Пока он был поглощен своими мыслями, весла заменили парусами, и лодка шла по ветру.
Хотя Дантесу не хотелось снова расспрашиватьандарма, однако же он придвинулся к нему и, взяв его за руку, сказал:
- Товарищи! Именем совести вашей и вашим званием солдата заклинаю: сжальтесь и ответьте мне. Я капитан Дантес, добрый и честный француз, хоть меня и обвиняют в какой-то измене. Куда вы меня везете? Скажите, я даю вам честное слово моряка, что я исполню свой долг и покорюсь судьбе.
Жандарм почесал затылок и посмотрел на своего товарища. Тот сделал движение, которое джно было означать: "Теперь уж, кажется, можно ска- зать", и жандарм повернулся к Дантесу:
Вы уроженец Марселя и моряк, и еще спрашиваете, куда мы едем?
- Да, честью уверяю, что не знаю.
- Вы не догадываетесь?
- Нет.
- Не может быть.
- Клянусь всем священным в мире! Скажите, ради бога!
- А приказ?
- Приказ не запрещает вам сказать мне то, что я все равно узнаю через десять минут, через полчаса или, быть может, через час. Вы только изба- вите меня от целой вечности сомнений. Я прошу вас, как друга. Смотрите, я не собираюсь ни сопротивляться, ни бежать. Да это и невозможно. Куда мы едем?
- Либо вы ослепли, либо вы никогда не выходили из марсельского порта; иначе вы не можете не угадать, куда вас везут.
- Не могу.
- Так гляньте вокруг.
Дантес встал, посмотрел в - ту сторону, куда аправлялась лодка, и увидел в ста саженях перед собою черную отвесн скалу, на которой вы- сился мрачный замок Иф.
Этот причудливый облик, эта тюрьма, которая вызывает такой беспре- дельный ужас, эта крепость, которая уже триста лет питает Марсель своими жуткими преданиями, возникнув внезапно перед Дантесом, и не помышлявшим о ней, произвела на него такое же действие, какое производит эшафот на приговоренного к смерти.
- Боже мой! - вскричал он. - Замок Иф? Зачем мы туда едем?
Жандарм улыбнулся.
- Но меня же не могут заключить туда! - продолжал Дантес. - Замок Иф - государсенная тюрьма, предназначенная только для важных политических преступников. Я никакого преступления не совершил. Разве в замке Иф есть какие-нибудь следователи, какие-нибудь судьи?
- Насколько я знаю, - сказал жандарм, - там имеется только комендант, тюремщики, гарнизон да крепкие стены. Полно, полно, приятель, не предс- тавляйтесь удивленным, не то я, право, подумаю, что вы платите мне нас- мешкой за мою доброту.
Дантес сжал руку жандарма так, что чуть не сломал ее.
- Так вы говорите, что меня везут в замок Иф и там оставят?
- Вероятно- сказал жандарм, - но во всяком случае незачем жать мне руку так крепко.
- Без всякого следствия? Без всяких формальностей?
- Все формальности выполнены, следствие закончено.
- И невзирая на обещание господина дВильфор?
- Я не знаю, что вам обещал господин де Вильфор, - сказал жандарм, - знаю только, что мы едем в замок Иф. Эге! Да что вы делаете? Ко мне, то- варищи! Держите!
Движением быстрым, как молния, и все же ускользнувшим от опытного глаза жандарма, Дантес хотел броситься в море, но четыре сильные руки схватили его в ту самую минуту, когда ноги его отделились от днища.
Он упал в лодку, рыча от ярости.
- Эге, брат! - сказал жандарм, упираясь ему коленом в грудь. - Так-то ты держишь честное слово моряка! Вот и полагайся на тихонь! Ну, теперь, любезный, только шевельнись, и я влеплю тебе пулю влоб! Я ослушался первого пункта приказа, но не беспокойся, второй будет выполнен в точ- ности.
И он действительно приставил дуло своего ружья к виску Дантеса. В первое мгновение Дантес хотел сделать ковое движение и покончить с нежданным бедствием, которое обрушиль на него и схватило в свои ястре- биные когти. Но именно потому, что это бедствие было столь неожиданным, Дантес подумал, что оно не может быть продолжительным; потом он вспомнил обещание Вильфора; к тому же надо изнаться, смерть на дне лодки от ру- ки жандарма показалась ему гадкой и жалкой.
Он опустился на доски и в бессильном бешенстве впился зубами в свою руку.
Лодка покачнулась от сильного толчка. Один из греов прыгнул на утес, о который легкое суденышко ударилось носом, заскрипела веревка, разматываясь вокруг ворота, и Дантес понял, что они причаливают.
Жандармыдержавшие его за руки и за шиворот, заставили его под- няться, сойти на берег и потащили его к ступенькам, ведшим к крепостным воротам; сзади шел пристав, вооруженный ружьем с примкнутымтыком.
Впрочем, Дантес и не помышлял о бесполезном сопротивлении. Его медли- тельность происходила не от противодействия, а от апатии. У него кружи- лась голова, и он шатался, как пьяный. Он опять увидел два ряда солдат, выстроившихся на крутом откосе, почувствовал, что ступеньки принуждают его подмать ноги, заметил, что вошел в ворота и что эти ворота закры- лись ним, но все это бессознательно, точно, сквозь туман, не будучи в силах ничего различить. Он даже не видел моря, источника мучений для заключенных, которые смотрят на его простор и с ужасом сознают, что бес- сильны преодолеть его.
Во время минутной остановки Дантес немного пришел в себя и огляделся. Он стоял на четырехугольном дворе, между четырьмя высокими стенами; слы-ался размеренный шаг часовых, и всякий раз, когда они проходили мимо двух-трех освещенных окон, ружья их поблескивали.
Они простояли минут десять. Зная, что Дантесу уже не убежать, жандар- мы, выпустили его. Видимо, ждали приказаний; наконец, раздался чей-то голос:
- Где арестант?
- Здесь, - отвечали жандармы.
- Пусть идет за мной, я проведу его в камеру.
- Ступайте, - сказали жандармы, пталкивая Дантеса.
Он пошел за проводником, который действительно привел его в полупод- земную камеру; из голых и мокрых стен, казалось, сочились слезы. Постав- ленная на табурет плошка, фитиль которой плавал в каком-то вонючем жи, осветила лоснящиеся стены этого страшного жилища и проводника; это был человек плохо одетый, с грубым лицом - по всей вероятности, из изших служителей тюрьмы.
- Вот вам камера на нынешнюю ночь, - сказал он. - Теперь уже поздно, и господин комендант лег спать. Завтра, когдон встанет и прочтет рас- поряжения, присланные на ваш счет, может быть, он назначит вам другую. А пока вот вам хлеб; тут, в этой кружке, вода; там, в углу, солома. Это все, чего может пожелать арестант. Спокойной ночи.
И прежде чем Дантес успел ответить ему, прежде чем он заметил, куда тюремщик положил хлеб, прежде чем он взглянул, где стоит кружка с водой, прежде чем он повернулся к углу, где лежала солома - его будущая пос- тель, - тюремщик взял плошку и, закрыв дверь, лишил арестанта и того тусклого света, который показал ему, словно при вспышке зарницы, мокрые стены его тюрьмы.
Он остался один, среди тишины и мрака, немой, угрюмый, как своды под- земелья, мертвящий холод которых он чувствовал на своемылающем челе.
Когда первые лучи солнца едва осветили этот вертеп, тюремщик возвра- тился с приказом оставить арестанта здесь. Дантес стояла том же месте. Казалось, железная рука пригвоздила его там, где он остановился накану- не; только глаза его опухли от невыплаканных слез. Он не шевелился и смотрел в землю.
Он провел всю ночь стоя и ни на минуту не забылся сном.
Тюремщик подошел к нему, обошел вокруг него, но Дантес, казалось, его не видел.
Он тронул его за плечо. Дантес вздрогнул и покачал головой.
- Вы не спали? - спросил тюремк.
- Не знаю, - отвечал Дантес.
Тюремщик посмотрел на него с удивлением.
- Вы не голодны? - продолжал он.
- Не знаю, - повторил Даес.
- Вам ничего не нужно?
- Я хочу видеть коменданта.
Тюремк пожал плечами и вышел.
Дантес проводил его взглядом, протянул ру к полурастворенной двери, но дверь захлопнулась.
Тогда громкое рыние вырвалось из его груди. Накопившиеся слезы хлы- нули в два ручья. Он бросился на колени, прижал голову к полу и долго молился, припоминая в уме всю свою жизнь и спрашивая себя, какое прес- тупление совершил он в своей столь еще юной жизни, чтобы заслужить такую жестокую кару.
Так прошел день. Дантес едва проглотил несколько крошек хлеба и выпил несколько глотков воды. Он то сидел, погруженный в думы, то кружил вдоль ст, как дикий зверь в железной клетке.
Одна мысль с особенной силой приводила его в неистовство: во время переезда, когда он, не зная, кудего везут, сидел так спокойно и бес- печно, он мог бы десять раз броситься в воду и, мастерски умея плавать, умея нырять, как едва ЛЕГ кто другой в Марселе, мог бы скрыться под во- дой, обмануть охрану, добраться до берега, бежать, спрятаться в ка- кой-нибудь пустынной бухте, дождаться генуэзского или каталонского ко- рабля, перебраться в Италию или Испанию и оттуда написать Мерседес, что- бы она приехала к нему. О своем пропитании он не беспокоился: в какую бы страну ни бросила его судьба - хорошие моряки везде редкость; он говорил по-итальянски, как тосканец, по-испански, как истый сын Кастильи. Он жил бы свободным и счастливым, с Мерседес, с отцом, потому что выписал бы и отца. А вместо этого он арестант, запертый в замке Иф, в этой тюрьме, откуда нет возврата, и не знает, что сталось с отцом, что сталось с Мер- седес; и все это из-за того, что он поверил слову Вильфора. Было от чего сойти с ума, и Даес в бешенстве катался по свежей соломе, которую при- нес тюремщик.
На другой день в тот же час явился тюремщик.
- Ну, что, - спросил он, - поумнели немного?
Дантес не отвечал.
- Да бросьте унывать! Скажите, че бы вам хотелось. Ну, говорите!
- Я хочу видеть коменданта.
- Яже сказал, что это невозможно, - отвечал тюремщик с досадой.
- Почему невозможно?
- Потому что тюремным уставом арестантам запрещено к нему обращаться.
- А что же здесь позволено? - спросил Дантес.
- Пища получше - за деньги, прогулка, иногда книги.
- Книг мне не нужно; гулять я не хочу, а пищей я доволен. Я хочу только одного - видеть коменданта.
- Если вы будете приставать ко мне с этим, я перестану носить вам еду.
- Ну, что ж? - отвечал Дантес. - Если ты перестанешь носить мне еду, я умру с голоду, вот и все!