Но под этим наружным спокойствием в сердце юноши, а быть может, и в сердце старика таились насильно сдерживаемые душевные порывы; быть мо- жет, подавленный стон вырывался у них из груди, когда Фариа оставался один и Эдмон возвращался в свою камеру.
Однажды ночью Эдмон внезапно проснулся; ему почудилось, что кто-то зовет его. Напрягая зрение, он пытался проникнуть в ночной мрак.
Он услышал свое имя или, вернее, жалобный голос, силившийся произнес- ти его.
Он приподнялся на кровати и, похолодев от страха, начал прислуши- ваться. Сомнения не было: стон доносился из подземелья аббата.
- Великий боже! - прошептал Дантес. - Неужели?..
Он отодвинул кровать, вынул камень, бросился в подкоп и дополз до противоположного конца: плита была поднята.
При тусклом свете самодельной плошки, о которой мы уже говорили, Эд- мон увидел старика: он был мертвенно бледен и едва стоял на ногах, дер- жась за кровать. Черты его лица были обезображены теми зловещими призна- ками, которые были уже знакомы Эдмону и которые так испугали его, когда он увидел их в первый раз.
- Вы понимаете, друг мой, - коротко произс Фариа. - Мне не нужно объяснять вам.
Эдмон застонал и, обезумев от горя, бросился к двери с криком:
- Помогите! Помогите!
У Фариа хватило сил удержать его за руку.
- Молчите! - сказал он. - Не то вы погибли. Будем думать толь о вас, мой друг, о том, как бы сделать сносным ваше заключение или змож- ным ваш побег. Вам потребовались бы годы, чтобы сделать заново все то, что я здесь сделал и что тотчас же будет уничтожено, если наши тюремщики узнают о нашем общении. Притом же не тревожьтесь, друг мой; камера, ко- торую покидаю, не останется долго пустой; другой несчастный узник зас- тупит мое место. Этому другому вы явитесь, как ангел избавитель. Он, мо- жет быть, будет молод, силен и терпелив, как вы, он сумеет помочь вам бежа, между тем как я только мешал вам. Вы уже не будете прикованы к потрупу, парализующему все ваши движения. Положительно, бог, наконец, вспомнил о вас; он дает вам больше, чем отнимает, и мне давно пора уме- реть.
В ответ Эдмон только сложил руки и воскликнул:
- Друг мой, замолчите, умоляю вас!
Потом, оправившись от внезапного удара и вернув себе твердоь духа, которой слова старика лишили его, он воскликнул:
- Я спас вас однажды, спасу и в другой раз!
Он приподнял ножку кровати и достал оттуда склянку, еще нодну треть наполненную красным настоем.
- Смотрите, - сказал он, - вот он - спасительный напиток! Скорей, скорей скажите мне, что надо делать. Дайте мне указания! Говорите, мой друг, я слушаю.
- Надежды нет, - отвечал Фариа, качая головой, - но все равно: богу угодно, чтобы человек, которого он создал и в сердце которого он вложил столь сильную любовь к жизни, делал всеозможное для сохранения этого существования, порой столь тягостногоно неизменно столь драгоценного.
- Да, да, - воскликнул Дантес, - я вас спасу!
- Пусть так! Я уже холодею; я чувствую, что кровь приливает к голове; эта дрожь, от которой у меня стучат зубы и ноют кости, охватывает меня всего: через пять минут начнется припадок, через четверть часа я стану трупом.
- Боже! - кричал Дантес в душевной муке.
- Поступите, как в первый раз, толь не ждите так долго. Все мои жизненные силы уже истощены, и смерти, - продолжал он, показывая на свою руку и ногу, разбитые параличом, - остается только половина работы. Влейте мне в рот двенадцать капель этой жидкости вместо десяти и, если вы увидите, что я не прихожу в себя, влейте все остальное. Теперь омо- гите мне лечь, я больше не могу держаться на ногах.
Эдмон взял старика на руки и уложил на кровать.
- Друг мой, - сказал Фариа, - вы единственная отрада моей загубленной жизни, отрада, торую небо послало мне, хоть и поздно, но все же посла- ло, - я благодарю его за этот неоценимый дар и, расставаясь сами наве- ки, желаю вам всего того счастья и благополучия, которых вы достойны. Сын мой, благословляю тебя!
Дантес упал на колени и приник головой к постели старика.
- Но прежде всего выслушайте внимательно, что я вам скажу в эти пос- ледние минуты: сокровище кардинала Спа существует. По милости божьей для меня нет больше ни расстояний, ни препятствий Я вижу его отсюда в глубине второй пещеры, взоры мои проникают в недра земли и видят ослепи- тельные богатства. Если вам удастся бежать, то помните, что бедный аб- бат, которого все считали сумасшедшим, был вовсе не безумец Спешите на МонтеКсто, овладейте нашим богатством, насладитесь им, вы довольно страдали.
Судорога оборвала речь старика. Дантес поднял голову и увидел, что глаза аббата наливаются кровью. Казалось, кровавая волна хлынула от гру- ди к голове.
- Прощайте!рощайте! - прошептал старик, схватив Эдмона за руку. - Прощайте!
- Нет! Нет! - воскликнул тот. - Не оставь нас, госди боже мой, спа- си его!.. Помогите!.. Помогите!..
- Тише, тише! - пролепетал умирающий. - Молчите, а то нас разлучат, если вы меня спасе!
- Вы правы. Будьте спокойны, я спасу вас! Хоть вы очень страдаете, но, мне кажется, меньше, чем в первый раз.
- Вы ошибаетесь: я меньше страдаю потому, что во мне осталось меньше л для страдания. В ваши лета верят в жизнь, верить и надеяться - привилегия молодости. Но старость яснее видит смерть. Вот она!.. Подхо- дит!.. Кончено!.. В глазах темнеет!.. Рассудок мутится!.. Вашу руку, Дантес!.. Прощайте!.. Прощайте!..
И, собрав остаток своих сил, он приподнялся в последний раз.
- Монте-Кристо! - произнес он. - Помните - Монте-Кристо!
И упал на кровать.
Припадок был ужасен: сведенные судорогою члены, вздувшиеся веки, кро- вавая пена, бесчувственное тело - вот что осталось на этом лож страда- ний от разумного существа, лежавшего на нем за минуту перед тем.
Дантес взял плошку и поставил ее у изголовья постели на выступивший из стены камень; мерцающий свет бросал причудливый отблеск на искаженное лицо и бездыханное, оцепеневшее тел
Устремив на него неподвижный взор, Дантес бестрепетно ждал той мину- ты, когда надо дет применить спасительное средство.
Наконец, он взял нож, разжал бы, которые поддались легче, чем в прошлый раз, отсчитал двенадцать капель и стал ждать; в склянке остава-ось еще почти вдвое против того, что он вылил.
Он прождал десять минут, четверть часаполчаса, - Фариа не шевелил- ся. Дрожа всем телом, чувствуя, что волосы у него встали дыб и лоб покрылся испариной, Дантес считал секунды по биению своего сердца.
Тогда он решил, что настало время испытать последнее средво; он поднес склянку к посиневшим губам аббата и влил в раскрытый рот весь ос- таток жидкости.
Снадобье произвело гальваническое действие: страшная дрожь потрясла члены старика, глаза его дико раскрылись, он испустил вздох, похожий на крик, потом мало-палу трепещущее тело снова стало неподвижным.
Только глаза остались открытыми.
Прошло полчаса, час, полтора часа. В продолжение этих мучительных по- лутора часов Эдмон, склонившись над своим другом и приложив руку к его сердцу, чувствовал, как тело аббата холодеет и биение сердца замирает, становясь все глуше и невнятнее.
Наконец, все кончилось; сердце дрогнуло в последний раз, лицо посине- ло; глаза остались открытыми, но взгляд потускнел.
Было шесть часов утра, заря занималась, и бледные лучи солнца, прон кая в камеру, боролись с тусклым пламенем плошки. Отблески света скользили по лицу мертвеца и порой казалось, что оно живое. Пока продол- жалась эта борьба света с мраком, Дантес мог е сомневаться, но когда победил свет, он понял, что перед ним лежит труп.
Тогда неодолимый ужас овладел им; он не смел пожать эту руку, свесив- шуюся с постели, не смел взглянуть в эти белые и неподвижные глаза, ко- торые он тщетно пытался закрыть. Он погасил плошку, тщательно спрятал ее и бросился прочь, задвинув как можно лучше плиту над своей головой.
К ту же медлить было нельзя; скоро должен был явиться тюремщик.
На этот раз он начал обход с Дантеса; от него он намеревался идти к аббату, которому нес завтрак и белье.
Впрочем, ничто не указывало, чтобы он знал о случившемся. Он вышел.
Тогда Дантес пувствовал непреодолимое желание узнать, что произой- дет в камере его бедного друга; он снова вошел в подземный ход и услышал возгласы тюремщика, звавшего на помощь.
Вскоре пришли другие тюремщики; потом послышались тяжелые и мерные шаги, какими ходят солдаты, даже когда они не в строю. Вслед за солдата- ми вошел комендант.
Эдмон слышал скрип кровати, на которой переворачивали тело. Он слы- шал, как комендант велел спрыснуть водой ли мертвеца и, видя, что уз- ник не приходит в себя, послал за врачом.
Комендант вышел, и до Эдмона донеслись слова сожаления вместе с нас- мешками и хохотом.
- Ну, вот, - говорил один, - сумасдший отправился к своим сокрови- щам, счастливого пути!
- Ему не на что будет при всех своих миллионах купить саван, - гово- рил другой.
- Саваны в замке Иф стоят недорого, - возразил третий.
- Может быть, ради него пойдут на кое-какие издержки, - все-таки ду- ховное лицо.
- В такомлучае его удостоят мешка.
Эдмон слушал, не пропуская ни слова, но понял из всего этого немного. Воре голоса умолкли, и ему показалось, что все вышли из камеры.
Однако он не осмелился войти, - там могли оставить тюремщика карау- лить мертвое ло.
Поэтому он остался на месте и продолжал слушать, не шевелясь и затаив дыхание.
Через час снова послышался шум.
В камеру возвратился комендант в сопровождении врача и нескольких офицеров.
На минуту все смолкло. Очевидно, врач подошел к постели и осматривал труп.
Потом начались рспросы.
Врач, освидетельствовав узника, объявил, что он мертв.
В вопросах и ответах звучала небрежность, возмутившая Дантеса. Ему казось, что все должны чувствовать к бедному аббату хоть долю той сер- дечной привязанности, которую он сам питал к нему.
- Я очень огорчен, - сказал комендант в ответ на заявление врача, что старик умер, - это был кроткий и безобидный арестант, который всех за- бавлял своим сумасшествием, а главное, за ним легко было присматривать.