Вильфор дрожал всем телом.
- Существует яд, который убивает, не оставляя почти никаких следов. Я хорошо знаю этот яд, я изучил его во всех его проявлениях, со всеми его последствиями. Действие этого яда я распознал сейчас у несчастного Бар- руа, как в свое время у госпожи де Сен-Меран. Есть способ удостовериться в присутствии этого яда. Он возвращает синий цвет лакмусовой бумаге, ок- рашенной какой-нибудь кислотой в красный цвет, и он окрашивает в зеленый цвет фиалковый сироп. У нас нет под рук лакмусовой бумаги, - но вот несут фиалковый сироп.
В коридоре послышались шаги; доктор приоткрыл дверь, взял из рук гор- ничной сосуд, на дне которого были две-три ложки сиропа, и снова закрыл дверь.
- Посмотрите, - сказал он королевскому прокурору, сердце которого не- истово билось, - вот в этой чашке налит фиалковый сироп, а в этом графи- не остатки того лимонада, который пили Нуартье и Барруа. Если в лимонаде нет никакой примеси и он безвреден, - цвет сиропа не изменится; если ли- монад равлен, - сироп станет зеленым. Смотрите!
Доктор медленно налил несколько капель лимонада из графина в чашку, и в ту же секунду соп на дне чашки помутнел; сначала он сделался синим, как сапфир, потом стал опаловым, а из опалового - изумрудным и таким и остался.
Произведенный опыт не оставлял сомнений.
- Несчастный Барруа отравлен лжеангостурой или орехом святого Игна- тия, - сказал д'Авриньи, - теперь я готов поклясться в этом перед богом и людьми.
Вильфор ничего не сказал. Он воздел руки к небу, широко открыл полные ужаса глаза и, сраженный, упал в кресло.
III. ОБВИНЕНИЕ
Д'Авриньи довольно быстро привел в чувство коровского прокурора, казавшегося в этой злополучной комнате вторым трупом.
- Мой дом стал домом смерти! - простонал Вильфор.
- И преступления, - сказал доктор.
- Я не могу передать вам, что я сейчас испытываю, - воскликнул Вильфор, - ужас, боль, безумие.
- Да, - сказал д'Авриньи спокойно и внушительно, - но нам пора действовать; мне кажется, пора преградить путь этому потоку смертей. Лно я больше не в силах скрывать такую тайну, не имея надежды, что попранные законы и невинные жертвы будут отмщены.
Вильфор окинул комнату мрачным взглядом.
- В моем доме! - прошептал он. - В моем доме!
- Послушайте, Вильфор, - сказал д'Авриньи, - будьте мужчиной. Блюсти- тель закона, честь ваша требует, чтобы вы принесли эту жертв
- Страшное слово, доктор. Принести себя в жертву!
- Об этом и ет речь.
- Значит, вы кого-нибудь подозреваете?
- Я никого не подозреваю. Смерть стучится в вашу дверь, она входит, она идет, не слепо, а обдуманно, из комнаты в комнату, а я иду по ее следу, вижу ее путь. Я верен мудрости древних; я бреду ощупью; ведь моя дружба к вашей семье и мое уважение к вам - это две повязки, закрывающие мне глаза; и вот...
- Говорите, доктор, я готов выслушать вас.
- В вашем доме, быть может в вашей семье, скрывается одно из тех чу- довищ, которые рождаются раз в столетие. Локуста и Агриппина жили в одно время, но это исключительный случай, он доказывает, с какой Яростью про- видение хотело истребить Римскую империю, запятнанную столькими злодея- ниями. Брунгильда и Фредегонда - следствие мучительных усилий, с которы- ми нарождающаяся цивилизация стремись к познанию Духа, хотя бы с по- мощью посланца тьмы. И все эти женщины были молоды и прекрасны. На их челе лежала когда-то та же печать невинности, которая лежит и на челпреступницы, живущей в вашем доме.
Вильфор вскрикнул, стиснул руки с мольбой посмотрел на доктора.
Но тот безжалостно продолжал:
- Ищи, кому преступление выгодно, - гласит одна из аксиом юридической науки.
- Доктор! - воскликнул Вильфор. - Сколько раз уже человеческое право- судие было обмануто этими роковыми словами! Я не знаю, но мне кажется, что это преступление...
Так вы признаете, что это преступление?
- Да, признаю. Что еще мне остается? Но дайте мне досказать. Я чувствую, что я - главная жертва этого преступления. За всеми этими за- гадочными смертями таится моя собственная гибель.
- Человек, - прошепл д'Авриньи, - самое эгоистичное из всех живот- ных, самое себялюбивое из всех живых созданий! Он уверен, что только для него одного светит солнце, вертится земля и косит смерть. Муравей, прок- линающий бога, взобравшись на травинку! А те, кого лишили жизни? Маркиз де Сен-Меран, маркиза, господин Нуартье...
- Как? Господин Нуартье?
- Да! Неужели вы думаете, что покушались на этого несчастного слугу? Нет, как Полоний у Шекспира, он умер вместо другого. Нуартье - вот кто лжен был выпить лимонад. Нуартье и пил его; а тот выпил случайно; хотя умер Барруа, но умереть должен был Нуартье.
- Почему же не погиб мой отец?
- Я вам уже объяснял в тот вечер, в саду, когда умерла госпожа де Сен-Меран: потому что его организм привык к употреблению ого самого яда. Потому что доза, недостаточная для него, смертельна для всякого другого. Словом, потому что никто на свете, даже убийца, не знает, что вот уже год, как я лечу господина Нуартье бруцином, между тем как убийце известно, да он убедился и на опыте, что бруцин - сильно йствующий яд.
- Боже! - прошептал Вильфор, ломая руки.
- Прослете действия преступника: он убивает маркиза...
- Доктор!
- Я готов присягнуть в этом. То, что мне говорили о его смерти, слиш- ком точно совпадает с тем, что я видел собственными глазами.
Вильфор уже не спорил. Он глухо застонал.
- Он убивает маркиза, - повторил доктор, - он убивает маркизу. Это сулит двойное наследство.
Вильфор отер пот, струившийся по его лбу.
- Слушайте внимательно.
- Я ловлю каждое ваше слово, - прошептал Вильфор.
- Господин Нуартье, - безжалостно продолжал д'Авриньи, - в своем за- вещании отказал все, что имеет, бедным, тем самым обделив вас и вашу семью. Господина Нуартье пощадили, от него нечего было ждать. Но едва он уничтожил свое первое завещание, едва успел составить второе, как прес- тупник, по-видимому опасаясь, что он может составить и третье, го от- равляет. Ведь завещание, если не ошибаюсь, составлено позавчера. Как ви- де, времени не теряли.
- Пощадите, д'Авриньи!
- Никакой пощады, сударь. У врача есть священный долг, и во имя его он восходит к источникам жизни и спускается в таинвенный мрак смерти. Когда преступление совершено и бог в ужасе отвращает свой взор от прес- тупника, долг врача сказать: это он!
- Пощадите мою дочь! - прошептал Вильфор.
- Вы сами назвали ее - вы, отец.
- Пощадите Валентину! Нет, это невозмно. Я скорее обвинил бы самого себя! Валентина, золотое сердце, сама невинность!
- Пощады быть не может, господин королевский прокурор. Улики налицо: мадемуазель де Вильфор сама упаковывала лекарства, которые были посланы маркизу де Сен-Меран, и маркиз умер.
Мадемуазель де Вильфор приготовляла питье для маркизы де Сен-Меран, и маркиза умерла.
Мадемуазель де Вильфор взяла из рук Барруа графин с лимонадом, кото- рый господин Нуартье обычно весь выпивает утром, и старик спасся только чудом.
Мадемуазель де Вильфор - вот преступница, вот отравительница! Госпо- дин королевский прокурор, я обвиняю мадемуазель де Вильфор, исполняйте свой дол
- Доктор, я не спорю, не защищаюсь, я верю вам, но не губите меня, не губите мою честь!
- Господин Вильфор, - продолжал доктор с возрастающей силой, - есть обстоятельства, в которых я отказываюсь считаться с глупыми условностя- ми. Если бы ваша дочь совершила только одно преступление и я думал бы, что она замышляет второе, я сказал бы вам: предостерегите ее, накажите, пусть она проведет остаток жизни где-нибудь в монастыре, в слезах зама- ливая свой грех. Если бы она совершила второе преступление, я сказал бы вам: слушайте, Вильфор, вот вам яд, от которого нет противоядия, быст- рый, как мысль, мгновенный, как молния, разящий, как гром; дайте ей это- го яду, поручив душу ее милости божьей, и таким образом спасите свою честь и свою жизнь, ибо она покушается на вас. Я вижу, как она подходит к вашему изголовью с лицемерной улыбкой и нежными словами! Горе вам, ес- ли вы не поразите ее первый! Вот что сказал бы я вам, если бы она убила только двух человекНо она присутствовала при трех агониях, она видела трех умирающих, она опускалась на колени около трех трупов. В руки пала- ча отравительницу, в руки палача! Вы говорите о чести; сделайте то, что я вам говорю, и вы обессмертите свое имя!
Вильфор упал на колени.
- У меня нет вашей силы воли, - сказал он, - но и у вас ее не было бы, если бы дело шло не о моей дочери, а о вашей.
Д'Авриньи побледнел.
- Доктор, всякий человек, рожденный женщиной, обречен на страдания и смерть; я буду страдать и, страдая, ждать смтного часа.
- Берегитесь, - сказал д'Авриньи, - он не скоро наступит; он настанет только после того, как на ваших глазах погибнут ваш отец, ваша жена, ваш сын, быть может.
Вильфор, задыхаясь, схватил доктора за руку.
- Пожалей меня, - воскликнул он, - помогите мне... Нет, моя дочь невиновна. Поставьте нас перед лицом суда, и я снова скажу: нет, моя дочь невовна... В моем доме не было преступления... Я не хочу, вы слы- шите, чтобы в моем доме было преступление... Потому что если в чей-ни- будь дом вошло преступление, то оно, как смерть, никогда не приходит од- но. Послушайте, что вам до того, если я паду жертвою убийства?.. Разве вы мне друг? Разве вы человек? Разве у вас есть сердце?.. Нет, вы врач!.. И я вам говорю: нет, я не предам свою дочь в руки палача!.. Эта мысль гложет меня, я, как безумец, юторазрывать себе грудь ногтями!.. Что, если вы ошибаетесь, доктор? Если эго кто-нибудь другой, а не моя дочь? Если в один прекрасный день, бледный, как призрак, я приду к вам и скажу: убийца, ты убил мою дочь!.. Если бы это случилось... я христиа- нин, д'Авриньи, но я убил бы себя.
- Хорошо, - сказал доктор после краткого раздумья, - я подожду.
Вильфор недоверчиво посмотрел на пего.
- Но только, - торжественно пролжал д'Авриньи, - если в вашем доме кто-нибудь заболеет, если вы сами почувствуете, что удар поразил вас, не посылайте за мной, я не приду. Я согласен делить с вами эту страшную тайну, но я не желаю, чтобы стыд и раскаяние поселились в моей душе, вы- растали и множились в ней так жекак злодейство и горе в вашем доме.