Весь день прошел в этих разнообразных развлечениях, в которых Мон- те-Кристо не имел себе равного: подстрелили в парке с десяток фазанов, ловили в ручье столько же форелей, пообедали в беседке, выходящей на море, и пили чай в библиотеке.
К вечеру третьего дня Альбер, совершенно разбитый этим времяпрепро- вождением, казавшимся Монте-Кристо детской забавой, спал в кресле у ок- на, в то время как граф вместе со своим архитектором составлял план оранжереи, которую он собирался устроить в своем доме. Вдруг послышался стук копыт по каменистой дороге, и Альбер поднял голову: он посмотрел в окно и с чрезвычайно неприятным изумлием увидал на дороге своего ка- мердинера, которого он не взял с собой, чтобы не доставлять Монте-Кристо лишних хлопот.
- Это Флорантен! - воскликнул он, вскакивая с кресла. - Неужели ма- тушка захворала?
он бросился к двери.
Монте-Кристо проводил его глазами и видел, как он подбежал к камерди- неру и как тот, с трудом переводя дух, вытащил из кармана небольшой за- печатанный пакет. В этом пакете были газета письмо.
- От кого письмо? - быстро спросил Альбер.
- От господина Бошана... - ответил Флорантен.
- Так это Бошан прислал вас?
- Да, сударь. Он вызвал меня к себе, дал мне денег на дорогу, достал мне почтовую лошадь и взял с меня слово, что я без промедлений доставлю м пакет. Я сделал весь путь в пятнадцать часов.
Альбер с трепетом вскрыл письмо. Едва он прочел первые рочки, как с его губ сорвался крик, и он, весь дрожа, схватился за газету.
Вдруг в глазах у него потемнело, он зашатался и упал бы, если бы Фло- рантен не поддержал его.
- Бедный юноша! - прошептал Мое-Кристо так тихо, что сам не мог ус- лышать своих слов. - Верно, что грехи отцов падают на детей до третьего и четвертого колена.
Тем временем Альбер собрался с силами и ал читать дальше; потом, откинув волосы с вспотевшего лба, он скомкал письмо и газету.
- Флорантен, - сказал он, - жет ваша лошадь проделать обратный путь в Париж?
- Это разбитая поовая кляча.
- Боже мой! А что было дома, когда вы уезжали?
- Все было довольно спокойно; но когда я вернулся от господина Боша- на, я зтал графиню в слезах; она послала за мной, чтобы узнать, когда вы воращаетесь. Тогда я ей сказал, что еду за вами по поручению госпо- дина Бошана. Спва она протянула было руку, словно хотела остановить меня, но, подумав, сказала: "Поезжайте, Флорантен, пусть он возвращает- ся".
- Будь спокойна, - сказал Альбер, - я вернусь, и - горе негодяю!.. Но прежде всего - надо уехать.
И он вернулся в комнату, где его ждал Монте-Кристо.
Это был уже не тот человек; за пять минут он неузнаваемо изменился: голос его стал хриплым, лицо покрылось красными пятнами, глаза гели под припухшими веками, походка стала нетвердой, как у пьяного.
Граф, - сказал он, - благодарю вас за ваше милое гостеприимство, которым я был бы рад и дольше воспользоваться, но мне необходимо вер- нуться в Париж.
- Что случилось?
- Большое несчастье; разрешите мне уехать, дело идет о том, что мне дороже жизни. Не спрашивайте ни о чем, умоляю вас, но дайте мне лошадь!
- Мои конюшни к вашим услугам, виконт, - сказал Монте-Кристо, - но вы измучаетесь, если проедете весь путь верхом, возьмите коляску, карету, любой экипаж.
- Нет, этслишком долго; и я не боюсь усталости, напротив, она мне поможет.
Альбер сделал несколько шагов, шатаясь, словно пораженный пулей, и упал на стул у самой двери.
Монте-Кристо не видел этого второго приступа слабости;н стоял у ок- на и кричал:
- Али, лошадь для виконта! Живее, он спешит!
Эти слова вернули Альбера к жизни; он выбежал из комнаты, граф пле- довал за ним.
- Благодарю вас! - прошептал Альбер, вскакивая ведло. - Возвращай- тесь как можно скорее, Флорантен. Нужен ли какой-нибудь пароль, чтобы мне давали лошадей?
- Вы просто отдадите ту, нкоторой скачете; вам немедленно оседлают другую.
Альбер уже собирся пустить лошадь вскачь, но остановился.
- Быть может, вы сочтетеой отъезд странным, нелепым, безумным, - сказал он. - Вы не знаетекак могут несколько газетных строк довести человека до отчаяния. Вот, прочтите, - прибавил он, бросая графу газету, - но только когда я уед чтобы вы не видели, как я краснею.
Он всадил шпоры, которые успели прицепить к его бфортам, в бока ло- шади, и та, удивленная, что нашелся седок, считающий, будто она нуждает- ся в понукании, помчалась, как стрела, пущенная из арбалета.
Граф проводил всадника глазами, полными бесконечного сочувствия, и, только после того как он окончательно исчез из виду, перевел свой взгляд на газету и прочел:
"Французский офицер на службе у Али, янинского паши, о котором гово- рила три недели тому зад газета "Беспристрастный голос" и который не только сдал замки Яны, по и продал своего благодетеля туркам, называл- ся в то время действительно Фернан, как сообщил наш уважаемый коллега; но с тех пор он успел привить к своему имени дворянский титул и назва- ние поместья.
В настоящее время он носит имя графде Морсер и заседает в Палате пэров".
Таким образом, эта ужасная тайна, которую Бошан хотел так великодушно скрыть, снова встала, как призрак, во всеоружии, и другая газета, кем-то безжалостно осведомленная, напечатала на третий день после отъезда Альбера в Нормандию те несколько строк, которые чуть не свели с ума нес- частного юношу.
IX. СУД
В восемь часов утра Альбер, как виь, ворвался к Бошану. Камердинер был предупрежден и провел Морсера в комнату своего господина, который только что принял ванну.
- Итак? - спросил Альбер.
- Итак, мой бедный друг, - ответил Бошан, - я ждал вас.
- Я здь. Излишне говорить, Бошан, что я уверен в вашей доброте и благородстве и не допускаю мысли, что вы кому-нибудь рассказали об этом. Кроме того, вы меня вызвали сюда, это лишнее доказательство вашей друж- бы. Поэтому не станем терять времени на лишние разговоры; вы имеете представление оом, от кого исходит удар?
- Я вам сейчас кое-что сообщу.
- Да, но сначала вы должны изложить мне во всех подробностях, что здесь проошло.
И Бошан рассказал подавленному горем и стыдом Альберу следующее.
Заметка появилась третьего дня утром не в "Беспристрастном голосе а в другой газете, к тому же правительственной. Бошан сидел за завтраком, когда увидел эту зетку; он помедля послал за кабриолетом и, не кончив завтрака, поспешил в редакцию.
Хотя политические взгляды Бошана и были совершенно противоположны тем, которых придерживался редактор эт газеты, он, как случается под- час и даже нередко, был его закадычным другом.
Когда он вошел, редактор держал в руках номер собственной галеты и с явным удовольствием читал передовую о свекловичном сахаре, им же, по-ви- димому, и сочиненную.
- Я вижу у вас в руках номер вашей газеты, дорогой мой, - сказал Бо- шан, - значит, незачем объяснять, почему я к вам пришел.
- Неужели вы сторонник тростникового сахара? - спросил редактор пра- вительственной газеты.
- Нет, - отвечал Бошан, - этот вопрос меня нимало не занимает; я при- шел совсем по другому поводу.
- А по какому?
- По поводу заметки о Морсере.
- Ах, вот что; правда, это любопытно?
- Настолько любопытно, чтото пахнет обвинением в диффамации, и еще неизвестно, каков будет исход процесса.
- Отнюдь нет: одновременно с заметкой мы получили и все подтверждаю- щие ее документы, и мы совершенно уверен что Морсер промолчит. К тому же мы оказываем услугу родине, изобличая негодяев, недостойных той чес- ти, которую им оказывают.
Бошан смутился.
- Но ктое вас так хорошо осведомил? - спросил он. - Ведь моя газета первая заговорила об этом, но была вынуждена умолкнуть за неимением до- казательств; между тем мы больше вашего заинтересованы в разоблачении Морсера, потому что он пэр Франции, а мы поддерживаем опзицию.
- Все очень просто; мы вовсе и не гонялись за сенсацией, она сама свалилась на нас. Вчера к нам явился человек из Янины с обличительными документами; мы не решались выступить с обвинением, но он заявил нам, что в случае нашего отказа статья появится в другой газете. Вы сами зна- ете, Бошан, что значит интересное сообщение; нам не хотелось упускать случая. Теперь удар нанесен; он сокрушителен и отзовется эхом во всей Европе.
Бошан понял, что ему остается только склонить голову, и вышел в пол- ном отчаянии, решив послать гонца к Альберу.
Но он не мог написать Альберу о событиях, которые разыгрались уже после отъезда гонца. В тот же день в Палате пов царило большое возбуж- дение, охватившее всех членов обычно столь спокойного высокого собрания. Все явись чуть ли не раньше назначенного времени и толковали между со- бой о злосчастном происшествии, которое неизбежно должно было привлечь общественное внимание к одному из наиболее видных членов Верхней палаты.
Одни вполголоса читали и обсуждали заметку, другие обменивались вос- поминаниями, которые подтверждали сообщенные факты. Граф де Морсер не пользовался любовью своих коллег. Как все выскочки, он старался поддер- жать свое достоинство при помощи крайнего выкомерия. Подлинные арис- тократы смеялись над ним; люди одаренные пнебрегали им; прославленные воины с незапятнанным именем инстинктивно его презирали. Графу грозила горькая участь искупительной жертвы. На него указал перст всевышнего, и все готовы были требовать заклания.
Только сам граф де Морсер ничего не знал. Он не получал газеты, где было напечатано позорящее сообщение, и все утро писал письма, а потом испытывал новую лошадь Итак, он прибыл в обычное время с высоко поднятой головой, надменным взглядом и гордивой осанкой, вышел из своей кареты, прошел по коридо- рам и вошел в залу, не замечая смущения курьеров и небрежных поклонов своих коллег.
Когда Морсер вошел, заседание уже началось.
Хотя граф, не зная, как мы уже сказа, о том, что произошло, держал- ся так же, как всегда, но выражение его лица и его походка показались всем еще более надменными, чем обычно, и его появление в этотдень представилось столь дерзким этому ревниво оберегающему свою честь собра- нию, что все усмотрели в этом непристойнть, иные - вызов, а кое-кто - оскорбление.