"Мы очень поздно обедали", - поспешила добавить Карконта.
"Так мне придется ужинать одному?" - спросил ювелир.
"Мы будем вам прислуживать", - ответила Карконта с готовностью, какой она никогда не проявляла даже по отношению к платным посетителям.
Время от времени Кадрусс бросал на нее быстрый, как молния, взгляд.
Гроза все еще продолжалась.
"Слышите, слышите? - сказала Карконта. - Право, хорошо, сделали, что вернулись".
"Но если, пока я ужинаю, буря утихнет, я все-таки пойду", - сказал ювелир.
"Это мистраль, - сказал, покачивая головой, Кадрусс, - это протянется до завтра".
И он тяжело вздохнул.
"Ну, что делать, - сказал ювелир, садясь к столу, - тем хуже для тех, кто сейчас в пути".
"Да, - отвечала Карконта, - они проведут плохую ночь".
Ювелир принялся за ужин, а Карконта продолжала оказывать ему всячес- кие услуги, как подобает внимальной хозяйке; она, всегда такая сварли- вая и своенравная, была образцом предупредительности и учтивости. Если бы ювелир знал ее раньше, такая разительная перемена, конечно, удивила бы его и не могла бы не возбить в нем подозрений. Что касается Кадрус- са, то он продолжал молча шагать по комнате и, казалось, избегал даже смотретна гостя.
Когда тот поужинал, Кадрусс пошел открыть дверь.
"Гроза как будто проходит", - сказал он.
Но в эту минуту, словно чтобы показать, что он ошибается, оглуши- тельный раскат грома потряс весь дом; порыв ветра вместе с дождем вор- вался в дверь и, потушил лампу. Кадрусс снова запер дверь; его жена угольком из догоравшего камина зажгла свечу.
"Вы, должно быть, устали, - сказала она ювелиру, - я постлала чистые простыни, идите наверх и спите спокойно".
Жоаннес подождал еще немного, чтобы посмотреть, не утихает ли буря, и, убедившись, что гроза и дождь только усиливаются, пожелал хозяевам спокойной ночи и ушел наверх.
Он шел по лестнице над моей головой, и я слышал, как ступеньки скри- пели под его ногами.
Карконта проводила его алчным взглядом, тогда как Кадрусс, напротив, стоял к нему спиной и же не смотрел в его сторону.
Все эти подробности, о которых я вспоил позже, ничуть меня не пора- зили, пока все это происходило у меня перед глазами; в общем все, что случилось, было вполне естественно, и, если не считать истории с алма- зом, которая показалась мне довольно неправдоподобной, все вытекало одно из другого.
Я смертельно устал, но собирался впользоваться первой минутой, ког- да уймется дождь и уляжется буря, аотому решил поспать несколько часов и убраться отсюда среди ночи.
Я слышал, как наверху ювелир поудобнее устраивался на ночь. Вскоре подим заскрипела кровать; он улегся:
Я чувствовал, что мои глаза слипаются, а так как у меня не возникало ни малейшего подозрения, - то я и нпытался бороться со сном; в послед- ний раз я заглянул в соседнюю комту. Кадрусс сидел у стола, на дере- вянной скамейке, которая в деревенских трактирах заменяет стулья; он си- дел ко мне спиной, так что я не мог видеть его лица, да и сиди он иначе, я все равно не мог бы его разглядеть, потому что голову он склонил на руки.
Карконта некоторое время молча наблюдала за ним, потом пожала плечами и села напротив него.
В эту минуту потухающее пламя охватило еще не тронутый сой сук; в темной комнате стало немного светлее. Карконта но сводила глаз с мужа, а так как он сидел все в той же позе,на протянула свои скрюченные пальцы и дотронулась до его лба.
Кадрусс вздрогнул. Мне показалось, что губы Карконты шевелились; но или она говорила слишком тихо, или сон уже притупил мои чувства, - только звук ее голоса не долетал до меня. Глаза мои тоже аволакивались туманом, и я уже не отдавал себе отчета, наяву я все это вижу или во сне. Наконец, веки мои сомкнулись, и я перестал сознавать окружающее.
Я спал глубоким сном, как вдруг меня разбудил выстрел и за ним ужас- ный крик. Над головой раздались нетвердые шаги, и что-то грузно рухнуло на лестнице, как раз над моей головой.
Я еще не совсем пришел в себя. Мне слышались стоны, потом заглушенные крики, как будто где-то происходила борьба.
Последний крик, протяжнее, чем остальные, сменившийся затем стонами, окончательно вывел меня из оцепенения.
Я приподнялся на локте, открыл глаза, но не мог в темноте ничего разглядеть и дотронулся до своего лба, на который, как мне показалось, падали сквозь доски лестницы частые капли теплого дождя.
За разбудившим меня шумом наступила полная тишина. Я слышал над своей головой мужские шаги; заскрипела лестница. Мужчина спустился в нижнюю комнату, подошел к камину и зажег свечу.
Это был Кадрусс; он был очень бледен, и его рубашка была вся в крови.
Затеплив свечу, он быстро поднялся по лестнице, и я вновь услышал его быстрые, тревожные шаги.
Через минуту он снова сошел вниз. В руке он ржал футляр; удостове- рившись, что алмаз лежит внутри, он начал совать его то в один, то в другой карман; затем решив, вероятно, что карн недостаточно надежное место, закатал его в свой красный платок и ернул им шею.
Затем он бросился к шкафу, вытащил оттуда золото и ассигнации, рассо- вал их в карманы штанов и в карманы куртки, захватил двтри рубашки и выскочил за дверь. Тогда мне все стало ясно; я упрекал себя за случивше- еся, как будто сам был в этом виноват. Мне показалось, что я слышу сто- ны; быть может, несчастный ювелир был еще жив; быть может, оказав ему помощь, я мог отчасти загладить зло, которое я не то чтобы совершил, но которому дал свершиться. Я налег спиной на плохо скрепленные доски, от- делявшие от нижней комнаты подобие пристройки, где я лежал; доски пода- лись, и я проник в дом.
Я схватил свечу и бросился вверх по лестнице; поперек нее лежало чье-то тело; это был труп Карконты.
Слышанный мною выстрел б сделан по ней; пуля пробила ей шею навы- лет, кровь текла из двойн раны и струей била изо рта.
Она была мертва.
Я перешагнул черетруп и побежал дальше.
Спальня была в ужасном беспорядке. Часть ебели была опрокинута; простыни, за которые судорожно хватался несчастный ювелир, были разбро- саны по комнате; сам он лежал на полу, головой к стене, в луже крови, вытекшей из трех больших ран на груди.
Изетвертой торчала рукоятка огромного кухонного ножа.
Мне под ноги пался второй пистолет, неразряженный, вероятно потому, что порох отсырел.
Я подошел к ювелиру, он был еще жив; от шума моих шагов, а главное от сотрясения пола, он открыл мутные глаза, остановил их на мне, пошевелил губами, словно желая что-то сказать, и испустил дух.
От этого страшного зрелища я почти обезумел; раз никому уже не мог помочь, мне хотелось только одного: бежать. Я схватился за голову и с криком ужаса выскочил на лестницу.
В нижней комнате оказалось человек шесть таможенных досмотрщиков и два-три жандарма - целый вооруженный отряд.
Меня схватили; я даже не пытался сопротивляться, я больше не владел собой. Я пытался говорить, но издавал только нечленораздельные звуки.
Я увидел, что таможенники и жандармы показывают на меня пальцами; я оглядел себя - я был весь в крови. Тот теплый дождь, который капал на меня сквозь доски лестницы, был кровью Карконты.
Я указал пальцем на то место, где я прятался.
"Что он хочет сказать?" - спросил один из жандармов.
Один из таможенников заглянул туда.
"Он хочет сказать, что прошел оттуда", - ответил он.
И он указал на пролом, через который я в самом деле прошел.
Тогда я нял, что меня принимают за убийцу. Ко мне вернулся голос, ко мне вернулись силы; я вырвался из рук державших меня людей и крикнул:
"Это не я! Не я!"
Два жандарма навели на меня свои карабины.
"Если ты пошевелишься, - сказали они, - тебе конец".
"Но я же вам говорю, - воскликнул я, - что это не я!"
"Все это ты можешь рассказывать судьям в Ниме, - отвечали они. - А пока иди за нами; и наш тебе совет - не сопротивляйся".
Да я и не думал сопротивляться; я был охвачен ужасом, подавлен. На меня надели наручники, привязалк лошадиному хвосту и отвели в Ним.
Оказывается, меня выследил один из таможенников; поблизости от трак- тира он потерял меня из виду, предположил, что я там проведу ночь, и отправился предупредить сво товарищей; они явились сюда как раз, когда грянул выстрел, и захватили меня при таких явных уликах, что я сразу по- нял, как трудно мне будет доказать свою невиновность.
Тогда все мои усилия свелись к одному: прежде всего я попросил следо- вателя, чтобы он велел разыскать некоего аббата Бузони, заезжавшего в этот самый день трактир "Гарский мост". Если Кадрусс все выдумал, если этого аббата не существовало - значит, я пропал, разве что поймали бы самого Кадрусса и он бы во всем сознался.
Прошло два месяца, во время котых, должен это сказать к чести моего следователя, были приняты все меры для разыскания аббата. Я уже потерял всякую надежду. Кадрусса не нашли. Меня должны были судить в ближайшую сессию, как вдруг восьмого сентября, то есть через три месяца и пять дней после убийства, в тюрьму явился аббат Бузони, которого я уже и не ждал, и сказал, что слышал, будто один из заключенных хочет поговорить с ним. Он, по его словам, узнал об этом в Марселе и поспешил явиться на мой зов.
Вы можете себе представить, с какой радостью я его принял; я расска- зал ему все, что видел и слышал; волнуясь, приступил я к истории с алма- зом; противсякого моего ожидания, она оказалась чистой правдой; и, опять-та против всякого моего ожидания, он вполне поверил всему, что я рассказал.
Я был пленен его кротким милосердием, видел, что ему хорошо известны нравы моей родины, - и тогда в надежде, что, быть может, из этих мило- сердных уст я получу прощение за единственное свое престление, я расс- казал ему на исповеди, во всех подробностях, что произошло в Отейле. То, что я сделал по сердечному влечению, имело такое же последствие, как если бы я сделал это из расчета: мое сознание в этом первом убийстве, к которому меня ничто не принуждало, убедило его, что я не совершил второ- го, и он, уходя, велел мне надеяться и обещал сделать все от него зави- сящее, чтобы убедить судей в моей невиновности.