- И вы примете свою долю, покоритесь судьбе и даже не попытаетесь бо- роться с ней? - сказал Моррель, снова помрачнев.
- Да, хотя бы это убило меня!
- Ну, что же, Валентина, - сказал Максимилиан, - повторяю, вы совер- шенно правы. В самом деле, я безумец, и вы доказали мне, что страсть ос- лепляет самые уравновешенныемы. Спасибо вам за то, что вы рассуждаете бесстрастно. Что ж, пусть, решено, завтра вы безвозвратно станете невес- той Франца д'Эпине. И это не в силу формальности, которая пдумана для комедийных развязок на сцене и называется подписанием брачного договора, нет - но по вашей собственной воле.
- Вы опять меня мучите, Максимилиан, - сказала Валентина, - вы пово- рачиваете нож в моей ране! Что бы вы сделали, кажите, если бы ваша сестра послушалась такого совета, какой вы дае мне?
- Мадемуазель, - возразил с горькой улыбкой Моррель, - я эгоист, вы это сами сказали. В качестве эгоиста, я думаю не о том, что сделали бы на моем месте другие, а том, что собираюсь сделать сам. Я думаю о том, что знаю вас уже год; с того дня, как я узнал вас, все мои надежды на счастье были построены на вашей любви; настал день, когда вы азали мне, что любите меня; с этого дня, мечтая о будущем, я верил, что вы бу- дете моей; в этом была для меня вся жизнь. Теперь я уже ни о чем не ду- маю; я только говорю себе, что счастье отвернулось от меня. Я надеялся стигнуть блаженства и потерял его. Ведь каждый день случается, что иг- рок проигрываене только то, что имеет, но даже то, чего не имел.
Моррель сказал е это совершенно спокойно; Валентина испытующе пос- мотрела на него своими большими глазами, старая, чтобы глаза Морреля не проникли в глубину ее уже смятенного сердца.
- Но все же, что вы намерены делать? - спросила Валентина.
- Я буду иметь честь проститься с вами, мадемуазель. Бог слышит мои слова и читает в глубине моего сердца, он свидетель, что я желаю вам та- кой спокной, счастливой и полной жизни, чтобы в ней не могло быть мес- та воспоминанию обо мне.
- О боже! - прошептала Валентина.
- Прощайте, Валентина, прощайте! - сказал с глубоким поклоном Мор- рель.
- Куда вы? - воскликнулана, протягивая руки сквозь решетку и хватая Максимилиана за рукав; онпонимала по собственному волнению, что наруж- ное спокойствие ее возлюбленного не может быть истинным. - Куда вы иде- те?
- Я позабочусь оом, чтобы не вносить новых неприятностей в вашу семью, и подам пример того, как должен вести себя честный и преданный человек, оказавшись в таком положении.
- Скажите мне, что вы хотите сделать?
Моррель грустно улыбнулся.
- Да говорите же, говорите, умоляю! - настаивала молодая душка.
- Вы передумали, Валентина?
- Я не могу передумать, несчаный, вы же знаете! - воскликнула она.
- Тогда прощайте!
Валентина стала трясти решетку с такой силой, какой от нее нельзя бы- ло ожидать; а так как Моррель продолжал удаляться, она протянула к нему руки и, лоя их, воскликнула:
- Что вы хотите сделать? Я хочу знать! Куда вы идете?
- О, будьте спокойны, - сказал Максимилиан, приостанавливаясь, - я не намерен возлагать на другого человека ответственность за свою злую судьбу. Другой стал бы грозить вам, что пойдет к д'Эпине, вызовет его на дуэль, будет с ним драться..Это безумие. При чем тут д'Эпине? Сегодня утром он видел меня впервые, он уже забыл, что видел меня. Он даже не знал о моем существовании, когда между вашими семьями было решено, что вы будете принадлежать друг другу. Поэтому мне нет до него никакого де- ла, и, клянусь вам, я не с ним намерен рассчитаться.
- Но с кем же? Со мной?
- С вами, Валентина? Боже упаси! Женщина священна; женща, которую любишь, - священна вдвойне.
- Значит, с самим собой, безумный?
- Я ведь сам во всем винов, - сказал Моррель.
- Максимилиан, - позвала Валентина, - идите сю, я требую!
Максимилиан, улыбаясь своей мягкой улыбкой, подошел ближе; не будь он так бледен, можно было бы подумать, что с ним ничего не произошло.
- Слушайте, что я вам скажу, милая, дорогая Валентина, - сказал он своим мелодичным и задушевным голосом, - такие люди, как мы с вами, у которых никогда не было ни одной мысли, заставляющей краснеть перед людьми, перед родными и перед богом, такие люди могут читать друг у дру- га в сердце, как в открытой книге. Я не персонаж романа, не меланхоли- ческий герой, я не изображаю из себя ни Манфреда, ни Антони. Но, без лишних слов, без уверений, без клятв, я отдал свою жизнь вам. Вы уходите от меня, и вы пра, я вам уже это сказал и теперь повторяю; но, как бы то ни было, вы уходите от меня и жизнь моя кончилась. Раз вы от меня уходите, Валентина, я остаюсь один на свете. Моя сестра счастлива в сво- ем замужестве; ее муж мне только зять - то есть человек, который связан со мн только общественными условностями; стало быть, никому на свете больше не нужна моя, теперь бесполезная жизнь. Вот что я сделаю. До той секунды, пока вы не повенчаетесь, я буду ждать: я не хочу упустить даже тени тех непредвенных обстоятельств, которыми иногда играет случай. Ведь в самом деле, за это время Франц д'Эпине может умереть, или в мину- ту, когда вы бете подходить к алтарю, в алтарь может ударить молния. Осужденному на смерть все кажется возможным, даже чудо, когда речь идет о его спасении. Так вот, я буду ждать до последней минуты. А когда мое несчастье совершится, непоправимое, безнадежное, я напишу конфиденци- ьное письмо зятю... и другое - префекту полиции, поставлю их в извест- ность о своем намерении, и где-нибудь в лесу, на краю рва, на берегу ка- кой-нибудь реки я застрелюсь. Это так же верно, как то, что я сын мого честного человека, когда-либо жившего во Франции.
Конвульсивн дрожь потрясла все тело Валентины; она отпустила решет- ку, за которую держалась, ее руки безжизненно повисли, и две крупные слезы скатились по ее щекам.
Моррель стоял перед н, мрачный и решительный.
- Сжальтесь, сжальтесь, - сказала она, - вы не покончите с собой, ведь нет?
- Клянусь честью, покончу, - сказал Максимилиан, - но не все ли вам равно? Вы исполните свой долг, и ваша совесть бет чиста.
Валентина упала на колени, прижав руки к груди; сердце ее разрыва- лось.
- Максимилиан, - сказала она, - мой Друг, мой брат на земле, мой ис- тинный супруг в небесах, умоляюебя, сделай, как я: живи страдая. Может быть, настанет день, когда мыоединимся.
- Прощайте, Валентина! - повторил Моррель.
- Боже мой, - сказала Валентина с неизъяснимым выражением, подняв ру- ки к небу, - ты видишь, я сделала все, что могла, чтобы остаться пор- ной дочерью, я просила, умоляла, заклинала, - он не послушался н моих просьб, ни мольбы, ни слез. Ну, так вот, - продолжала она твердым голо- сом, вытирая слезы, - я не хочу умереть от раскаяния, я предпочитаю уме- реть от стыда. Вы будете жить, Максимилиан, и я буду принадлежать вам и никому другому. Когда? в какую минуту? сейчас? Говорите, приказывайте, я готова.
Моррель, который уже снова отошел на несколько шагов, вернулся и, бледный от радости, с просветленным взором, протянул сквозь решетку руки к Валентине.
- Валента, - сказал он, - дорогой мой друг, так не надо говорить со мной, а еи так, то лучше дать мне умереть. Если вы любите меня так же, как я люблю вас, зачем я должен увести вас насильно? Или вы только из жалостиотите заставить меня жить? В таком случае я предпочитаю уме- реть.
- В самом деле, - прошептала Валентина, - кто один на свете любит ме- ня? Он. Кто утешал меня во всех мо страданиях? Он. На ком покоятся все мои надежды, на ком останавливается мой растерянный взгляд, на ком отды- хает мое истерзанное сердце? На нем, на нем одном. Так вот, ты тоже прав, Максимилиан; я уйду за тобой, я оставлю родной дом, все оставлю... Все! Какая же я неблагодарная, -оскликнула Валентина, рыдая, - я сов- сем забыла о дедушке!
- Нет, - сказал Максимилиан, - ты не покинешь его. Ты говорила, что господин Нуартье как будто относится коне с симпатией; так вот, раньше чем бежать, ты скажешь ему все. Его согласие будет тебе защитой перед богом. А как только мы поженимся, он реедет к нам; у него будет двое внуков. Ты мне рассказывала, как он с тобой объясняется и как ты ему от- вечаешь; увидишь, я стро научусь этому трогательному языку знаков. Клянусь тебе, Валентина, вместо отчаяния, которое нас ожидает, я обещаю тебе счастье!
- Ты видишь, Максимилиан, какую власть ты имеешь надо мной! Я готова поверить в то, что ты мне говоришь, но ведь все это безрассудно. Отец проклянет меня: я знаю его, знаю его непреклонное сердце, никогда он не простит меня. Вот что, Максимилиан: если хитростью, просьбам благодаря случаю, не знаю как, - словом, если каким-нибудь образом мне удастся отсрочить свадьбу, вы подождете, да?
- Да, клянусь вам, а вы клянитесь, что этот ужасный брак не состо- ится никогда и что, даже если вас силой потащат к мэру, к священнику, вы все-таки скажете - нет.
- Клянусь тебе в этом, Максимилиан, самым святым для меня на свете именем-именем моей матери!
- Тогда подождем, - сказал Моррель.
- Да, подождем, - откликнулась Валентина, у которой от этого слова отлег на сердце, - мало ли, что может спасти нас.
- Я полагаюсь на вас, Валентина, - сказал Моррель. - Все, что вы сде- лаете, будет хорошо; но если к вашим мольбам останутся глухи, если ваш отец, если госпожа де Сен-Меран потребуют, чтобы д'Эпине явился завтра для подписания этого договора...
- Тогда, Моррель... я дала вам слово.
- Вместо того чтобы подписать...
- Я выйду к вам, и мы бежим; но до тех пор не будем искушать бога, не будем видеться; ведь это чудо, это промысел божий, что нас еще не заста- ли; если бы узнали, как мы с вами встречаемся, у нас не было бы какой надежды.
- Вы правы, Валентина; но как я узнаю...
- Черезотариуса Дешана.
- Я с ним знаком.
- И от меня. Я напишу вам, верьте мне. Боже мой, Максимилиан, этот брак мне так же ненавистен, как и вам!
- Спасибо, благодарю вас, Валентина, обожаемая моя! Значит, все реше- но; как только вы укажете мне час, я примчусь сюда, вы переберетесь че- рез ограду, - это будет не трудно; я приму вас на руки; у калитки огоро- да вас будет ждать карета, я отвезу вас к моей сестре. Там мы скроемся от всех, или ни от кого не будем прятаться, - как вы пожелаете, - и там мы найдем поддержку в сознании своей правы и воли к счастью и не дадим себя зарезать, как ягненка, который защищается лишь вздохами.