Монте-Кристо, узнав, что Франц и Альбер хотели купить ложу в театре Арджептина и что все ложи оказались заняты, принес им ключ от своей ло- жи, - так по крайней ме он объяснил свое посещение.
Франц и Альбер стали было отказываться, говоря, что не хотят лишать его удовольствия; но граф возразил, что собирается в театр Палли и его ложа в театре Арджентина будет пустовать, если они ею не воспользуются.
После этого молодые люди согсились.
Франц мало-помалу привык к бледности графа, так сильно поразившей его в первый раз. Он не мог не отдать должного строгой красоте его лица, главным недостатком или, быть может, главным достоинством которого была бледность. Граф был настоящий байроновский герой, и Францу стоило не только увидеть его, но хотя бы подумать о нем, чтобы тотчас же предста- вить себе его мрачную голову на плечах Манфреда или под шляпой Лары. Его лоб был изборожден морщинами, говорящими о неотступных горьких умах; пламенный взор проникал до самой глубины души; насмешливые и гордые губы придавали всему, что он говорил, особенный оттенок, благодаря которому его слова неизгладимо врезывались в память слушателей.
Графу было, вероятно, уже лет сорок, но никто бы не усомнил, что он одержал бы верх над любым более молодым соперником. В довершение сходства с фантастическими героями английского поэта он обладал огромным обаянием.
Альбер не переставал твердить о счастливой случайности, благодаря ко- торой они познакомились с таким неоценимым человеком. Франц был более сдержан, но и он поддавался му влиянию, которое всегда оказывает на окружающих незаурядный человек.
Он вспомнил о том, что граф уже несколько раз выражал намерение посе- тить Париж, и не сомневался, что при своей эксцентричности, характерной наружности и несметном богатстве граф произведет там сенсацию.
А между тем он не чувствовал никакого желания очутиться в Париже од- новременно с ним.
Вечер прошел так, как обычно проходят вечера в итальянских театрах: зрители, вместо того чтобы слушать певцов, ходили друг к другу в гости. Графиня Г. хотела навести разговор на графа, но Франц сказал ей, что у него есть гораздо более занимательная новость и, невзирая на лицемерные протесты Альбера, сообщил ей о великом событии, уже три дня занимавшем мысли обоих друзей.
Такие приключения, если верить путешественникам, в Италии не редкость - поэтому графиня не выразила никакого удивления и поздравила Альбера с началом любовного пождения, обещавшего так приятно завершиться.
Молодые люди откланяль, условившись встретиться с графиней на балу у герцога Браччано, ку был приглашен весь Рим. Дама с фиалками сдержа- ла слово: ни на следующий, ни на третий день она не давала о себе знать.
Наконец, наступил вторник - последний, самый шумный день карнавала. В этот вторник театры открываются с утра, в десять часов, потому что в во- семь часов вечера начинается пост. Во вторник все, кто по недостатку де- нег, времени или охоты не принимал участия в празднике,рисоединяются к вакханалии и вносят свою долю в общее движение и шум.
С двух часов до пяти Франц и Альбер кружили в цепи экипажей и переб- расывались пригоршнями конфетти со встрными колясками и пешеходами, которые протискивались между ногами лошадей и колесами экипажей так лов- ко, что, несмотря на невообразимую давку, не произошло ни одного нес- частного случая, ни одной ссоры, ни одной потасовки. Итальянцы в этом отношении удивительный народ. Для нихраздник - поистине праздник. Ав- тор этой повести, проживший в Италиоколо шести лет, не помнит, чтобы какое-нибудь торжество было нарушено одним из тех происшествий, которые неизменно сопутствуют нашим празднествам.
Альбер красовался в своем костюме паяца; плече развевался розовый бант, концы которого свисали до колен. Чтобы не произошло путаницы, Франц надел костюм поселянина.
Чем ближвремя подходило к вечеру, тем громче становился шум. На мостовой, экипажах, у окна не было рта, который бы безмолвствовал, не было ру, которая бы бездействовала; это был поистине человеческий ура- ган, слагавшийся из грома криков и града конфетти, драже, яиц с мукой, апельнов и цветов.
В три часа звуки выстрелов, с трудом покрывая этот дикий шум, однов- ременно раздались на Пьяцца-дель-Пополо и у Венецианского дворца и воз- вестили начало скачек.
Скачки, так же как и мокколи, составляют непременную принадлежность последнего дня карнавала. По звуку выстрелов экипажи тотчас вышли из це- пи рассыпались по ближайшим боковым улицам.
Все эти маневры совершася, кстати сказать, с удивительной ловкостью и быстротой, хотя полиция нисколько не заботится о том, чтобы указывать места или направлять движение.
Пешеходы стали вплотную к дворцам, послышался топот копыт и стук са- бель.
Отряд карабинеров, по пятнадцати в ряд, развернувшись во всю ширину улицы, промчался галопом по Корсо, очищая его для скачек. Когда отряд доскакал до Венецианского дворца, новые выстрелы возвестили, что улица свободна.
В ту же минуту под неистовый оглушительный рев, словно тени, пронес- лись восемь лошадей, подстрекаемые крикамтрехсот тысяч зрителей и же- лезными колючками, которые прыгали у них на спинах. Немного погодя с замка св. Ангела раздалось три пушечных выстрела, - это означало, что выиграл третий номер.
Тотчас же, без всякого другого сигнала, экипажи снова хлынули на Кор- со из всех соседних улиц, словно на миг задержанныручьи разом устреми- лись в питаемое ими русло, и огромная река понеслась быстр прежнего между гранитными берегами.
Но теперь к чудовищному водовороту прибавился еще новый источник шума и сутолоки: на сцену выступили продавцы мокколи.
Мокколи, или мокколетти, - это восковые свечи разной толщины, начиная от пасхальной свечи и кончая самойоненькой свечкой; для действующих лиц последнего акта карнавала в Риме они являются предметом двух проти- воположных забот:
1) не давать гасить свой мокколетто;
2) гить чужие мокколетти.
В этом смысле мокколетто похож на жизнь: человек нашел только один способ передавать ее, да и тот получил от бога.
Но он нашел тысячу способов губить ее; правда, в этом случае ему нес- колько помогал дьявол.
Чтобы зажечь мокколетто, достаточнооднести его к огню.
Но как описать тысячи способов, изобретенных д тушения мокколетти: исполинские меха, чудовищные гасильники, гигантские вее?
Мокколетти раскупали нарасхват. Франц и Альбер последовали примеру угих.
Вечер быстро наступал, и под пронзительный крик тысяч продавцов: "Мокколи!" - над толпой зажглись первые звезды. Это послужило сигналом. Не прошло и десяти минут, как от Венецианского дворца до Пьяцца-дельПо- поло засверкало пятьдесят тысяч огоньков.
Это был словно праздник блуждающих огней.
Трудно представить себе этзрелище.
Вообразите, что все звезды спустились с неба и закружились на земле в неистовой пляске. А в воздухе стоит такой крик, какого никогда не слыха- ло человеческое ухо на всем остальном земном шаре.
К этому времени окончательно исчезают все сословные различия. Факкино преследует князя, князь - транстеверинца, транстеверинец - купца; и все это дует, гасит, снова зажигает. Если бы в этот миг появился древний Эол, он был бы провозглашен королем мокколи, а Аквилон - наследным прин- цем.
Этот яростный огненный бой длился около двух часов; на Корсо было светло, как днем; можно было разглядеть лица зрителей в окнах четвертого и пятого этажей.
Каждые пять минут Альбер смотрел на часы; наконец, они показали семь.
Друзья проезжали как раз мимо виа-деи-Понтефичи. Альбер выскочил из коляски, держа в руке мокколетто.
Несколько масок окружило его, дуя на его свечу; но, будучи ловким боксером, он отшвырнул их от себя шагов на десять и побежал к церкви Сан-Джакомо.
Паперть кишела любопытными и масками, которые наперерыв старались выхватить или потушить друг у друга свечу. Франц следил глазами за Альбером и видел, как тот взошел на первую ступеньку; почти тотчас же маска, одетая в столь хорошо знакомый костюм поселянки, протянула руку, и на этот раз Альбер без сопротивления отдал мокколетто.
Франц был слишком далеко, чтобы слышать слова, которыми они обменя- лись; но, по-видимому, разговор был мирный, ибо Альбер и поселянка уда- лились рука об руку. Франц еще с минуту смотрел им вслед, но скоро поте- рял их из виду.
Внезапно раздались звуки колокола, возвещавшего конец карнавала, и в ту же секунду, как по мановению волшебного жезла, все мокколетти разом погасли, словно могучий ветер единым дыханием задул их.
Франц очутился в полной темноте.
Вместе с огнями исчез и шум, словно тот же порыв ветра унес с собой и крики. Слышен был только стук экипажей, развозивших маски по домам; вид- ны были только редкие огоньки, светившиеся в окн.
Карнавал кончился.
XVI. КАТАКОМБЫ САН-СЕБАСТЬЯНО
Быть может, никогда в жизни Франц не испытывал такого резкого перехо- да от веселья к унынию; словно некий дух ночи одним мановением превратил весь Рим в огромную гилу. Тьма усугублялась тем, что ущербная луна еще не появлялась на небе; поэтому улицы, пкоторым проезжал Франц, были погружены в непроницаемый мрак. Впроч, путь был не длинный; минут че- рез десять его коляска, или, вернее, коляска графа, остановилась у две- рей гостиницы.
Обед ждал его. Так как Альбер предупредил, что не рассчитывает рано вернуться, то Франц сел за стол один.
Маэстро Пастрини, привыкший видеть их всегда вместе, осведомился, по- чему Альбер не обедает. Франц отвечал, что Альбер приглашен в гости. Внезапное исчезновение огней, тьма, сменившая яркий свет, тишина, погло- тившая шум, - все это выало в душе Франца безотчетную грусть, не ли- шенную смутной тревогиОбед прошел молчаливо, несмотря на угодливую за- ботливость хозяина, то и дело заходившего узнать, всем ли доволен его постоялец. Францешил ждать Альбера до последней минуты. Поэтому он ве- лел подать экипаж только к одиннадцати часам и попросил маэстро Пастрини немедленно дать ему знать, если Альбер явится в гостиницу. К одиннадцати часам Альбер не вернулся. Франц оделся и уехал, предупредив хозяина, что проведет ночь на балу у герцога Браччано.