Монте-Кристо со слезами на глазах, тяжело дыша, протянул Альберу ру- ку, которую тот схватил и пожал чуть ли не с благоговением.
- Господа, - сказал он, - граф нте-Кристо согласен принять мои из- винения. Я поступил по отношению нему опрометчиво. Опрометчивость - плохой советчик, Я поступил дурно. Теперь я загладил свою вину. Надеюсь, что люди не сочтут меня трусом за то, что я поступил так, как мне велела совесть. Но, во всяком случае, если мой поступок будет превратно понят, - прибавил он, гордо поднимая голову и как бы посылая вызов всем своим друзьям и недругам, - я постараюсь изменить их мнение обо мне - Что такое произошло сегодня ночью? - спросил Бошан Шато-Рено.- По-моему, наша роль здесь незавидна.
- Действительно, то, что сделал Альбер, либо очень низко, либо очень благородно, - ответил барон.
- Что все это значит? - сказал Дебрэ, обраясь к Францу. - Граф Мон- те-Кристо обесчестил Морсера, и его сын находит, что он прав! Да если бы в моей семье было десять Янин, я бы знал только одну обязанность: драться десять раз.
Монте-Кристо, поникнув головой, бессильно опустив руки, подавленный тяжестью двадцатичетырехлетних воспоминаний, не думал ни об Альбере, ни о Бошане, ни о Шато-Рено, ни о ком из присутствующих; он думал о смелой женщине, которая пришла к нему молить его о жизни сына, которой он пред- ложил свою и которая спасла ее ценой страшного признания, открыв семей- ную тайну, быть может, навсегда убившую в этом юноше чувство сыновней любви.
- Опять рука провидения! - прошептал он. - Да, только теперь я уверо- вал, что я послан богом!
XIV. МАТЬ И СЫН
Граф Монте-Кристо с печальной и полной достоинства улыбкой откланялся молодым людям и сел в свой экипаж вместе с Максимилианом и Эмманюелем.
Альбер, Бошан и Шато-Рено остались одни на поле битвы.
Альбер смотрел на своих секундантов испытующим взглядом, который, хоть и не выражал робости, казалось, все же спрашивал их мнение о том, что произошло.
- Поздравляю, дорогой друг, - первым заговорил Бошан, потому ли, что он был отзывчивее других, потому ли, что в нем было меньше притворства, - вот совершенно неожиданная развязка неприятной истории.
Альбер ничего не ответил.
Шато-Рено похлопывал по ботфорту своей гибкой тросточкой.
- Не пора ли нам ехать? - прервал он, наконец, неловкое молчание.
- Как хотите, - отвечал Бошан, - разрешите мне только выразить Морсе- ру свое восхищение; он выказал сегодня рыцарское великодушие... столь редкое в наше время!
- Да, - сказал Шато-Рено.
- Можно только удивляться такому самообладанию, - продолжал Бошан.
- Несомненно; во всяком случае я был бы на это не способен, - сказал Шато-Рено с недвусмысленной холодностью.
- Господа, - прервал Альбер, - мне кажется, вы не поняли, что между графом Монте-Кристо и мной произошло нечто не совсем обычное...
- Нет, нет, напротив, - возразил Бошан, - но наши сплетники едва ли сумеют оцепить ваш героизм, и, рано или поздно, вы будете вынуждены разъяснить им свое поведение, и притом столь энергично, что это может оказаться во вред вашему здоровью и долголетию. Дать вам дружеский со- вет? Уезжайте в Неаполь, Гаагу или СанктПетербург - места спойные, где более разумно смотрят на вопросы чести, чем в нашем сумасбродном Париже. А там поусерднее упражняйтесь в стрельбе из пистолета и в фехтовании. Через несколько лет вас новательно забудут, либо слава о вашем боевом искусстве дойдет до Парижа, и тогда мирно возвращайтесь во Францию. Вы согласны со мной, Шато-Рено?
- Вполне разделяю ваше мнение, - сказал барон. - За несостоявшейся дуэлью обычно следуют дуэли весьма серьезные.
- Благодарю вас, господа, - сухо ответил Альбер, - я принимаю ваш со- вет, не потому, что вы мне его дали, но потому, что я все равно решил покинуть Францию. Благодарю в также за то, что вы согласились быть мо- ими секундантами. Судите сами, как высоко я ценю эту услугу, если, выс- лушав ваши сва, я помню только о ней.
Шато-Рено и Бошан переглянулись. Слова Альбера произвели на обоих одинаковое впечатление, а тон, которым он высказал свою благодарность, звучал так решительно, что все трое очутились бы в неловком положении, если бы этот разговор пролжался.
- Прощайте, Альбер! - заторопившись, сказал Бошан и небрежно протянул руку, но Альбер, по-видимому, глубоко задумался; во всяком случае он ни- чем не показал, что видит эту протянутую руку.
- Прощайте, - в свою очередь сказал Шато-Рено, держа левой рукой свою тросточку и делая правой прощальный жест.
- Прощайте! - сквозь зубы пробормотал Альбер. Но взгляд его был более выразителен: в нем была целая гамма сдержанного гнева, презрения, него- дования.
После того как оба его секунданта сели в экипаж и уехали, он еще не- которое время стоял неподвижно; затем стремительно отвязал свою лошадь от деревца, вокруг которого слуга замотал ее поводья, легко вскочил в седло к поскакал к Парижу. Четверть часа спустя он уже входил в особняк на улице Эльдер.
Когда он спешивался, ему показалось, что за оконной занавеской мелькнуло бледное лицо графа де Морсер; он со вздохом отвернулся и про- шел в свой флигь.
С порога он окинул последним взглядом всю эту роскошь, которая са- мого детства услаждала его жизнь; он в последний раз взглянул на свои картины. Лица на потнах, казалось, улыбались ему, а пейзажи словно вспыхнули живыми асками.
Затем он снял с дубового подрамника портрет своей матери и свернул его, оставив золоченую раму пустой.
После этого он привел в порядок свои прекрасные турецкие сабли, свои великолепные английские ружья, японский фарфор, отделанные серебром ча- ши, художественную бронзу с подписями Фешера и Бари; осмотрел шкафы и запер их все на ключ; бросил в ящик стола, оставив его открытым, все свои карманные деньги, прибавив к ним множество драгоценных безделушек, которыми были полны чаши, шкулки, этажерки; составил точную опись все- го и положил ее на самое видное место одного из столов, убрав с этого столзагромождавшие его книги и бумаги.
В начале этой работы его камердинер, вопреки приказанию Альбера не беспокоить его, вошел в комнату.
- Что вам нужно? - спросил его Альбер, скорее грустно, чем сердито.
- Прошу прощения, сударь, - отвечал камердинер, - правда, вы запрети- ли мне беспокоить вас, но меня зовет граф де Морсер.
- Ну так что же? - спросил Альбер.
- Я не посмел отправиться к графу без вашего разрешения.
- Почему?
- Потому что граф, вероятно, знает, что я сопровождал вас на мес дуэли.
- Возможно, - сказал Альбер.
- И он меня зовет, наверное, чтобы узнать, что там произошло. Что прикажете ему ответить?
- Правду.
- Так я должен сказать, что дуэль не состоялась?
- Вы скажете, что я извинился перед графом МонтеКристо; ступайте.
Камердинер поклонился и вышел.
Альбер снова принялся за опись.
Когда он уже заканчивал свою работу, его внимание привлек топот копыт во дворе и стук колес, от которого задребезжали скла; он подошел к ок- ну и увидел, что его отец сел в коляску и уехал.
Не успели ворота особняка закрыться за графом, как Альбер направился в комнаты своей матери; не найдя никого, чтобы дожить о себе, он про- шел прямо в спальню Мерседес и остановился на пороге, взволнованный тем, что он увидел.
Словно у матери и сына была одна душа: Мерседес была занята тем же, чем только что был занят Альбер.
Все было убрано; кружева, драгоценности, золотые вещи, белье, деньги были уложены по шкафам, и Мерседес тщательно подбирала к ним кчи.
Альбер увидел эти приготовления; он все понял и, воскликнув: "Мама!", кинулся на шею Мерседес.
Художник, который сумел бы передать важение их лиц в эту минуту, создал бы прекрасную картину.
Готовясь к смелому шагу, Альбер страшился за себя, но приготовле- ния матери испугали его.
- Что вы делаете? - спросил он.
- А что делал ты? - ответила она.
- Но я - другое дело! - воскликнул Альбер, задыхаясь от волнения. - Не может быть, чтобы вы приняли такое же решение, потому что я покидаю этот дом... я пришел проститься с вами.
- И я тоже, Альбер, - отвечала Мерседес, - я тоже уезжаю. Я думала, что мой сын будет сопровождать меня, - неужели я ошиблась?
- Матушка, - твердо сказал Альбер, - я не могу позволить вам разде- лить тучасть, которая ждет меня; отныне у меня не будет ни имени, ни денег; жизнь моя будет трудная, мне придется вначале принять помощь ко- гонибудь из друзей, пока я сам не заработаю свой кусок хлеба. Поэтому я сейчас иду к Францу и попрошу его ссудить меня той небольшой суммой, ко- торая, по моим расчетам, мне понадобится.
- Бедный мальчик! - воскликнула Мерседес, - ты - и нищета, голод! Не говори этою, ты заставишь меня отказаться от моего решения!
- Но я не откажусь от своего, - отвечал Альбер. - Я молод, я силен и, надеюсь, храбр; а вчера я узнал, что значит твердая воля. Есть люди, ко- торые безмерно страдали - и они не умерли, по построили себе новую жизнь на развалинах того счастья, которое им сулило не, на обломках своих надежд! Я узнал это, матушка, я видел этих люд; я знаю, что из глубины той бездны, куда их бросил враг, они поднялись полные такой силы и окру- женные такой славой, что восторжествовали над своим победителем и сами сбросили его в бездну. Нет, отныне я рву со своим прошлым и ничего от него не беру, даже имени, потому что, - поймите меня, - ваш сын не может носить имени человека, который должен краснеть перед людьми.
- Альбер, сын мой, - сказала Мерседес, - будь я сильнее духом, я сама бы дала тебе этот совет; мой слабый голос молчал, но тв совесть заго- ворила. Слушайся голоса твоей совести, Альбер. У тебя были друзья, - порви на время с ними; но, во имя твоей матери, не отчаивайся! В твои годы жизнь еще прекрасна, и так как человеку с таким чистым сердцем, как твое, нужно незапятнанное имя, возьми себе имя моеготца; его звали Эр- рера. Я знаю тебя, мой Альбер; какое бы поприще ты ни избрал, ты скоро прославишь это имя. Тогда, мой друг, вернись в Париж, и перенесенные страдания еще больше возвеличат тебя. Но если, вопреки моим чаяниям, те- бе это не суждено, оставь мне по крайней мере адежду; только этой мыслью я и буду жить, ибо для меня нет будущего, и за порогом этого дома начинается моя смерть.