Он оправлял пламя на своем копье, и это движение делало его похожим на Диониса древнего Крита.
Но я, маленькая и глупая, боялась этого мужества, которое мне каза- лось жестоким и безумным, страшилась этой ужасной смерти в воздухе и пламени.
Моя мать испытывала то же само и я чувствовала, как она дрожит.
"Боже мой, мамочка, - воскликнула я, - неужели мы сейчас умрем?"
И, услышав мои слова, невольницы начали еще громче стонать и мо- литься.
"Сохрани тебя бог, дитя, - сказала мне Василики, - дожить до того дня, когда ты сама пожелаешь смерти, которой страшишься сегодня".
Потом она едва слышно спросила Селима:
"Какой приказ дал тебе господин?"
"Если он пошлет мне свой кинжал, - значит, султан отказывает ему в прощении, и я все взрываю, если он пришлет свое кольцо - значит, султанрощает его, и я сдаю пороховой погреб".
"Друг, - сказала моя мать, - если господин пришлет кинжал, не дай нам умереть такой ужасной смертью; мы подставим тебе горло, убей нас этим самым кинжалом".
"Да, Василики", - спокойно ответил Селим.
Вдруг до нас долетели громкие голоса; мы прислушались; это были крики радости. Наши паликары выкрикивали имя француза, посланного в Константи- нополь; было ясно, что он привез ответ великого властелина и что этот ответ благоприятен.
- И вы все-таки не помните этого имени? - сказал Морсер, готовый ожи- вить его в памяти рассказчицы.
Монте-Кристо сделал ему знак.
- Я не помню, - отвечала Гайде. - Шум все усиливался; раздались приб- лижающиеся шаги: кто-то спускался в подземелье.
Селим держал копье наготове.
Вскоре какая-то тень появилась в голубоватом сумраке, который созда- вали у входа в подмелье слабые отблески дневного света.
"Кто ты? - крикнул Селим. - Но кто бы ты ни был, ни шагу дальше!"
"Слава султану! - ответила тень. - Визирь Али получил полное помило- вание: ему не только дарована жизнь, но возвращены все его сокровища и все имущество".
Моя мать радостно вскрикнула и прижала меня к своему сердцу.
"Постой! - сказал ей Селим, видя, что она уже бросилась к выходу. - Ты же знаешь, я должен получить кольцо".
"Это правда", - сказала моя мать; и она упала на колени и подняла ме- ня к небу, словно моля бога за меня, она хотела, чтобы я была ближе к нему.
И снова Гайде умолкла, охваченная таким волнением, что на ее бледном лбу выступили капли пота, а задыхающийся голос, казалось, не мог выр- ваться из пересохшего горла.
Монте-Кристо налил в стакан немного ледяной воды и, подавая ей, ска- зал ласково, но все же с повелительной ноткой в голосе:
- Будь мужественна, дитя мое!
Гайде вытерла глаза и лоб и продолжала:
- Тем временем наши глаза, привыкшие к темноте, узнали посланца паши; это был наш друг.
Селим тоже узнал его, но храбрый юноша не забыл приказ: повиноваться.
"От чьего имени пришел ты?" - спросил он.
"Я пришел от имени нашего господина, Али-Тебелина".
"Если ты пришел от имени Али, тебе должно быть известно, что ты дол- жен передать мне".
"Да, - отвечал посланец, - и я принес тебе его кольцо".
И он поднял руку над головой; но он стоял слишком далеко, и было не- достаточно светло, чтобы Селим с того места, где мы стояли, мог разли- чить и узнать предмет, который тот ему показывал.
"Я не вижу, что у тебя в руке", - сказал Селим.
"Подойди, - сказал посланный, - или я подойду к тебе".
"Ни то, ни другое, - отвечал молодой войн, - положи то, что ты мне покываешь, там, где ты стоишь, чтобы на него упал луч света, и отойди подальше, пока я не посмотрю на него".
"Хорошо", - сказ посланный.
И он отошел, положив на указанное ему место то, что держал в руке.
Наши сердца трепетали; нам казалось, что это действительно кольцо. Но было ли это кольцо моего отца?
Селим, не выпуская из рук зажженный факел, подошел, наклился, оза- ренный лучом света, и поднял кольцо с земли.
"Кольцо гподина, - сказал он, целуя его, - хорошо!"
И повернув факел к земле, он наступил на него ногой и погасил.
Посланец испустил крик расти и хлопнул в ладоши. По этому сигналу вбежали четыре воина сераскира Куршида, и Селим упал, пронзенный пятью кинжами.
Тогда, опьяненные своим преступлением, хотя еще бледные от страха, они ринулись в подземелье, разыскивая, нет ли где огня, и хватаясь за мешки с золотом.
Тем временем мать схватила меня на руки и, легкая и проворная, побе- жала по известным только нам переходам к потайной лестнице, ведшей в верхнюю часть убежища, где царила страшная суматоха.
Залы были полны чодоарами Куршида - нашими врагами.
В ту секунду, когда моя мать уже собиралась распахнуть дверь, прогре- мел грозный голос паши.
Моя мать припала лицом к щели между досками; перед моими гзами слу- чайно оказалось отверстие, и я заглянула в него.
"Что нужно вам?" - говорил мой отец людям, которые держали бумагу с золотыми буквами.
"Мы хотим сообщить тебе волю его величества, - сказал один из них. - Ты видишь этот фирман?"
"Да, вижу", - сказал мой от.
"Так прочти; он требует твоей головы".
Мой отец ответил раскам хохота, более страшным, чем всякая угроза. Он все еще смеялся, спуская курки двух своих пистолетов. Грянули два выстрела, и два человека упали мертвыми.
Паликары, лежавшие ничком вокруг моегоотца, вскочили и открыли огонь; комната наполнилась грохотом, пламенем и дымом.
В тот же миг и с другой стороны началась пальба, и пули начали проби- вать доски рядом с нами.
О, как прекрасен, как величествен был визирь Али-Тебелин, мой отец, среди пуль, с кривой саблей в руке, с лицом, почерневшим от пороха! Как перед ним бежали враги!
"Селим! Селим! - кричал он. - Хранитель огня, исполни свой долг!"
"лим мертв, - ответил чей-то голос, как будто исходивший со дна убища, - а ты, господин мой Али, ты погиб!"
В тот же миг раздался глухой залп, и пол вокруг его отца разлетелся на куски.
Чодоары стреляли сквозь пол. Три или четыре паликара упали, сраженные выстрелами снизу, и тела их были изрешечены пулями.
Мой отец зарычал, вцепился пальми в пробоины от пуль и вырвал из пола целую доску.
Но тут из этого отверстия грянуло двадцать выстрелов, и огонь, выры- ваясь, словно из кратера вулкана, охватил обивку стен и пожрал ее.
Среди этого ужасающего шума, среди этих страшных криков два самых громких выстрела, два самых раздирающих крика заставили меня похолодеть от ужаса. Эти два выстрела смертельно ранили моего отца, и это он дважды закричал так страшно.
И все же он остался стоять, схватиись за окно. Моя мать изо всех сил дергала дверь, чтобы вбежать и умереть вместе с ним, но дверь была заперта изнутри.
Вокруг него корчились в предсмертных судорогах паликары; двое или трое из них, не раненые или раненные легко, выскочили в окна.
И в это время треснул весь пол, разбиваемый ударами снизу. Мой отец упал на одно колено; в тот же миг протянулось двадцать рук, вооруженных сабля, пистолетами, кинжалами, двадцать ударов обрушились зараз на од- ного человека, и мой отец исчез в огненном вихре, зажженном этими рыча- щими дьяволами, словно ад разверзся у него под ногами.
Я почувствовала, что падаю на землю: моя мать потеряла сознание.
Гайде со стоном уронила руки на колонн и взглянула на графа, словно спрашивая, доволен ли он ее послушанием.
Граф встал, подошел к ней, взял ее за ку и сказал по-гречески:
- Отдохни, милая, и воспрянь духом. Помни, что есть бог, карающий предателей.
- Какая ужасная история, граф, - сказал Альбер, сильно напуганный бледностью Гайде, - я очень упрекаю себя за свое жестокое любопытство.
- Ничего, - ответил Монте-Кристо и, положив руку на опущенную голову девушки, добавил: - У Гайде мужественное сердце, и, рассказывая о своих несчастьях, она иногда находила в этом облегчение.
- Это оттого, повелитель, что мои несчастья напоминают мне о твоих благодеяниях, - живо сказала Гайде.
Альбер взглянул на нее с любопытством; она еще ничего не сказала о том, что ему больше всего хотелось узнать: каким образом она стала не- вольницей графа.
В глазах графа и в глазах Альбера Гайде прочла одно и то же желание.
Она продолжала:
- Когда мать моя пришла в себя, мы очутились перед сераскиром.
"Убейте меня, - сказала она, - но пощадите честь вдовы Али".
"Обращайсне ко мне", - сказал Куршид.
"А к кому же?"
"К твоему новому господину".
"Кто же это?"
"Вот он".
- И Куршид указал нам на одного из тех, кто более всего способствовал гибели моего отца, - продолжала Гайде, гневно сверкнув глазами.
- Таким образом, спросил Альбер, - вы стали собственностью этого человека?
- Не - отвечала Гайде, - он не посмел оставить нас у себя, он про- дал нас работорговцам, направлявшимся в Константинополь. Мы прошли всю Грецию и прибыли полумертвые к воротам императорского дворца. Перед дворцом собралась толпа любопытных; она расступилась, давая нам дорогу. Моя мать посмотрела в том направнии, куда были устремлены все взгляды, и вдруг вскрикнула и упала, указывая мне рукой на голову, торчавшую на копье над воротами.
Под этой головой были написаны следующие слова: "Вот голова Али-Тебе- лина, янинского паши".
Плача, пыталась я поднять мою мать; она была мертва!
Меня отвели на базар; меня купил богатый армянин. Он воспитал меня, дал мне учителей, а когда мне минуло тринадцать лет, продал меня султану Махмуду.
- У которого, - сказал Монте-Кристо, - я откупил ее, как уже говорил вам, Альбер, за такой же изумруд, как тот, в котором я держу лепешки га- шиша.
О, ты добр, ты велик, мой господин, - сказала Гайде, целуя руки Монте-Кристо, - и я счастлива, что принадлежу тебе!
Альбер был ошеломл всем, что он услышал.
- Допивайте же свой кофе, - сказал ему граф- рассказ окончен.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I. НАМ ПИШУТ ИЗ ЯНИНЫ
Франц вышел из комнаты Нуартье такой потрясенный и растерянный, что даже Валентине стало жаль его.