С этими словами Валентина днялась с колец, придвинула Моррелю стул и велела Барруа никого не впускать; затем нежно поцеловав деда и грустно простившись с Моррелем, онашла.
Тогда Моррель, чтобы доказать Нуартье, что он пользуется доверием Ва- лентины и знает все их секреты, взял словарь, перо и бумагу и положил все это на стол, подле лампы.
- Прежде всего, - сказал он, - разрешите мне, сударь, рассказать вам, кто я такой, как я люблю мадемуазель Валентину и каковы мои намерения.
- Я слушаю, - показал Нуартье.
Внушительное зрелище представлял этот старик, казалось бы, бесполез- ное бремя для окружающих, ставший таинственным защитником, единственной опорой, единственным судьей двух влюбленных, молодых, красивых, сильных, едва вступающих в жизнь.
Весь его вид, полный необычайного благородства и суровости, глубоко подействовал на Морреля, и он начал говорить с дрожью в голосе.
Он рассказал, как познакомился с Валентиной, как полюбил ее и как Ва- лентина, одинокая и несчастя, согласилась принять его преданность. Он рассказал о своих родных, своем положении, о своем состоянии; и не раз, когда он вопроситено взглядывал на паралитика, тот взглядом гово- рил ему:
- Хорошо, продолжайте.
- Вот, сударь, - сказал Моррель, окончив первую часть своею рассказа, - я повел вам о своей любви и о своих надеждах. Рассказывать ли теперь о наших планах?
- Да, - показал старик.
- Итак, вот на чем мы порешили.
И он рассказал Нуартье: как ждал в огороде кабриолет, как он собирал- ся увезти Валентину, отвезти ее к своей сестре, обвенчаться с ной и в почтительном ожидании надеяться на прощение господина де Вильфор.
- Нет, - показал Нуартье.
- Нет? - спросил Моррель. - Значит, так поступать не следует?
- Нот - Вы не одобряете этот план?
- Нот.
- Тогда есть другой способ, - сказал Моррель.
Взгляд старика спросил: какой?
- Я отправлюсь к Францу д'Эпине, - продолжал Максимилиан, - я рад, что могу вам это сказать в отсутствие мадемуазель де Вильфор, - и буду вести себя так, что ему придется поступить, как порядочному человеку.
Взгляд Нуартье продолжал спрашивать.
- Вам угодно знать, что я сделаю?
- Да.
- Вот что. Как я уже сказал, я отправлюсь к неми расскажу ему об узах, связывающих меня с мадемуазель Валентиной. Если он человек чуткий, он сам откажется от руки своей невесты, и с этого часа я до самой своей смерти буду ему проданным и верным другом. Если же он не согласится на это из соображений выгоды или из гордости, нелепой после того, как я до- кажу ему, что это будет насилием над моей нареченной женой, что Валенти- на любит меня и никогда не полюбит никого другого, тогда я буду с ним драться, предоставив ему все преимущества, и я убью его, или он убьет меня. Если я его убью, он не сможет жениться на Валентине; если о меня убьет, я убежден, что Валентина за него не выйдет.
Нуартье с величайшей радостью смотрел на это благородное и открытое лицо; оно отжало все чувства, о которых говорил Моррель, и подкрепляло их своим прекрасным выражением, как краски усиливают впечатление от твердого иерного рисунка.
Однако, когда Моррель кончил, Нуартье несколько раз закрыл глаза, что у пего, как известно, означало отрицание.
- Нет? - сказал Моррель. - Значит, вы не одобряете этот план, как и первый?
- Да, не одобряю, - показал стик.
- Но что же тогда делать, сударь? - спросил Моррель. - Последними словами госпожи де Сен-Меран было приказание не откладывать свадьбу ее внучки; неужели я должен дать этому свершиться?
Нуартье осталснедвижим.
- Понимаю, - сказал Моррель, - я должен ждать.
- Да.
- Но всякая отсрочка погубит пас, сударь. Валентина одна по в силах бороться, и ее принудят, как ребенка. Я чудом попал сюда и узнал, что здесь происходит; я чудом оказался у вас, но могу же я все-таки рассчи- тывать, что счастливый случай снова поможет мне. Поверьте, возможен только какой-нибудь из двух выходов, которые я предложил, - остите мне такую самоуверенность. Скажите мне, который из них вы предпочитаете? Разрешаете ли вы мадемуазель Валентине довериться моей чести?
- Нет.
- Предпочитаете ли вы, чтобы я отправился к господину д'Эпине?
- Нет - Но, господи, кто же тогда окажет нам помощь, которой мы просиму неба?
В глазах старика мелькнула улыбка, как бывало всякий раз, когда ему говорили о небе. Старый якобинец все еще был атеистом.
- Сстливый случай? - продолжал Моррель.
- Нет.
- Вы?
- Да.
- Вы?
- Да, - повторил стар.
- Вы хорошо понимаете, о чем я спрашиваю, сударь? Простите мою нас- тойчивость, но от вашего ответа зависит моя жизнь: наше ссение придет от вас?
- Да.
- Вы в этом уверены?
- Да.
- ручаетесь?
- Да.
И во взгляде, утверждавшем это, было столько вердости, что нельзя было сомневаться в воле, если не во власти.
- О, благодарю вас, тысячу раз благодарю! Но, сударь, если только бог чудом не вернет вам речь и движение, каким образом сможете вы, прикован- ный к этому креслу, немой и неподвижный, воспротивиться этому браку?
Улыбка осветила лицо старика, странная улыбка глаз на этом неподвиж- ном лице.
- Так, значит, я должен ждать? - спросил Моррель.
- Да.
- А договор?
Глаза снова улыбнулись.
- Неужели вы хотите сказать, что он не будет подписан?
- Да, - показал Нуартье.
- Так, значит, договор даже не будет подписан! - воскликнул Моррель. - О, проститменя! Ведь можно сомневаться, когда тебе объявляют об ог- ромном счастье: договор не будет подписан?
- Нет, - ответил паралитик.
Несмотря на это, Моррель все еще не верил. Это обещание беспомощного старика было так странно, ч его можно было приписать не силе воли, а телесной немощи: разве не естественно, что безумный, не ведающий своего безумия, уверяет, будто может выполнить то, что превосходит его силы? Слабый толкует о неимоверных тяжестях, которые он поднимает, робкий - о великанах, которых он побеждае бедняк - о сокровищах, которыми он вла- деет, самый ничтожный поселянин, в своей гордыне, мнит себя Юпитером.
Понял ли Нуартье колебания Морреля, или не совсем поверил высказанной им покорности, по только он пристально посмотрел на него.
- Что вы хотите, сударь? - спросил Моррель. - Чтобы я еще раз пообе- щал вам ничего не предпринимать?
Взор Нуартье оставался твердым и неподвижным, как бы говоря, что это- го ему недостаточно; потом этот взгляд скользнул с лица на руку.
- Вы хотите, чтобы я поклялся? - спросил Максимилиан.
- Да, - так же торжественно показал паралитик, - я этого хочу.
Моррель понял, что старик придает большое значение этой клятве.
Он протянул руку.
- Клянусь честью, - сказал он, - что прежде, чем предпринять что-либо против господина д'Эпине, я подожду вашего решения.
- Хорошо, - показал глазами старик.
- А теперь, сударь, - спросил Моррель, - вы желаете, чтобы я удалил- ся?
- Да.
- Не повидавшись с мадемуазель Валентиной?
- Да.
Моррель поклонился в знак послушания.
- А теперь, - сказал он, - разрешите вашему сыну поцеловать вас, как вас поцеловала дочь?
Нельзя было ошибиться в выражении глаз Нуартье.
Моррель прикоснулся губами ко лбу старика в том самом месте, которого незадолго перед том коснулись губы Валентины.
Потом еще раз поклонился старику и вышел.
На площадке он встретил старого слугу, предупрежденного Валентиной; тот ждал Морреля и провел его по извилистому темному коридору к ма- ленькой двери, выходящей в сад.
Очутившись в саду, Моррель добрался до ворот; хватаясь за ветви рас- тущего рядом дерева, он в один миг вскарабкался на ограду и через секун- ду спустился по своей лестнице в огород с люцерной, где его ждал кабрио- лет.
Он сел в него и, совсем разбитый после пережитых волнений, но с более спокойным сердцем, вернулся около полуночи на улицу ле, бросился на постель и уснул мертвым сном.
XVII. СКЛЕП СЕИ ВИЛЬФОР
Через два дня, около десяти часов утра, у дверей г-па де Вильфор тес- нилась внушительная толпа, а вдоль предместья Сент-Оноро и улицы де-ла-Пепиньер тянулась длинная вереница траурных карет и частных экипа- жей.
Среди этих экипажей выделялся своей формой один, вершивший, по-ви- димому, длинный путь. Это было нечто вроде фургона, выкрашенного в чер- ный цвет; он прибыл к месту сбора одним из первых.
Оказалось, что, по странному совпадению, в этом экипаже как раз при- бы тело маркиза де Снп-Меран и что все, кто явился проводить одного покойника, будут провожать двух.
Провожающих было немало: маркиз де СеМеран, один из самых ревност- ных и преданных сановников Людовика XVIII и Карла X, сохранил много дру- зей, и они вместо с темп, кого общественные приличия связывали с Вильфо- ром, составили многолюдное сборище.
Немедленно сообщили властям, и было получено разрешение соединить обе процессии в одну. Второй катафалк, отделанный с такой же похоронной пыш- ностью, был доставлен к дому королевского прокурора, и гроб перенесли с почтового фургона на траурную колесницу.
Оба тела должны би быть преданы земле на кладбище Пер-Лашез, где Вильфор уже давно соорудил склеп, предназначенный для погребения всех члов его семьи. В этом склепе уже лежало тело бедной Рене, с которой теперь, после десятилетней разлуки, соединились ее отец и мать.
Париж, всегда любопытный, всегда приходящий в волнение при виде пыш- ных похорон, в благоговейном молчании следил за великолепной процессией, которая провожала к месту последнего упокоен двух представителей ста- рой аристократии, прославленных своей приверженностью к традициям, вер- ностью своему кругу и непоколебимой преданностью своим принцам.
Сидя вместе в траурной карете, Бошан, Альбер и ШатоРено обсуждали эту внезапную смеь.
- Я видел госпожу де Сен-Меран еще в прошлом году в Марселе, - гово- рил Шато-Рено, - я тогда возвращался из Алжира. Этой женщине суждено бы- ло, кажется, прожить сто лет: удивительно деятельная, с таким цветущим здоровьем и ясным умом. Сколько ей было лет?