- Но, когда я вышел из тюрьмы, воторой пробыл четырнадцать лет, я узнал все это, и вот почему жизньМерседес и смертью отца я поклялся отметить Фернану, и... и я ищу ему.
- И вы уверены, что на вас донес несчастный Фернан?
- Клянусь вам спасением своей души, сударыня, он это сделал. Впрочем, это немногим гнуснее, чем французскому гражданину - продаться англича- нам; испанцу по рождению - сражаться против испанцев; офицеру па службе у Али - предать и убить Али. Что сравнению с этим письмо, которое я вам показал? Уловка влюбленного, которую, я это признаю и понимаю, долж- на простить женщина, вышедшая замуж за этого человека, но которую не прощает тот, чьей невестой она была. Французы не отметили предателю, ис- панцы не расстреляли предателя, Али, лежа в своей могиле, не наказал предателя; но я, преданный им, учтоженный, тоже брошенный в могилу, я милостью бога вышел из этой могилы, я перед богом обязан отметить; я послан им для мести, и вот я зсь.
Несчастная женщина закрыла лицо руками и, как подкошенная, упа на колени.
- Простите, Эдмон, - сказала она, - простите ради меня, ради моей любви к вам!
Достоинство замужней женщины остановило порыв истерзанного сердца.
Чело ее склонилось почти до самого пола.
Граф бросился к ней и поднял ее.
И вот, сидя в есле, она своими затуманенными от слез глазами пос- мотрела на мужественное лицо МонтеКристо, на котором еще лежал грозный отпечаток страдания и ненависти.
- Не истребить этот проклятый род! - прошептал он. Ослушаться бога, который повелевает мне покарать его! Нет, не могу!
- Эдмон, - с отчаием сказала несчастная мать, - боже мой, я называю вас Эдмоном, почему вы не называете меня Мерседес?
- Мерседес! - повторил Монте-Кристо. - Да, вы правы, мне еще сладост- но произносить это имя, и сегодня впервые, после стольких лет, оно зву- чит так внятно на моих устах. Мерседес, я повторял ваше имя со вздохами тоски, со стонами боли, с хрипом отчаяния; я произносил его, коченея от холода, скорчившись на тюремной соломе; я произносил его, изнемогая от жары, катаясь по каменному полу моейемницы. Мерседес, я должен отме- тить, потому что четырнадцать лет я страдал, четырнадцат лет проливал слезы, я проклинал; говорю вам, Мерседес, я должен отметить!
И граф, страшась, что он не устоит перед просьбами той, которую он так любил, призывал вооминания на помощь своей ненависти.
- Так отметите, Эдмон, - воскликнула несчастная мать, - но отметите виновным; отомстите ему, отомстите мне, но не мстите моему сыну!
- В Священном писании сказано, - ответил МонтеКристо: - "Вина отцов падет на их детей до третьего и четвертого колена". Если бог сказал эти слова своему пророку, то почему же мне быть милосерднее бога?
- Потому, что бог владеет временем и вечностью, а у человека их нет.
Из груди Монте-Кристо вырвался не то стон, не то рычание, и он прижал ладони к вискам.
- Эдмон, - продолжала Мерседес, простирая руки к графу. - С тех пор как я вас знаю, я преклонялась перед вами, я чтила вашу память. Эдмон, друг мой, не омрачайте этот благородныи чистый образ, навеки запечат- ленный в моем сердце! Эдмон, если быы знали, сколько молитв я вознесла за вас богу, пока я еще надеялась, что вы живы, и с тех пор, как повери- ла, что вы умерли! Да, умерли! Я думала, что ваш труп поебен в глубине какой-нибудь мрачной башни; я думала, что ваше тело сброшено на дно ка- кой-нибудь пропасти, куда тюремщики бросают умерших узников, и я плака- ла! Что могла я сделать для вас, Эдмон, как не молиться и плакать? Пос- лушайте меня: десять лет подряд я каждую ночь видела один и тот же сон. Ходили слухи, будто вы пытались бежать, заняли место одного из заключен- ных, завернулись в саван покойника, и будто этот живой труп сбросили с высоты замка Иф; и только услышав крик, который вы испустили, падая на камни, ваши могильщики, оказавшиеся вашими палачи, поняли подмен. Эд- мон, клянусь вам жизнью моего сына, за которого я вас молю, десять лет я каждую ночь видела во сне людей, сбрасывающих что-то неведомое и страш- ное с вершины скалы; десять лет я каждую ночь слышала ужасный крик, от которого просыпалась, вся дрожа и леденея. И я, Эдмон, поверьте мне, как ни тяжка моя вина, я тоже много страдала!
- А чствовали ли вы, что ваш отец умирает вдали от вас? - восклик- нул Монте-Кристо. - Терзались ли вы мыслью о том, что любимая женщина отдает свою руку вашему сопернику, в то время как вы задыхаетесь на дне пропасти?..
- Нет, - прервала его Мерседес, - но я вижу, что тот,ого я любила, готов стать убийцей моего сына!
Мерседес произнесла эти слова с такой силой горя, с таким отчаянием, что при звуке этих слов у графа вырвалось рыдание.
Лев был укрощен; неумолимый мститель смирился.
- Чего вы требуете? - спросил он. - Чтобы я пощадил жизнь вашего сы- на? Хорошо, он не умрет.
Мерседес радостно вскрикнула; на глазах Монте-Кристо блеснули две слезы, но они тотчас же исчезли; лжно быть, бог послал за ними ангела, ибо перед лицом создателя, они ли много драгоценнее, чем самый роскош- ный жемчуг Гузерата и Офира.
- Благодарю тебя, благодарю, Эдмон! - воскликнула она, схватив руку графа и поднося ее к губам. - Таким ты всегда грезился мне, таким, я всегда любила тебя. Теперь я могу это сказать!
- Тем более, - отвечал Монте-Кристо, - что вам уже недолго любить бедного Эдмона. Мертвец вернется в могилу, призрак вернется в небытие.
- Что вы говорите, Эдмон?
- Я говорю, что, раз вы этого хотите, Мерседес, я должен умереть.
- Умереть? Кто это сказал? Кто говорит о смерти? Почему вы возвращае- тесь к мысли о смерти?
- Неужели вы думаете, что, оскорбленный публично, при всей за, в присутствии ваших друзей и друзей вашего сына, вызванный на дуэль мальчиком, который будет гордиться моим прощением как своей победой, не- ужели вы думаете, что я могу остаться жить? После вас, Мерседес, я больше всего на свете любил самого себя, то есть мое достоинство, ту си- лу, которая возносила меня над людьми; в этой силе была моя жизнь. Одно ваше слово сломило ее. Я должен умереть.
- Нведь эта дуэль не состоится, Эдмон, раз вы прощаете.
- Она состоит, сударыня, - торжественно заявил Монте-Кристо, - только вместо крови вашего сына, которая должна была обагрить землю, прольется моя.
Мерседес громко всккнула и бросилась к Монте-Кристо, но вдруг оста- новилась.
- Эдмон, - сказала она, - есть бог на небе, раз вы живы, раз я снова вас вижу, и я уповаю на него всем сердцем своим. В чаянии его помощи я полагаюсь на ваше слово. Вы сказали, что мой сын не умрет, да, Эдмон?
- Да, сударыня, - сказал Монте-Кристо, уязвленный, что Мерседес, не споря, не пугаясь, без возражений приняла жертву, которую он ей принес.
Мерседес протянула графу руку.
- Эдмон, - сказала она, глядя на него полными слез глазами, - как вы великодушны! С каким высоким благородством всжалились над несчастной женщиной, которая пришла к вам почти без надежды! Горе состарило меня больше, чем годы, и я ни улыбкой, ни взглядом уже не могу напомнить мое- му Эдмону ту Мерседес, корой он некогда так любовался. Верьте, Эдмон, я тоже много выстрадала; тяжело чувствовать, что жизнь проходит, а в па- мяти не остается ни одного радостного мгновения, в сердце - ни единой надежды; но не все кончается с земной жизнью. Нет! не все кончается с нею, я это чувствую всем, что еще не умерло в моей душе. Я повторяю вам, Эдмон, это прекрасно, это благородно, это великодушно, - простить так, как вы простили!
- Вы это говорите, Мерседес, и все же вы не знаете ей тяжести моей жертвы. Что, если бы всевышний, создав мир, оплодотворив хаос, не завер- шил сотворения мира, дабы уберечь ангела от тех слез, которые наши зло- деяния должны были исторгнуть из его бессмертных очей? Что, если бы, все обдумав, все создав, готовый возрадоваться своему творению, бог погасил солнце и столкнул мир в вечную ночь? Вообразите это, и вы поймете, - нет, вы и тогда не поймете, что я теряю, расставаясь сейчас с жизнью.
Мерседес взглянула на графа с изумлением, восторгом и благодарностью.
Монте-Кристо опустил голову на дрожащие руки, словно его чело изнемо- гало под тяжестью его мыслей.
- Эдмон, - сказала Мерседес, - мне остается сказать вам одно только слово.
Граф горько улыбнулся.
- Эдмон, - продолжала она, - вы увидите, что если лицо мое поблекло, глаза потухли, красота исчезла, словом, если Мерседес ни одной чертой лица не напоминает прежнюю Мерседес, сердце ее все то же!.. Прощайте, Эдмон; мне больше нечего просить у неба... Я снова увидела вас благород- ным и великодушным, как прежде. Прощайте, Эдмон... прощайте, да благос- ловит вас бог!
Но граф ничего не ответил.
Мерседес отворила дверь кабинета и скрылась раньше, чем он очнулся от глубокого и горестного раздумья.
Часы Дома Инвалидов пробили час, когда граф МонтеКрто, услышав шум кареты, уносившей г-жу де Морсер по Елисейским Полям, поднял голову.
- Безумец, - сказал он, - зачем в тот день, когда я решилстить, не вырвал я сердца из своей груди!
XIII. ДУЭЛЬ
После отъезда Мерседес дом Монте-Кристо снова погрузился во мрак. Вокруг него и в нем самом все замерло; его деятельный ум охватило оцепе- нение, как охватывает сон утомленное тело.
- Неужели! - говорил он себе, меж тем как лампа и свечи грустно дого- рали, а в прихожей с нетерпением ждали усталые слуги. - Неужели это зда- ние, которое так доо строилось, которое воздвигалось с такой заботой и с таким трудом, рухнуло в один миг, от одного слова, от дуновения! Я, который считал себя выше других людей, который так гордся собой, кото- рый был жалким ничтожеством в темнице замка Иф и достиг величайшего мо- гущества, завтра превращусь в горсть праха! Мне жаль не жизни: не есть ли смерть тот отдых, к которому все стремится, которого жаждут все страждущие, тот покой материи, о котором я так долго вздыхал, навстречу которому я шел по мучительному пути голода, когда в моей темнице появил- ся Фариа? Что для меня смерть? Чуть больше покоя, чуть больше тишины. Нет, мне жаль не жизни, я сожалею о крушении моих замыслов, так медленно зревших, так тщательно воздвигавшихся. Так провидение отвергло их, а я мнил, что они угодны ему! Значит, бог не дозволил, чтобы они исполни- лись!