Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался пря- дать уверенность, сказал:
- Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения; поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем решиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы ви- дели, как я отнся к вам.
- О да, и я благодарю вас! - вскричал Дантес. - Вы обошль со мною не как судья, а как друг.
- Ну, так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь ненадол- го, главная улика против вас - это письмо, и вы видите...
Вильфор подошел камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно сгорело.
- Вы видите, - продолжал он, - я уничтожил его.
- Вы больше, чем правосудие, - вскричал Дантес, - вы само милосердие!
- Но выслушайте меня, - продолжал Вильфор. - После такого поступка вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне.
- Приказывайте, я исполню ваши приказания.
- Нет, - сказал Вильфор, подходя к Дантесу, - нет, я не собираюсь вам приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете?
- Говорите, я исполню ваш совет, как приказание.
- Я оставлю вас здесь, в здании са, до вечера. Может быть, кто-ни- будь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказыва- ли, но ни полслова о письме!
- Обещаю, сударь.
Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый ускаивал судью.
- Вы понимаете, - продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохраняв- ший еще форму письма, - теперь пимо уничтожено. Только вы да я знаем, что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о нем, отрицайте, отрицайте смелои вы спасены.
- Я буду отрицать, не беспокойтесь, - сказал Дантес.
- Хорошо, - сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немного и спросил: - У вас было только это письмо?
- Только это.
- Поклянитесь!
Дантес поднял руку.
- Клянусь! - сказал он.
Вильфор позвонил.
Вошел полицейский комиссар.
Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком го- ловы.
- Ступайте за комиссаром, - сказал Вильфор Дантесу.
Дантес поклонился,ще раз бросил на Вильфора благодарный взгляд и вышел.
Едва дверзатворилась, как силы изменили Вильфору, и он упал в крес- ло почти без чувств.
Через минуту он прошептал:
- Боже мой! От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. Если бы коро- левский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя, я бы погиб... И это письмо, это проклятое письмо, ввергло бы меня в про- пасть!.. Ах, отец, отец! Неужели ты всегда будешь мешать моему счастью на земле? Неужели я джен вечно бороться с твоим прошлым?
Но вдруг его словно осенило: на искривленных губах появилась улыбка; его блуждающий взгляд, казалось, тановился на какой-то мысли.
- Да, да, - вскричал он, - это письмо, которое лжно было погубить меня, может стать источником моего счастья". Ну,ильфор, за дело!
И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник ко- ролевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому сво- ей невесты.
VIII. ЗАМОК ИФ
Полицейский комиссар, выйдя в переднюю, сделал знак двум жандармам. Один стал по правую сторону Дантеса, другой по левую. Отворилась дверь, которавыходила в здание суда, и арестованного повели по одному из тех длинных и мрачных коридоров, где трепет охватывает даже тех, у кого нет никах причин трепетать.
Как квартира Вильфора примыкала к зданию суда, так здание суда примы- кало к тюрьме, угрюмому сооружению, на которое с любопытством смотрит всеми своими зияющими отверстиями возвышающаяся перед ним Аккульская ко- локольня.
Сделав несколько поворотов по коридору, Дантес увидел дверь с решет- чатым окошком. Комиссар ударил три раза железным молотком, и Дантесу по- казалось, что молоток бьет по его сердцу. Дверь, отворилась, жандармы слегка подтолкнули арестанта, который все еще стоял в растерянности. Дантес переступил через порог, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Он дышал уже другим воздухом, спертым и тяжелым; он был в тюрьме.
Его оели в камеру, довольно опрятную, но с тяжелыми засовами и ре- шетками на окнах. Вид нового жилища не вселил в него особого страха; притом же слова, сказанные помощником королевского прокурора с ким яв- ным участием, раздавались у него в ушах как обнадеживающее утешение.
Было четыре часа пополудни, когда Дантеса привели в камеру. Все это происходило, как мы уже сказали, 28 февраля; арестант скоро очутился в темноте.
Тотчас же слух его обострился вдвое При малейшем шуме, доносившемся до него, он вскакивал и бросался к двери, думая, что за ним идут, чтобы возвратить ему свободу; но шум исчезал в другом направлении, и Дантес снова опускался на скамью.
Наконец, часов в десять вечера, когда Дантес начинал терять надежду, послышался новый шум, который на этот раз несомненно приближался к его камере. Потом в коридоре раздалисьаги и остановились у двери; ключ по- вернулся в замке, засовы заскрипели, и плотная дубовая дверь отворилась, впустив в темную камеру ослепительный свет двух факелов.
При свете их Дантес увидел, как блеснули ружьи палаши четырех жан- дармов.
Он бросился было вперед, но тут же остановился при виде этой усилен- ной охраны.
- Вы за мной? - спросил Дантес.
- Да, - отвечал ин из жандармов.
- По приказу помощника королевского прокурора?
Разумеется.
- Хорошо, - сказал Дантес, - я готов следовать за вами.
Уверенность, что за ним пришли от имени де Вильфора, рассеяла все опасения бедного юноши; спокойно и непринужденно он вышел и сам занял место посреди жандармов.
У дверей тюрьмы стояла карета; на козлах сидел кучер, рядом с кучером - пристав.
- Эта карета для меня? - спросил Дантес.
- Для вас, - ответил один из жандармов, - садитесь, Дантес хотел воз- разить, но дверца отворились, и его втолкнули в карету. Он не мог, да и не хотел сопротивляться; в одно мгновение он очутился на заднем сиденье, между двумя жандармами; двое других сели напротив, ияжелый экипаж по- катил со зловещим грохотом.
Узник посмотрел на окна; они были забраны желез ной решеткой. Он только переменил тюрьму; новая тюрьма была на колесах и катилась к неиз- вестной цель, Сквозь частые прутья, между которыми едва можно было про- сунуть руку, Дантес все же разглядел, что его провезли по улице Кессари, а затем по улицам Сен-Лоран и Тарамис спустились к набережной.
Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимо которого они ехали, он увидел огни портового Управления.
Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии; оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели в свете фонарей, горевших на набережной. "Неужели все это ради меня?" - подумал Эдм.
Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибо Дантес увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий про- ход от кареты до набережной.
Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первые, за ними вышел он, а за ними и остальные два, сидевшие по бокам его. Все направились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега за цепь. Солдаты смотрели на Дантеса с тупым любопытством. Его тотчас же посадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу. Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстро грести по направлению к Пилону. По окрикус лодки цепь, заграждающая порт, опустилась, и Дантес очутился в так называемом Фриуле, то есть вне порта.
Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, было ощущение радости. Воздух - почти свобода. Он полной грудью вдыхал живи- тельный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря. Скоро, однакоон горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был так счастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна до него доносились веселые звуки танцев.
Дантес сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться.
Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову,поравнялась с бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дантес ничего не понимал.
- Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов.
- Сейчас узнаете.
- Однако...
- Нам запрещено говорить с вами.
Дантес был наловину солдат; расспрашивать жандармов, которым запре- щено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал.
Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодке нельзя было далеко уехать, кругом не было ни одного корабля на якоре; он подумал, что его довезут до отдаленного места на побережье и там объявят, что он свободен. Его не связывали, не пытались надевать наруч- ники; все это казалось ему добрым предзнаменованием; при этом разве не сказал ему помощник прокурора, такой добрый и ласковый, что если только он не произнесет рокового имени Нуартье, то ему нечего бояться? Ведь на его глазах Вильфор сжег опасное письмо, единственную улику, которая име- лась против него.
В молчании ждал он, чем все это кончится, глазом моряка, привыкшим в темноте измерять пространство, стараясь рассмотреть окрестность.
Остров Ратонно, на котором горел маяк, остался справа, и лодка, дер- жась близко к берегу, подошла к Каталанской бухте. Взгляд арестанта стал еще зорче: здесь была Мерседес, и ему ежеминутно казалось, что на темном берегу вырисовывается неясный силуэт женщины.
Как предчувствие не шепнуло Мерседес, что ее возлюбленный в трехстах шагах от нее?
Во всех Каталанах только в одном окне горел огонь. Приглядевшись, Дантес убедился, что это комната его невесты. Только одна Мерседес не спала во всем селении. Если бы он громко закричал, голос его долетел бы до ее слуха. Ложный стыд удержал его. Что сказали бы жандармы, если бы он начал кричать, как исступленй? Поэтому он не раскрыл рта и проехал мимо, не отрывая глаз от огонька.
Между тем лодка подвигалась вперед; но арестант не думал о лодке, он думал о Мерседес. Наконец, освещенное окошко скрылось за выступом скалы. Дантес обернулся и увидел, что лодка удаляется от берега.