И, думая об этом, он почувствовал те глухие мучительные удары, кото- рых он до той поры не знал; они отдавались в его груди и наполняли серд- це безотчетным страхом. Так нестерпимая боль предостерегает раненого, и он никогда без содрогания не коснется пальцем открытой и кровочащей раны, пока она не зажила.
Но рана Вильфора была из тех, которые не заживают или заживают только затем, чтобы снова открыться, причиняя еще большие муки, чем прежде.
Если бы в эту минуту раздался нежный голос Рене, моля его о пощаде, если бы прелестная Мерседес вошла и сказала ему: "Именем бога, который нас видит и судит, заклинаю вас, отдайте мне моего жениха", - Вильфор, уже почти побежденный неизбежностью, покорился бы ей окончательно и оле- денелой рукой, невзирая на все, чем это ему грозило, наверное подписал бы приказ об освобождении Дантеса; но ничей голос не прозвучал в тишине, и дверь отворилась только для камердинера, который пришел доложить Вильфору, что почтовые лошади запряжены в дорожную коляску.
Вильфор встал или, вернее, вскочил, как человек, вышедший победителем из внутренней борьбы, подбежал к бюро, сунул карман все золото, какое хранилось в одном из ящиков, покружил еще по комнате, растерянно потирая рукою лоб и бормоча бессвязные слова; наконец, почувствовав, что камер- динер набросил ему на плечи плащ, он вышел, вскочил в карету и отрывисто приказал заехать на улицу Гран-Кур, к маркизу де Сен-Меран.
Несчастный Дантес был осужден безвозвратно.
Как обещал маркиз де Сен-Меран, Вильфор застал у него в кабинете его жену и дочь. При виде Рене молодой человек вздрогнул: он боялся, что она опять станет просить за Дантес Но, увы! Надо сознаться, в укор нашему эгоизму, что молодая девушка была занята лько одним: отъездом своего жениха.
Она любила Вильфора; Вильфор уезжал накануне их свадьбы; Вильфор сам точно не знал, когда вернется, и Рене, вместо того чтобы жалеть Дантеса, проклинала человека, преступление которого разлучало ее с женихом.
Каково же было Мерседес!
На углулицы де-ла-Лож ее ждал Фернан, который вышел за ней следом; она вернулась в Каталаны и, полумертвая, в отчаянии, бросилась на пос- тель. Перед этой постелью Фернан стал на колени и, взяв холодную руку, которой Мерседес не отнимала, покрывал ее жаркими поцелуями, но Мерседес даже не чувствовала их.
Так прошла ночь. Когда все масло выгорело, ночник погас, но она не заметила темноты, как не замечала света; и когда забрезжило утро, она и этого не заметила.
Горе пеленой застлало ей глаза, и она видела одного Эдмона.
- Ты здесь! - сказала она наконец, оборачиваясь к Фнану.
- Со вчерашнего дня я не отходил от тебя, - отвечал Фернан с горест- ным вздохом.
Моррель не считал себя побежденным. Он знал, что после допроса Данте- са отвели в тюрьму; тогда он обегал всех своих друй, перебывал у всех, кто мог иметь влияние, но повсюду уже распространился слух, что Дантес арестован как бонапартистский агент, и так как в то время даже смельчаки считали безумием любую попытку Наполеона вернуть себе престол, то Мор- рель встречал только холодность, боязнь или отказ. Он воротился домой в отчаян, сознавая в душе, что дело очень плохо и что помочь никто не в силах.
Со своей стороны Кадрусс тоже был в большом беспокойстве. Вместо того чтобы бегать по всему городу, как Моррель, и пытаться чем-нибудь помочь Дантесу, что, впрочем, ни к чему бы не привело, он засел дома с двумя бутылками наливки старался утопить свою тревогу в вине. Но, для того чтобы одурманить его смятенный ум, двух бутылок было мало. Поэтому он остался сидеть, облокотясь на хромоногий стол, между двумя пустыми бу- тылками, не имея сил ни выйти из дому за вином, ни забыть о случившемся, и смотрел, как при свете коптящей свечи перед ним кружились и плясали все призраки, которые Гофман черной фантастической пылью рассеял по сво- им влаым от пунша страницам.
Один Данглар не беспокоился и не терзался. Данглар даже радовался; он отомстил врагу и обеспечил себе на "Фараоне" должность, которой боялся лишиться. Данглар был одним из тех расчетливых людей, которые родятся с пером за ухом и с чернильницей вместоердца; все, что есть в мире, сво- дилось для него к вычитанию или к уожению, и цифра значила для него гораздо больше, чем человек, еслита цифра увеличивала итог, который мог быть уменьшен этим человеком.
Поэтому Данглар лег спать в обычный час и спал спокойно.
Вильфор, получив от графа де Сальвье рекомендательное письмо, поцело- вал Рене в обе щеки, прильнул губами к руке маркизы де Сен-Меран, пожал руку маркизу и помчался на почтовых по дороге в Экс.
Старик Дантес, убитый горем, томился в смертельнотревоге.
Что же касается Эдмона, то мы знаем, что с ним сталось.
. МАЛЫЙ ПОКОЙ В ТЮИЛЬРИ
Оставим Вильфора на парижской дороге, где, платя тройные прогоны, он мчался во весь опор, и заглянем, миновав две-три гостиных, в малый тю- ильрийский покой, с полуциркульным окном, знаменитый тем, чтоэто был любимый кабинет Наполеона и Людовика XVIII, а затем ЛуиФилиппа.
В этом канете, сидя за столом орехового дерева, который он вывез из Гартвеля иоторый, в силу одной из причуд, свойственных выдающимся лич- ностям, он особенно любил, король Людовик XVIII рассеянно слушал челове- ка лет пятидесяти, с седыми восами, с аристократическим лицом, изыс- канно одетого. В то же времян делал пометки на полях Горация, издания Грифиуса, издания довольно неточного, хоть и почитаемого и дававшего его величеству обильную пищу для хитроумных филологических наблюдений.
- Так вы говорите, сударь... - сказал король.
- Что я чрезчайно обеспокоен, ваше величество.
- В самом деле? Уж не приснились ли вам семь коров тучных и семь то- щих?
- Нет, ваше величество. Этозначало бы только, что нас ждут семь го- дов обильных и семь голодны а при таком предусмотрительном государе, как ваше величество, голода нечего бояться.
- Так что же вас беспокоит, милейший Блакас?
- Ваше величество, мне кажется, есть основания думать, что на юге со- бирается гроза.
- В таком случае, дорогой герцог, - отчал Людовик XVIII, - мне ка- жется, вы плохо осведомлены. Я, напротив, знаю наверняка, что там прек- расная погода.
Людовик XVIII, хоть и был человеком просвещенного ума, любил нехитрую шутку.
- Сир, - сказал де Блакас, хотя бы для того, чтобы успокоить верно- го слугу, соблаговолите послать в Лангедок, в Прованс и в Дофине надеж- ных людей, которые доставили бы точные сведения о состоянии умов в этитрех провинциях.
- Canimus surdis [4], - отвечал король, продолжая делать пометки на полях Горация.
- Ваше величество, - продолжал царворец, усмехнувшись, чтобы пока- зать, будто он понял полустишие венузинского поэта, - ваше величество, быть может, совершенно правы, надеясь на преданность Франции; но, дума- ется мне, что я не так уж неправ, опасаясь какой-нибудь отчаянной попыт- ки...
- С чьей стороны?
- Со стороны Бонапарта или хотя бы его партии.
- Дорогой Блакас, - сказал король, - ваш страх не дает мне работать.
- А ваше спокойствие, сир, мешает мне спать.
- Постойте, дорогой мой, погодите: мне пришло на ум пресчастливое за- мечание о Pastor quum traheret; [5] погодите, потом скажете.
Наступило молчание, и коро написал мельчайшим почерком несколько строк на полях Горация.
- Продолжайте, дорогой герцог, - сказал он, самодовольно подымая го- лов как человек, считающий, что сам набрел на мысль, когда истолковал мысль другого. - Продолжайте, я вас слушаю.
- Ваше величество, - начал Блакас, который сначала надеялся один вос- пользоваться вестями Вильра, - я должен сообщить вам, что не пустые слухи и не голословные едостережения беспокоят меня. Человек благомыс- лящий, заслуживающий моего полного доверия и имевший от меня поручение наблюдать за югом Фраии (герцог слегка замялся, произнося эти слова), прискакал ко мне на почтовых, чтобы сказать: страшная опасность угрожает королю. Вот почему я и поспешил к вашему величтву.
- Mala ducis avi domum [6], - продолжал король, делая пометки.
- Может быть, вашему величеству угодно, чтобы я оставил этот предмет?
- Нет, нет, дорогой герцог, но протяните руку...
- Которую?
- Какую угодно; вот там, налево...
- Здесь, ваше величество?
- Я говорю налево, а вы ищете направо; я хочуказать - налево от ме- ня; да, тут; тут должно быть донесение министра полиц от вчерашнего числа... Да вот и сам Дандре... Ведь вы сказали: господин Дандре? - про- должал король, обращаясь к камердинеру, который вошел доложить о приезде министра полиции.
- Да, сир, барон Дандре, - отвечал камердинер.
- Да, барон, - сказал Людовик XVIII с ва заметной улыбкой, - войди- те, барон, и расскажите герцогу все последние новости о господине Бона- парте. Не скрывайте ничего, как бы серьезно ни было положение. Правда ли, что остров Эльба - вулкан, и он извергает войну, ощетинившуюся и ог- ненную: bella, horrida bella [7]?
Дандре, изящно опираясь обеимиуками на спинку стула, сказал:
- Вашему величеству угодно было удооить взглядом мое вчерашнее до- несение?
- Читал, читал; но расските сами герцогу, который никак не может его найти, что там написа; расскажите ему подробно, чем занимается узурпатор на своем острове.
- Все верные слуги его величества, -братился барон к герцогу, - должны радоваться последним новостям, полученным с острова Эльба. Бона- парт...
Дандре посмотрел на Людови XVIII, который, увлекшись каким-то при- мечанием, не поднял даже головы.
- Бонапарт, - продолжал барон, - смертельно скучает; по целым дням он созерцает работы минеров в ПортоЛангоне.
- И почесывается для развлечения, - прибавил король.
- Почесывается? - сказал герцог. - Что вы хотите сказать, ваше вели- чество?
- Разве вы забыли, что этот великий человек, этот герой, этот полубог страдает накожной болезнью?
- Мало того, герцог, - продолжал министр полиции, - мы почти уверены, что в ближайшее время узурпар сойдет с ума.
- Сойдет с ума?
- Несомненно; ум его мутится, он то плачет горькими слезами, то хохо- чет во все горло; иной раз сидит целыми часами на берегу и бросает ка- мешки в воду, и если камень сделает пять или шесть рикошетов, то он ра- дуется, точно снова выиграл битву при Маренго или Аустерлице. Согласи- тесьами, это явные признаки сумасшествия.