- Вы служили при узурпаторе?
- Меня должны были зачислить военный флот, когда он пал.
- Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказал Вильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий случай предложить этот вопрос в виде обвинения.
- Мои политические убеждения!.. Увы, мне стыо признаться, но у меня никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнад- цать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину Моррелю. Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные, сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца,важаю господина Морреля и обожаю Мерседес Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить пра- восудию; как видите, все это для него мало интересно.
Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его честное, открытое лицо и невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о снисхождении к нему. Привыкнув иметь дело с преступлием и преступника- ми, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новодоказательство его невиновности. В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный, откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не дается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив, а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своего судью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Вильфор был с ним су- ров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего, кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал.
"Честное слово, - подумал Вильфор, - вот славный малый, и, надеюсь, мне нетрудно, будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим я заслужу сердечное рукопожатие при всех, а уголке, тайком, нежный поце- луй".
От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и когда, отор- вавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Дантеса, Дантес, следивший за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся.
- У вас есть враги? - спросил Вильфор.
- Враги? - сказал Дантес. - Я, по счастью, еще так мало значу, что не успел нажить их. Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался укрощать себя в отношениях с подчиненными. У меня под началом человек десять - двадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и они вам скажу что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молод для это, - а как старшего брата.
- Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. Вамтолько девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в ва- шем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь завистников.
- Да, вы пра. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, это и так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть.
- Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее. И, сказать по правд - вы кажетесь мне таким достойным молодым челове- ком, что для вас решаюсь отступить от обычных правил правосудия и по- мочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвине- ние. Узнаете почерк?
Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу. Дантес пос- мотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал:
- Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд. Во всяком случае это писала искусная "рука. Я очень счастлив, - прибавил он, глядя на Вильфора с благодарностью, - что имею дело с таким челове- ком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг!
По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял, сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью.
- А теперь, - сказал Вильфор, - отвечайте мне откровенно, не как об- няемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, кото- рый принимает вем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе?
И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему Дантес.
- Все правда, а в же время ни слова правды; а вот чистая правда, клянись честью моря, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизнью моего отца!
- Говорите, - сказал Вильфор.
И прибавил про себя:
"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и не называла бы меня палачом".
- Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной горячкой; на корабле не ло врача, а он не хотел приставать к берегу, потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смеи, он поз- вал меня к себе.
"Дантес, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поруче- ние, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное".
"Клянусь, капитан", - отвечал я.
"Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощни- ку капитана, вы примете командование, возьмете курс на остров Эльба, ос- тановитесь в Порто-Феррайо, пойдете к маршалу и отдадите ему это письмо; может быть, там дадут вам другое письмо или еще какое-нибудь поручение. Это поручение должен был получить я; вы, Дантес, исполните его вместо меня, и вся заслуга будет ваша".
"Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до мар- шала?"
"Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, - азал капитан, - это устранит все препятствия".
И с этими словами он дал мне перстень. Через два часа он впал в бес- памятство, а на другой день скончался.
- И что же вы сделали?
- То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на моем месте. Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков, просьба начальника - это приказание, которое нельзя не исполнить. Итак, я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на борту и один сошел на берег. Как я и думал, меня не хотели допустить к маршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условным знаком; и все двери раскрылись передо мной. Он принял меня, расспросил о смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав лично доставить его в Париж. Я обещал, потому что это входило в исполне- ние последней воли моего капитана. Прибыв сюда, я устроил все дела на корабле и побежал к моей невее, которая показалась мне еще прекрасней и милей прежнего. Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные формьности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по этому доносу, который вы, по-вимому, теперь так же презираете, как и я, меня арестовали.
- Да, да, - проговорил Вильфор, - все это кажется мне правдой, и если вы в чеминовны, так только в неосторожности; да и неосторожность ваша оправдается приказаниями капитана. Отдайте нам письмо, взятое вами на острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и возвращайтесь к вашим Друзьям.
- Так я свободен! - вскричал Дантес вне себя от радости.
- Да, только отдайте мне письмо.
- Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бу- магами, и я узнаю некоторые из них в этой связке.
- Постойте, - сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шля- пу и перчатки, - постойте! Кому адресовано письмо?
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже.
Если бы гром обрушился на Вильфора, он не поразил бы его таким быст- рым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы взять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порыв- шись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невы- разимого ужа.
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, - прошептал он, побледнев еще сильнее.
- Точно так, - сказал изумленный Дантес. - Разве вы его знаете?
- Нет, - быстро ответил Вильфор, - верный слуга короля не знается с заговорщиками.
- Стало быть, речь идет о заговоре? - спросил Дантес, который, после того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимает другой оборот. - Во всяком случае я уже сказал вам, что ничего не знал о содержании этого письма.
- Да, - сказал Вильфор глухим голосом, - но вы знаете имя того, кому оно адресовано!
- Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя.
- И вы никому его не показывали? - спросил Вильфор, читая письмо и все более и более бледнея.
- Никому, клянусь честью!
- Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Ну- артье?
- Никто, кроме того, кто вручил мне его.
- И это еще много, слишком много! - прошептал Вильфор.
Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; его бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурные предчувствия.
Прочитав письмо, Вильфор схвался за голову и замер.
- Что с вами, сударь? - робко спросил Данте
Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще раз перечел письмо.
- И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? - сказал Вильфор.
- Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего Но что с вами? Вам дурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь?
- Нет, - сказал Вильфор, быстро вставая, - стойте на месте и молчите; здесь я приказываю, а не вы.
- Простите, - обиженно сказал Дантес- я только хотел помочь вам.
- Мне ничего не нужно. Минутная слабость - только и всего. Думайте о себе, а не обо мне. Отвечайте.
Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, нетвердой рукой отер пот с лица и в третий рапринялся перечитывать письмо.
- Если он знает, что тут написано, - прошептал он, - и если он ког- да-нибудь узнает, что Нуартье - отец Вильфора, то я погиб, погиб без- возвратно!
И он емя от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взгляды могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о которой молчат уста.
- Нечего сомневаться! - воскликнул он вдруг.
- Ради самого неба, - оказал несчастный юноша, - если вы сомневаетесь во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам.