- В чем же заключается ваше открытие? - спросил Максимилиан.
- Я нашел способ избавить одного садовода о сонь, которые поедали его персики.
V. ПРИЗРАКИ
По внешнему виду в отейльском доме не было никакой роскоши, ничего такого, чего можно было бы ожидать от жилища, предназначенного велико- лепному гру МонтеКристо. Но эта простота объяснялась желанием самого хозяина: он строго распорядился ничего не менять снаружи; чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на внутреннее убранство. В самом деле, стло только переступить порог, как картина сразу менялась.
Убранством комнат и той быстротой, с которой все было сделано, Бер- туччо превзошел самого себя. Как некогда герцог Антенский приказал выру- бить в одну ночь целую аллею, которая меша взору Людовика XIV, так Бертуччо в три дня засадил совершенно голый двор, и прекрасные тополя и клены, привезенные вместе с огромными глыбами корней, затеняли главный фасад дома, перед которым, на месте булыжника, заршего травой, раски- нулась лужайка, устланная дерном; пласты его, положенные не далее как утром, образовали широкий ковер; на нем еще блестели после поливки капли воды.
Впрочем, все распоряжения исходили от графа; он сам передал Бертуччо план, где были указаны количество и расположение деревьев, которые сле- довало посадить, и размеры и форма лужайки, которая должна была заменить булыжник.
В таком виде дом стал неузнаваем, и сам Бертуччо уверял, что не узна- ет его в этой зеленой раме.
Управляющий не прочь был бы кстати изменить коечто и в саду, но граф строго запретил что бы то ни было там трогать. Бертуччо вознаградил себя тем, что обильно украсил цветами прихожую, лестницы и камины.
Поистине управляющий был одарен необыкновенной способностью выполнять приказания, а хозяин - чудесным умением заставить себе служить. И вот дом, уже двадцать лет никем не обитаемый, еще накануне такой мрачный и печальный, пропитанный тем затхлым запахом, который можно назвать запа- хом времени, в один день прял живой облик, наполнился теми ароматами, которые любил хозяин, и даже тем количеством света, которое он предпочи- тал; едва вступив в него, граф находил у себя под рукой свои книги и оружие, перед глазами - любимые картины, в прихожих - преданных ему со- бак и любимых певчих птиц; весь этот дом, проснувшийся от долгого сна, словно замок спящей красавицы, жил, пел и расцветал, подобно тем жили- щам, которые давно нам милы и в которых, если мы имеем несчастье их по- кинуть, мы невольно оставляем частицу нашей души.
По двору весело сновали слуги: одни - занятые в кухнях и бегавшие по только что починенным лестницам с таким видом, как будто они всегда жили в этом доме; другие - приставленные к сараям, где экипажи, размещенные по номерам, стояли словно уже полвека, и к конюшням, где лошади, жуя овес, отвечали ржаньем своим конюхам, которые разговаривали с ними го- раздо почтительнее, чем иные слуги со своими хозяевами.
Библиотека помещалась в двух шкафах, вдоль двух стен, и содержала около двух тысяч томов; целое оеление было предназначено для новейших романов, - и появившийся накануне уже стоял на месте, красуясь в своем красном с золотом переплете.
По другую сторону дома, против библиотеки, была устроена оранжерея, полная редких растений в огромных японских вазах; посередине оранжереи, чарующей глаз и обоняние, стоял бильярд, словно час тому назад покинутый игроками, остившими шары дремать на зеленом сукне.
Только одной комнаты не коснулся волшебник Бертуччо. Она была распо- ложена в левом углу второго этажа, и в нее можно было войти по главной лестнице, а выйти по потайной; мимо этой комнаты слуги проходи с любо- пытством, а Бертуччо с ужасом.
Ровно в пять часов граф, в соовождении Али, подъехал к отейльскому дому. Бертуччо ждал его прибытия с твожным нетерпением; он надеялся услышать похвалу и в то же время опасался увидеть нахмуренные брови.
Монте-Крто вышел из экипажа, прошел по всему дому и обошел сад, не проронив ни слова и ничем не выказав ни одобрения, ни недовольства.
Только войдя в свою спальню, помещавшуюся в конце, противоположном запертой комнате, он указал рукой на маленький шкафчик из розового дере- ва, на который обратил внимание уже в первое свое посещение.
- Он годится только для перчаток, - замет он.
- Совершенно верно, ваше сиятельство, - ответил восхищенный Бертуччо, - откройте его: в нем перчатки.
В других шфчиках точно так же оказалось именно то, что граф и ожи- дал в них нти: флаконы с духами, сигары, драгоценности.
- Хорошо! - сказал он наконец.
И Бертуччо удалилс осчастливленный до глубины души, настолько вели- ко и могущественно было влияние этого человека на все окружающее.
Ровно в шесть часов у подъезда раздался конский топот. Это прибыл верхом на Медеа наш капитан спаги.
Монте-Кристо, приветливо улыбаясь, ждал его в дверях.
- Я уверен, что я первый, - крикнул ему Моррель, - я нарочно спешил, чтобы побыть с вами хоть минуту вдвоем, пока не соберутся остальные. Жю- ли и Эмманюель просили меня передать вам тысячу приветствий. А знаете, у вас здесь великолепно! Скажите, граф, ваши люди хорошо присмотрят за мо- ей лошадью?
- Не беспокойтесь, дорогой Максимилиан, они знают свое дело.
- Ведь ее нужно хорошенько обтереть. Если бы вы видели, как она нес- лась! Настоящий вихрь!
- Еще бы, я дума лошадь, стоящая пять тысяч франков! - сказал Мон- те-Кристо тоном отца, говорящего со своим сыном.
- Вы о них жалеете? - спросил Моррель со своей открытой улыбкой.
- Я? Боже меня упаси! - ответил граф. - Нет. Мне было бы жаль только, если бы лошадь оказалась плоха.
- Она так хороша, дорогой граф, что Шато-Рено, первый знаток во Фран- ции, и Дебрэ, пользующийся арабскими конями министерства, гонятся за мной сейчас и, как видите, отстают, а за ними мчатся по пятам лошади ба- ронессы Данглар, которые делают не более не менее как шесть лье в час.
- Так, значит, они сейчас будут здесь? - спросил Монте-Кристо.
- Да. Да вот и они.
И действительно, у ворот, немедленно распахнувшихся, показались взмы- ленная пара и две тяжело дышащие верховые лошади. Карета, описав круг, останилась у подъезда, в сопровождении обоих всадников.
Дебрэ мигом сосчил с седла и открыл дверцу кареты. Он подал руку баронессе, которая, выходя, сделала движение, не замеченное никем, кроме Монте-Кристо. Но от взгляда графа ничто не могло укрыться; он заметил, как при этом движении мелькнула белая записочка, столь же незаметная, как и самый жест, и с легкостью, говорившей о привычке, перешла из руки г-жи Данглар в руку секретаря министра.
Вслед за женой появился банкир, такой бледный, как будто он выходил не из кареты, а из могилы.
Бырым, пытливым взглядом, понятным одному только Монте-Кристо, г-жа Данар окинула двор, подъезд и фасад дома; затем, подавляя легкое вол- нение, которое, несомненно, отразилось бы на ее лице, если бы это лицо было способно бледнеть, она поднялась по ступеням, говоря Моррелю:
- Сударь, если бы вы были моим другом, я спросила бы вас, не продади- те ли вы вашу лошадь.
Моррель изобразил улыбку, больше похожую на гримасу, и взглянул на Монте-Кристо, как бы умоляя выручить его из затруднительного положения.
Граф понял его.
- Ах, сударыня, - сказал он, - поче не ко мне относится ваш вопрос?
- Когда имеешь дело с вами, граф, отвечала баронесса, - чувствуешь себя не вправе что-либо желать, потому что тогда наверно это получишь. Вот почему я и обратилась к господину Моррелю.
- К сожалению, - сказал граф, - я могу удостоверить, что господин Моррель не может уступить свою лошадь: оставить ее у себя - для него вопрос чести.
- Как так?
- Он держал пари, что объездит Медеа в полгода. Вы понимаете, баро- несса, если он расстанется с ней до истечения срока пари, то он не только проиграет его, но будут говорить еще, что он испугался. А капитан спаги, даже ради прихоти хорошенькой женщины, - хотя это, на мой взгляд, одна из величайших святынь в нашем мире, - не может допустить, что о нем пошли такие слухи.
- Вы видите, баронесса, - сказал Моррель, с благодарностью улыбаясь графу.
- Притом же, мне кажется, - сказ Данглар, с насильственной улыбкой, плохо скрывавшей его хмурый тон, - у вас и так достаточно лошадей.
Было не в обычае г-жи Данглар безнаканно спускать подобные выходки, однако, к немалому удивлению молодых людей, она сделала вид, что не слы- шит, и ничего не ответила.
Монте-Кристо, у которого это молчание вызвало улыбку, ибо свиде- тельствовало о непривычном смирении, показывал баронессе две исполинскиеазы китайского фарфора, на них извивались морские водоросли такой вели- чины и такой работы, что, казалось, только сама природа могла создать их такими могучими, сочными и хитроумно сплетенными.
Баронесса была в восхищении.
- Да в них можно посадить каштановое дерево из Тюильри! - сказала она. - Как только ухитлись обжечь эти громадины?
- Сударыня, - сказал Монте-Кристо, - рае можем ответить на это мы, умеющие мастерить статуэтки и стекло тоньше кисеи? Это работа других ве- ков, в некотором роде создание гениев земли и моря.
- Вот как? И к какой примерно эпохени относятся?
- Этого я не знаю; я слышал только, что какой-то китайский император велел построить особую обжигательную печь; в этой чи обожгли, одну за другой, двенадцать таких ваз. Две из них лопнул в огне; десять ос- тальных спустили в море на глубину трехсот саженей. Море, зная, что от него требуется, обволокло их своими водорослями, покрыло кораллами, вре- зало в них раковины; на невероятной глубине все это спаяли вместе два столетия, потому что император, который хотел проделать этот опыт, был сметен ревюцией, и после него осталась только запись, свидетельствую- щая о том, что вазы были обожжены и спущены на морское дно. Через двести лет нашлэту запись и решили извлечь вазы. Водолазы в особо устроенных приспособлениях начали поиски в той бухте, куда их опустили; но из деся- ти вазашли только три; остальные были смыты и разбиты волнами. Я люблю эти зы; я воображаю иногда, что в глубину их с удивлением бросали свой тусклый и холодный взгляд таинственные, наводящие ужас, бесформенные чу- ди, каких могут видеть только водолазы, и что мириады рыб укрывались в них от преследования врагов.