- Ах, дорогой господин д'Авриньи, - сказала Валентина, - мы так ждем вас! Но скажите сначала, как поживают Мадлен и Антуанетт?
Мадлен была дочь доктора, а Антуанетт - его племянница.
Господин д'Авриньи грустно улыбнулся.
- Антуанетт прекрасно, - сказал он, - Мадлен сносно. Но вы посылали за мной, дорогая? Кто у вас болен? Не ваш отец и не госпожа де Вильфор, надеюсь? А мы сами? Я уж вижу, наши рвы не оставляют нас в покое. Но все же не думаю, чтобы я тут был нен, - разве только чтобы посовето- вать не слишком давать волю нашему воображению.
Валентина вспыхнула. Д'Авриньи обладал почти чудодейвенным даром все угадывать; он был из тех врачей, которые лечат физические болезни моральным воздействием.
- Нет, - сказала она, это бедная бабушка заболела. Вы ведь знаете, какое у нас несчастье?
- Ничего не знаю, - сказал д'Авриньи.
- Это ужасно, - сказала Валентина, сдерживая рыдания. - Скончался мой дедушка.
- Маркиз де Сен-Меран?
- Да.
- Внезапно?
- От апоплексического удара.
- От апоплексического удара? - повторил доктор.
- Да. И бедной бабушкой овладела мысль, что муж, с которым она никогда в жизни не расставалась, теперь зовет ее и что она должна за ним пос- ледовать. Умоляю вас, сударь, помогите бабушке!
- Где о?
- У себя в комнате, и там нотариус.
- А как господин Нуартье?
- Все по-прежнему: совершенно ясный ум, сто все такая же неподвиж- ность немота.
- И такая же нежность к вам - правда?
- Да, - сказала вздохом Валентина, - он очень любит меня.
- Да как же можно вас не любить?
Валентина грустно улыбнулась.
- А что с вашей бабушкой?
- У нее необычайное нервное возбуждение, странный, беспокойный сон; сегодня она уверяла, что ночью, пока она спала, ее душа витала над телом и видела его спящим. Конечно, это бред. Она уверяет, что видела, как в комнату к ней вошел призрак, и слышала, как он дотронулся до ее стакана.
- Это очень странно, - сказал доктор, - я никогда не слыхал, чтобы госпожа де Сен-Ман страдала галлюцинациями.
- Я в первый раз вижу ее в таком состоянии, - сказала Валентина. - Она очень напугала меня сегодня утром; я думала, что она сошла с ума. И вы ведь знаете, господин д'Авриньи, какой уравновешенный человек мой отец, но даже он был, мне кажется, очень взволнован.
- Сейчас посмотрим, - сказал д'Авриньи, - все это очень странно.
Нотариус уже спускался вниз; Валентине пришли сказать, что маркиза одна.
- Поднимитесь к ней, - сказала она доктору.
- А вы?
- Нет, я боюсь. Она запретила мне посылать за вами. И потом, вы сами сказали, я взволнована, возбуждена, я плохо себя чувствую. Я пройдусь по саду, чтобы немно прийти в себя.
Доктор пожал Валентине руку и пошел к маркизе; а молодая девушка спустилась в сад.
Нам незачем говорить, какая часть сада была излюбленным местом ее прогулок. Пройдясь несколько раз по цветнику, окружавшему дом, сорвав розу, чтобы сунуть ее за пояс или воткнуть в волосы, она углублялась в тенистую аллею, ведущую к скамье, а от скамьи шла к воротам.
И на этот раз Валентина, как всегда, прошлась несколько раз среди своих цветов, но не сорвала ни одного: траур, лежавший у нее на сердце, хотя еще и не отразившийся на ее внешности, отвергал даже это скромное украшение; затем она направилась к своей аллее. Чем дальше она шла, тем яснее ей чудилось, что кто-то зовет ее по имени. Удивленная, она остано- вилась.
Тогда она ясно расслышала зов и узнала голос Максимилиана.
XVIОБЕЩАНИЕ
Это был действительно Моррель, который со вчерашнего дня был сам не свой. Инстинктом, который присущ влюбленным и матерям, он угадал, что из-за приезда г-жи де Сен-Меран и смерти маркиза в доме Вильфоров должно произойти нечто важное, что коснется его любви к Валентине.
Как мы сейчас увидим, предчувствия не обманули его, и теперь уже нпростое беспокойство привело его, такого растерянного и дрожащего, к во- ротам у каштанов. Но Валентина не знала, что Моррель ее ждет, это не был обычный час его прихода; только чистая случайность или, если угодно, счастливое наитие привело ее в сад.
Увидев ее на дорожке, Моррель окликнул ее; она подбежала к воротам.
- Вы здесь, в этот час! - сказала она.
- Да, мой бедный друг, - отвечал Моррель. - Я пришел узнать и ооб- щить печальные вести.
- Видно, все несчастья обрушились на наш дом! - сказала Валентина. - Говорите, Максимилиан. Но, право, несчастий и так достаточно.
- Выслушайте меня, дорогая, - сказал Моррель, стараясь побороть вол- нение, чтобы говорить яснее. - Все, что я скажу, чрезчайно важно. Ког- да предполагается ваша свадьба?
- Слушайте, Максилиан, - сказала в свою очередь Валентина, - я ни- чего не хочу скрыть от вас. Сегодня утром говорили о моем замужестве. Бабушка, у которой я думала найти поддержку, не только согласна на этот брак, - она так жаждет его, что ждут только приезда д'Эпине, и наледу- ющий день брачный договор будет подписан.
Тяжкий вздох вырвался из груди Морреля, и он остановил на Валентине долгий и грустный взгляд.
- Да, - сказал он тихо, - ужасно слышать, как любимая девушка спокой- но говорит: "Время вашей казни назначено: она состоится через несколько часов; но что ж делать, так надо, и противиться этому я не буду". Так вот, если, для того чтобы подписать договор, ждут только д'Эпине, еслна следующий день после его приезда вы будете ему принадлежать, то, зна- чи вы будете обручены с ним завтра, потому что он приехал сегодня ут- ром.
Валентина вскрикнула.
- Час назад я был у графа Монте-Кристо, - сказал Моррель. - Мы с ним беседовали: он - о горе, постигшем вашу семью, а я - о ваш горе, как вдруг во двор въезжает экипаж. Слушайте. До этой минуты никогда не ве- рил в предчувствия, но теперь приходится поверить. Когда я услышал стук этого экипажа, я задрожал. Вскоре я услышал на лестницшаги. Гулкие ша- ги командора привели Дон Жуана не в больший ужас, чеэти - меня. Нако- нец, отворяется дверь: первым входит Альбер де Морсер. Я уже чуть не усомнился в своем предчувствии, чуть не подумал, что ошибся, как вдруг за Альбером входит еще один человек, и граф восклицает: "А, вот и барон Франц д'Эпине!.." Я собрал все свои силы и все мужество, чтобы сдер- жаться. Может быть, я побледнел, может быть, задрожал; но во всяком слу- чае я продолжал улыбаться. Через пять минут я ушел. Я не слышал ни слова из всего, что говорилось за эти пять минут. Я был уничтожен.
- Бедный Максимилиан! - прошептала Валентина.
- И вот я здесь, Валентина. Тепь ответьте мне, - моя жизнь и смерть зависят от вашего ответа. Что вы думае делать?
Валентина опустила голову; она была совершенно подавлена.
- Послушайте, - сказал Моррель, - ведь вы не в первый раз задумывае-есь над тем, в какое положение мы попали; положение серьезное, тягост- ное, отчаянное. Думаю, что теперь не время предаваться бесплодной скор- би; это годится для тех, кто согласен спокойно страдать и упиваться св ими слезами. Есть такие люди, и, вероятно, господь зачтет им на небесах их смирение на земле.
Но кто чувствует в себе волю к борьбе, тот не теряет драгоценного времени и сразу отвечает судьбе ударом на удар. Хотите вы бороться про- тив злой судьбы, Валентина? Отвечайте, я об этом и пришел спросить.
Валентина вздрогнула и с испугом посмотрела на Морреля. Мысль посту- ть наперекор отцу, бабушке - словом, всей семье - ей и в голову не приходила.
- Что вы хотите сказать, Максимилиан? - спросила она. - Что вы назы- ваете борьбой? Назовите это лучше кощунством! Чтобы я нарушила приказа- ние отца, волю умирающей бабушки? Но это невозможно!
Моррель вздрогнул.
- У вас слишком благородное сердце, чтобы не понять меня, и вы так хорошо понимаете, милый Максимилиан, что вы молчите. Мне бороться! Боже меня упаси! Нет, нет. Мне нужны все мои силы, чтобы бороться с собой и упиваться слезами, как вы говорите. Но огорчить отца, омрачить последние минуты бабушки - никогда!
- Вы соршенно правы, - бесстрастно сказал Моррель.
- Как вы это говорите, боже мой! - воскликнула оскорбленная Валенти- на.
- Говорю, как человек, который восхищается вами, мадемуазель, - воз- разил Максимилиан.
- Мадемуазель! - воскликнула Валентина. - Мадемуазель! Какой же вы эгоист! Вы видите, что я в отчаянии, и делаете вид, что не понимаете ме- ня.
- Вы ошибаетесь, напротив, я вас прекрасно понимаю. Вы не хотитеро- тиворечить господину де Вильфор, не хотите ослушаться маркизы, и завтра вы подпишете брачный договор, который свяжет вас с вашим мужем.
- Но разве я могу поступить иначе?
- Не стоит спрашивать об этом у меня, мадемуазель. Я плохой судья в этом деле, и мой эгоизм может меня ослепить, - отвечал Моррель; его глу- хой голос и сжатые кулаки говорили о все растущем раздражении.
- А чтоы предложили бы мне, Моррель, если бы я могла принять ваше предложение? Отвечайте же. Суть не же в том, чтобы сказать: "Вы делаете плохо". Надо дать совет - что же именно делать.
- Вы говорите серьезно, Валентина? Вы хотите, чтобы я дал вам совет?
- Конечно хочу, Максимилиан, и, если он будет хорош, я приму его. Вы же знаете, как вы мне дороги.
- Валентина, - сказал Моррель, отодвигая отставшую доску, - дайте мнруку в доказательство, что вы не сердитесь на мою вспышку. У меня гола кругом идет и уже целый час меня одолевают самые сумасбродные мысли. И если вы отвергнете мой совет...
- Но что же это за совет?
- Вот, слушайте, Валентина.
Валентина подняла глаза к небу и вздохнула.
- Я человек свободный, - продолжал Максимилиан, - я достаточно богат для нас двоих. Я клянусь, что, пока вы не станете моей женой, и губы не прикоснутся к вашему челу.
- Мне страшно, - сказала Валентина.
- Бежим со мной, - продолжал Моррель, - я отвезу вас к моей сестре, она достойна быть вашей сестрой. Мы уедем в Алжир, в Англию или в Амери- ку, или, если хотите, скроемся где-нибудь в провинции и будем жить там, пока наши друзья не сломят сопротление вашей семьи.
Валентина покачала головой.
- Я так и думала, Максимилиан, - сказала она. - Это совет безумца, и я буду еще безумнее вас, если не остановлю вас сейчас же одним словом: невозможно.