- Хорошо, - сказал Андреа. - Бедняга! Он очень славный малый.
Швейцар вполне удовлетворился этими словами и не знал, кем больше восхищаться, молодым господином или старым слугой.
- Поскорее распрягайте и поднимитесь ко мне, - сказал Андреа своему груму.
В два прыжка он очутился в своей комнате и сжег письмо Кадрусса, при- чем уничтожил даже самый пепел.
Не успел он это сделать, как вошел грум.
- Ты одного роста со мной, Пьер, - сказал ему Андреа.
- Имею эту честь, - отвечал грум.
- Тебе должны были вчера принести новую ливрею.
- Да, сударь.
- У меня интрижка с одной гризеткой, которой я не хочу открывать ни моего титула, ни положения. Одолжи мне ливрею и дай мне свои бумаги, чтобы я мог в случае надобности переночевать в трактире.
Пьер повиновался.
Пять минут спустя Андреа, совершенно нзнаваемый, вышел из гостини- цы, нанял кабриолет и велел отвезти себя в трактир под вывеской "Красная лошадь", в Пикнюсе.
На следующий день он ушел из трактира, так же никем не замеченный, как и в гостинице Принцев, прошел предместье Сент-Антуан, бульваром до- шел до улицы Менильмонтан и, остановившись у двери третьего дома по ле- вой руке, стал искать, у кого бы ему, за отсутствием привратника, навес- ти справки.
- Кого вы ищете, красавчик? - спросила торговка фруктами с порога своей лавки.
- Господина Пайтена, толстуха, - отвечал Андреа.
- Бывшего булочника? - спросила торговка.
- Его самого.
- В конце двора, налево, четвертый этаж.
Андреа пошел в указанном направлении, поднялся на четвертый этаж и сердито дернул заячью лапку на двери Колокольчик отчаянно зазвонил.
Через секунду за решеткой, вделанной в дверь, появилось лицо Кадрус- са.
- Ты точен! - сказал он.
И он отодвинул засовы.
- Еще бы! - сказал Андреа, входя.
И он так швырнул свою фуражку, что она, не попав на стул, упала на пол и покатилась по кнате.
- Ну, ну, малыш, не сердись! - сказал Кадрусс. - Видишь, как я о тебе забочусь, вон какой завтрак я тебе приготовил; все твои любимые кушанья, черт тебя возьми!
Андреа действительно почувствовал запах стряпни, грубые ароматы кото- рой были не лишены прелести для голодного желудка; это была та смесь свежего жира и чесноку,оторой отличается простая провансальская кухня; пахло и жареной рыбой, а надо всем стоял пряный дух мускатного ореха и гвоздики. Все это исходило из двух глубоких блюд, поставленных на кон- форки и покрытых крышками, и из кастрюли, шипевшей в духовке чугунной печки.
Кроме того, в соседней комнате Андреа увидел опрятный стол, на кото- ром красовались два прибора, две бутылки вина, запечатанные одна - зеле- ным, другая - желтым сургучом, графинчик водки и нарезанные фрукты, ис- кусно разложенные поверх капустного листа на фаянсовой тарелке.
- Ну, что скажешь, малыш? - спросил Кадрусс. - Недурно пахнет? Ты же знаешь, я был хороший повар: помнишь, как вы все пальчики облизывали? И ты первый, ты больше всех полакомился моими соусами и, помнится, не брезгал ими.
И Кадруссринялся чистить лук.
- Да ладно, ладно, - с досадой сказал Андреа, - если ты только ради завтрака побеспокоил меня, так пошел к черту!
- Сын мой, - наставительно сказал Кадрусс, - за едой люди беседуют; и потом, неблагодарная душа, разве ты не рад повидаться со старым другом? У меня так прямо слезы текут.
Кадрусс в самом деле плакал; трудно было только решить, что по- действовало на слезную железу бывшего трактирщика, радость или лук.
- Молчал бы лучше, лицемер! - сказал Андреа. - Будто ты меня любишь?
- Да, представь, люблю, - сказал Кадрусс, - это м слабость, но тут уж ничего не поделаешь.
- Что не мешает тебе вызвать меня, чтобы сообщить какую-нибудь га- дость.
- Брось! - сказал Кадрусс, вытирая о передник свой большой кухонный нож. - Если бы я не любил тебя, разве я согласился бы вести ту несчаст- ную жизнь, на которую ты меня обрек? Ты посмотри: на тебе ливрея твоего слуги, стало быть, у тебя есть слуга; у меня нет слуг, и я принужден собственноручно чистить овощи; ты брезгаешь моей стряпней, потому что обедаешь за табльдотом в гостинице Принцев или в Кафе-де-Пари. А ведь я тоже мог бы иметь слугу и коляску, я тоже мог бы обедать, где вздумает- ся; а почему я лишаю себя всего этого? Чты не огорчать моего маленько- го Бенедетто. Признай по крайней мере, что я прав.
И недвусмысленный взгляд Кадрусса подкрепил эти слова.
- Ладно, - сказал Андреа, - допустим, что ты меня любишь. Но зачем тебе понадобилось, чтобы я пришел завтракать?
- Да чтобы видеть тебя, малыш.
- Чтобы видеть меня, а зачем? Ведь мы с тобой обо всем уже услови- лись.
- Эх, милый друг, - сказал Кадрусс, - разве бывают завещания без при- писок? Но прежде всего давай позавтракаем. Садись, иачнем с сардинок и свежего масла, которое я в твою честь положил на виноградные листья, злючка ты этакий. Но я вижу, ты рассматриваешь мою комнату, мои соломен- ные стулья, грошовые картинки на стенах. Что прикажешь, здесь не гости- ница Принцев!
- Вот ты уже жалуешься, ты недоволен, а сам ведь мечтал о том, чтобы жить, как булочник на покое.
Кадрусс вздохнул.
- Ну, что скажешь? Ведь твоя мечта сбылась.
- Скажу, что это только мечта; булочник на покое, милый Бенедетто, человек богатый, имеет доходы.
- И у тебя есть доходы.
- У меня?
- Да, у тебя, ведь я же принес тебе твои двести франков.
Кадрусс пожал плечами.
- Это унизительно, - сказал он, - получать деньги, которые даются так нехотя, неверные деньги, которых я в любую минуту могу лишиться. Ты сам понимаешь, что мне приходится откладывать на случай, если твоему благо-олучию придет конец. Эх, друг мой! счастье непостоянно, как говорил священник у нас... в полку. Впрочем, я знаю, что твое благополучие не имеет границ, негодяй: ты женишься на дочери Данглара.
- Что? Данглара?
- Разумеется, Данглара! Или нужно сказать: барона Данглара? Это все равно, как если бы я сказал: графа Бенедетто! Ведь мы с Дангларом прия- тели, и не будь у него такая плохая память, ему следовало бы пригласить меня на твою свадьбу... ведь был же он на моей... да, да, да, на моей! Да-с, в те времена он не был таким гордецом; это был маленький служащий у господина Морреля. Не один раз обедал я вместе с ним и с графом де Морсер... Видишь, какие у меня знатные знакомства, и если бы я пожелал их поддерживать, мы с тобой встрелись бы в одних и тех же гостиных.
- Ты от зависти совсем заврался, Кадрусс.
- Ладно, Benedetto mio. Я знаю, что говорю. Быть может, в один прек- расный день мы тоже напялим на себя праздничный наряд и скажем у како- го-нибудь богатого подъезда: "Откройте, пожалуйста!" А пока садись и да- вай завтракать.
Кадрусс показал пример и с аппетитом принялся за еду, расхваливая все блюда, которыми он угощал своего гостя. Тот, по-видимому, покорился не- обходимости, бодро раскупорил бутылки и принялся за буайбес и треску, жаренную в прованском масле с чесноком.
- А, приятель, - сказал Кадрусс, - ты как будто идешь на мировую со своим старым варом?
- Каюсь, - ответил Андреа, молодой, здоровый аппетит которого на вре- мя одержал верх над всеми другими соображениями.
- И что же, вкусно, мошник?
- Очень вкусно! Не понимаю, как человек, который стряпает и ест такие лакомые блюда, может быть недоволен своей жизнью.
- Видишь ли, - сказал Кадрусс, - все мое счастье отравлено одной мыслью.
- Какой?
- А той, что я живу за счет друга, - я, который всегда честно зараба- тывал себе на пропитание.
- Нашел о чем беспокоиться, - сказал Андреа, - у меня хватит на дво- их, не стесняйся.
- Нет, право, верь не верь, но к концу каждого месяца меня мучает со- весть.
- Полно, Кадрусс!
- Так мучает, что вчера я даже не взял этих двухсот франков.
- Да, ты хотел меня видь; но разве из-за угрызений совести?
- Именно поэтому. Кроме того, мнеришла мысль.
Андреа вздрогнул; его всегда бросало в дрожь от мыслей Кадрусса.
- Видишь ли, - продолжал тот, - это отвратительно - постоянно жить в ожидании первого числа.
- Эх, - философски заметил Андреа, решив доискаться, куда клонит его собеседник, - разве вся жизнь не проходит в ожидании? А я как живу? Я просто терпеливо жду.
- Да, потому что, вместо того чтобы ждать какие-то несчастные двести франков, ты ждешь пять или шесть тысяч, а то и десять, а то и двенад- цат Ведь ты у нас хитрец. У тебя всегда водились какие-то кошельки, килки, которые ты прятал от бедного Кадрусса. К счастью, у этого само- го Кадрусса был хороший нюх.
- Опять ты чепуху мелешь, - сказал Андреа, - все о прошлом да о прош- лом - к чему это, скажи на милость?
- Тебе только двадцать один год, тебе нетрудно забыть прошлое; а мне пятьдесят, и я волей-неволей возвращаюсь к нему. Но поговорим о делах.
- Наконец-то.
- Будь я на твоем месте...
- Ну?
- Я реализовал бы свой капитал.
- Реализовал?
- Да, я попросил бы деньги за полгода вперед, под тем предлогом, что хочу купить недвижимость и приобрести избирательные права. А получив деньги, я удрал бы.
- Так, так, так! - сказал Андреа. - Это, пожалуй, неплохая мысль!
- Милый друг, - сказал Кадрусс, - ешь мою стряпню и следуй моим сове- там: от этого ты только выиграешь душой и телом.
- А почему ты сам не воспользуешься своим советом? - сказал Андреа. - Почему ты не реализуешь деньги за полгода, даже за год, и не уедь в Брюссель? Вместо того чтобы изображать бывшего булочника, ты имел бы вид настоящо банкрота. Это теперь модно.
- Но что же я сделаю, имея в кармане тысячу двести франков?
- Какой ты стал требовательный, Кадрусс! - сказал Андреа. - Два меся- ца тому назад ты помирал с голоду.
- Аппетит приходит во время еды, - сказал Кадрусс, скаля зубы, как смеющаяся обезьяна или как рычащий тигр. - Поэтому я и наметил себе план, - прибавил он, впиваясь своими белыми и острыми, невзирая на воз- раст, зубами в огромный ломоть хлеба.
Планы Кадрусса приводили Андреа в е больший ужас, чем его мысли: мысли были только зародышами, а план уже грозил осуществлением.