вильфора, быстро выходящего из кабинета. - Докторвы слышите, зовут на помощь?
- Да, да, - отвечал д'Авриньи, - идем, идем скорее к Валентине.
Но прежде чем подоспели отец и доктор, слуги, находившиеся вомнатах и коридорах того же этажа, уже вошли и, увидав Валентину, бледную и не- подвижную на кровати, в отчаянии ломали руки.
- Позовите госпожу де Вильфор, разбудите госпожу де Вильфор, - кричал королевский прокурор, стоя на пороге, которого он, казалось, не смел пе- реступить.
Но слуги, не отвечая, смотрели на д'Авриньи, который вошел в комнату, бросился к Валентине и приподнял ее.
- И эта! - прошептал он, опуская ее - О господи, когда же конец!
Вильфор вбежал в комнату.
- Боже мой, что вы сказали, - отчаянно крикнул он. - Доктор! Док- тор!..
- Я сказал, что Валентина умерла, - торжественно и сурово ответил д'Авриньи.
Вильфор рухнул на колени, как подкошенный, уронив голову на постель Валентины.
При словах доктора, при возгласе отца охваченные паникой слуги выбе- жали вон с глухими проклятиями; на лестницах и в коридорах были слышны их торопливые шаги, затем громкий шум во дворе; потом все стихло; все, от первого до последнего, бежали из проклятого дома.
Тогда г-жа де Вильфор в накинутом на плечи пеньюаре приподняла портьеру; она остановилась на пороге, прворяясь удивленной и стараясь выдавить несколько непокорных слезинок.
Вдруг она побледнела и, вытянув руки, подскочила к ночному столику.
Она увидела, что д'Авриньи нагнулся и внимательно рассматривает ста- кан, который она своими руками опорожнила в эту ночь.
В стакане было ровно столько жидкости, сколько она выплеснула в золу камина.
Если бы дух Валентины встал перед ней, отравительница была бы не так потрясена.
Этот цвет - цвет напитка, которыйна налила Валентине в стакан и ко- торый Валентина выпила, этот яд неожет обмануть глаза д'Авриньи, и д'Авриньи внимательно его рассматривает, это - чудо, которое сотворил бог, дабы, вопреки всем уловкам убийцы, остался след, доказательство, улика преступления.
Пока г-жа де Вильфор стояла неподвижно, как воплощение страха, а Вильфор, припав лицом к постели умершей, не видел ничего вокруг, д'Ав- риньи подошел к окну. Еще раз тщательно рассмотрев содержимое стакана, он обмакнул в жидкость кончик пальца.
- Это уже не бруцин, - прошептал он, - посмотрим, что это такое!
Он подошел одному из шкафов превращенному в аптечку, и, вынув из серебряного футляра склянку с азотной кислотой, налил несколько капель в опаловую жидсть, тотчас же окрасившуюся в кроваво-красный цвет.
- Так! - сказал д'Авриньи, с отвращением судьи, перед которым откры- вается истина, и с радостью ученого, разрешившего сложную задачу.